Однако когда они вошли в зал, лишь немногим меньший дома всей его семьи, и двери за ними закрылись без прикосновения человеческих рук, он едва удержался, чтобы не начать молиться богам. Пол под его ногами пришел в движение, и лишь спокойное лицо брата помешало ему решить, что ему конец. Он украдкой бросил взгляд на Акабаля. Майя, одетый в западный костюм, ритмично сжимал и разжимал кулаки. Неужели он молится?

Несмотря на внешнее бесстрастие, Шбаланке первым вышел из раскрывшихся дверей, когда лифт остановился на нужном этаже. Вся группа пошла по устланному ковровой дорожкой коридору к двери, по обеим сторонам которой стояли два солдата ООН. После непродолжительного обсуждения сошлись на том, что после того, как охранники-индейцы осмотрят зал заседаний, они удалятся за дверь до тех пор, пока конференция не будет завершена. Однако Героям-Близнецам позволят оставить при себе ритуальные каменные ножи.

Братья не проронили ни слова, предоставив Акабалю договариваться обо всем. Хун-Ахпу смотрел во все глаза, несмотря на то что пытался держаться как гордый воитель. В замкнутом пространстве ему было не по себе. Он то и дело вопросительно смотрел на Шбаланке.

В зале их уже ждали делегаты ВОЗ. Акабаль заметил оператора Соколицы.

– Выйдите. Никаких камер, никаких диктофонов. – Он обратился к Хартманну:– Таковы были условия.

– Соколица… эта дама с крыльями, одна из нас. Она лишь хочет создать историческую летопись…

– Которую вы сможете редактировать по своему собственному усмотрению. Нет.

Сенатор с улыбкой пожал плечами.

– Возможно, лучше будет…

– Разумеется, никаких проблем. – Соколица лениво захлопала крыльями и велела оператору выйти.

Шбаланке заметил, что Акабаль, похоже, ошарашен той легкостью, с которой он добился своего. Он оглянулся на брата. Хун-Ахпу, кажется, беседовал с самими богами. С одного взгляда становилось ясно – ничто здесь его не интересует. Неплохо бы и ему обрести такую же уверенность в себе.

– Итак, мы собрались здесь, чтобы обсудить… – начал Акабаль заранее заготовленное предисловие, но Хартманн перебил его.

– Давайте обойдемся без формальностей. Прошу всех садиться. Мистер Акабаль, почему бы вам не сесть рядом со мной, раз уж вы у нас за переводчика? – Сенатор уселся во главе стола, который, очевидно, принесли в зал специально для встречи, поскольку вся мебель была придвинута к стенам. – Ваши спутники говорят по-английски?

Шбаланке уже собирался ответить, но перехватил предостерегающий взгляд Акабаля. Вместо ответа он повел Хун-Ахпу к стулу.

– Нет, я буду переводить и для них тоже.

Внимание Хун-Ахпу привлекли священник со щупальцами и мужчина с носом как у Чака, длинноносого бога дождя. Его обрадовало, что вместе с этой группой путешествовали и отмеченные богами, это был добрый знак. Но почему боги столь щедро благословили святого отца? Быть может, в том, чему священники пытались обучить его, крылось нечто большее, чем он полагал раньше? Он поделился своими размышлениями с Акабалем, который по-английски разговаривал с Хартманном.

– У нашего народа жертвы вируса дикой карты считаются любимцами богов. Их почитают, а не подвергают гонениям.

– И именно об этом мы и собираемся поговорить, верно? О вашем народе.

Хартманн не переставал улыбаться с тех самых пор, как вошел в зал. Можно ли доверять человеку, который так долго показывает свои зубы?

Следующим заговорил человек со слоновьим хоботом вместо носа.

– Эта ваша новая страна, она будет открыта всем джокерам?

Шбаланке сделал вид, будто дожидается перевода Акабаля. Ответил он на языке майя, зная, что Акабаль все равно переиначит его слова.

– Эта родина – лишь малая толика того, что у нас украли. Она для детей нашего народа, отмечены они богами или нет. Отмеченные богами ладино могут искать помощи и в других местах.

– Но почему вы считаете, что вам необходима отдельная страна? Мне кажется, что ваша демонстрация политической власти произведет впечатление на гватемальское правительство своей силой. Они будут вынуждены начать реформы, которых вы хотите.

Хартманн снова вернул беседу к Акабалю, что не рассердило Хун-Ахпу. Он ощущал в этом зале враждебность и непонимание. Кем бы они ни были, они еще и ладино. Он взглянул на бывшего учителя, который отвечал на какой-то вопрос нортеамерикано.

– Вы не слушаете! Мы не хотим реформ. Мы хотим получить назад нашу землю. Да к тому же еще лишь малую ее часть. Реформы уже четыреста лет затевались и глохли. Мы устали ждать! – Акабаль был сама горячность. – Вы знаете, что для большинства индейцев вирус дикой карты – всего лишь очередная оспа? Очередная болезнь белых, занесенная к нам, чтобы убить как можно больше людей.

– Это смешно! – Обвинение привело сенатора Лайонс в ярость. – Люди не имеют никакого отношения к вирусу дикой карты.

Затем она решила перейти в оборону.

– Мы здесь затем, чтобы помочь вам. Это единственная наша цель. Чтобы помочь, необходимо сотрудничать с правительством. Мы говорили с генералом. Он намерен развернуть клиники в самых отдаленных провинциях, а тех, у кого самые серьезные случаи, отправлять на лечение сюда, в город.

Братья обменялись взглядами. Обоим было ясно, что эти чужаки с севера не собираются ничего для них делать. Хун-Ахпу начал терять терпение. Слишком многое они могли сделать в Каминальгую.

– Мы не можем изменить прошлое. Нам всем это известно. Так каков смысл? Зачем вы здесь?

Хартманн перестал улыбаться.

– Мы намерены создать индейское государство. Но нам понадобится помощь. – Акабаль говорил твердо. Шбаланке одобрял его решимость не дать увести себя в сторону, хотя и совсем не был уверен в необходимости создания социалистического правительства.

– Вы что, совсем не понимаете, что такое ООН? Не можете же вы ожидать, что мы снабдим вас оружием для вашей войны. – На губах Лайонс от злости выступила пена.

– Нет, не оружием. Но если бы вы поехали и взглянули на наших сторонников, то увидели бы, скольким из них доктора-ладино отказали в лечении в надежде, что они не выживут. И – да, я знаю, что генерал сказал вам. Для начала этим людям понадобится серьезная медицинская помощь. А затем – помощь в строительстве дорог, развитии транспорта, сельского хозяйства, образования, всего, что должно быть в настоящей стране.

– Вы понимаете, что задача нашей поездки – только сбор фактов? Мы не обладаем никакой реальной властью в ООН… да даже в США, если уж на то пошло! – Хартманн откинулся на спинку стула и развел руками. – Сейчас практически все, что мы можем вам предложить, это наше сочувствие.

– Мы не собираемся рисковать нашим положением в международном сообществе ради ваших военных авантюр! – Сенатор Лайонс обвела взглядом троих индейцев.

Она не произвела на Хун-Ахпу никакого впечатления. Принимать серьезные решения – не бабское дело.

– Мы здесь с мирной миссией. Страдания не имеют ничего общего с политикой, и я не желаю смотреть, как вы пытаетесь сделать из вируса дикой карты пешку в своем стремлении добиться внимания, – продолжала она.

– Сомневаюсь, что европейские евреи, ставшие жертвами Холокоста, согласятся с тем, будто страдания вне политики, сенатор. – Акабаль смотрел, как на лице Лайонс отражается досада. – Вирус дикой карты поразил мой народ. Это правда. Мой народ сталкивается с активным геноцидом. Это тоже правда. Если вы не хотите, чтобы вирус дикой карты был с этим связан, это замечательно, но едва ли возможно, не так ли? Чего мы хотим от вас? Всего двух вещей. Гуманитарной помощи и признания. – Впервые за все время оратор, казалось, на миг утратил уверенность в себе. – Очень скоро гватемальское правительство попытается уничтожить нас. Они дождутся, когда вы улетите, вы и репортеры, которые вас сопровождают. Мы не намерены допускать, чтобы им это удалось. У нас есть определенные… преимущества.

– Так это тузы?

Хартманн внезапно стал очень тихим и задумчивым.

Некоторые журналисты употребляли это название, и Акабаль упоминал его, но впервые за все время Шбаланке понял, насколько оно удачно. Да, он ощущал себя тузом. Он и его брат, маленький лакандон, могут побить кого угодно. Они – воплощение жрецов правителей их предков, избранники богов или какого-то чужеземного заболевания. Это не важно. Они поведут свой народ к победе. Он обернулся к Хун-Ахпу и увидел на его лице отражение своих мыслей.