Владимир Витальевич Торин

Твари в пути

Глава 1. Пустыня Мертвых Песков

Ты видишь его, о, несчастный,
То море бескрайних песков?!
Бежать не пытайся — напрасно,
Ты пленник прекрасных оков.
Сокровища джиннов прельстили?
Обманчив и зыбок тот путь.
Аль дев юных танцы пленили?
Тел страстных змеиная суть.
Познай же премудрость пустыни:
Лиц нет, только лживые маски,
Все речи — отрава, запомни отныне,
Что в жизни не так все, как в сказке.
Кто может отнять твоей жизни сапфир,
Тот чай будет пить и вкушать свой зефир.
Для слабых и глупых путей не так много,
Лишь сильным и мудрым открыта дорога.
«Пустыня». Стих эгинского бахши Ремина Ан Хвера.
18 сентября 652 года. Где-то в Пустыне Мертвых Песков.

Горло жгло, а все тело превратилось в задубевший чурбан — оно затекло от неудобной позы и промерзло насквозь. Нужно встать с кровати и закрыть окно — что-то по Гортену разгулялись промозглые осенние ветра, совсем от них спасу нет.

Ильдиар де Нот закашлялся и открыл глаза. Прямо над собой он увидел бескрайнее темно-фиолетовое небо, полное ледяных звезд, сверкающих будто бы с откровенной неприязнью и молчаливой злостью. Такое небо по определению нельзя было назвать доброжелательным, оно показалось графу настолько чужим, насколько вообще может выглядеть чужим то, чего ты не видел никогда.

Ильдиар лежал вовсе не в кровати, а на земле, но при этом не торопился подниматься на ноги. В голове было странно пусто, если не считать назойливой боли, что перекатывалась в ней, как горошина в шутовской погремушке из высушенного свиного пузыря. Почти сразу он все вспомнил. Он не в Гортене и уже даже не в Ронстраде — он в изгнании, которое лицемерно назвали посольством.

Ильдиар огляделся, полагая увидеть границу степи и песков, но вокруг была совершенно незнакомая местность. Луна лениво освещала бескрайнюю пустыню, и со всех сторон, насколько хватало глаз, простирались барханы. Зрелище обескураживало и пугало — никакие картины и иллюстрации в географических томах не могли передать все величие, всю спящую пока что злобу, всю мертвенность этих сотканных из песков просторов. Ни одного дерева, ни одного куста — на многие мили кругом не было ничего, кроме серебристых дюн. Ночная пустыня походила на штормовое море, застывшее вмиг по чьей-то злобной прихоти, а над ней, облизывая зыбкие края барханов, носились неприкаянные ветра — в здешнем небе определенно бесчинствовало несколько их, и вероятно каждый имел собственное имя. А уж в том, что все они обладали своими отличными друг от друга характерами, не могло быть и тени сомнения: один ветер был капризным и влажным, второй — усушливо-злым, третий — игривым и мягким, остальные… остальные дули, смешиваясь и подчас воя, и в этом чудовищном хоре уже нельзя было различить их голосов.

Ржавая пылинка кашля зародилась где-то в глубине легких Ильдиара де Нота. Она скребнула по горлу и вырвалась наружу. Песок под спиной был просто ледяным, и даже теплая одежда не спасала от холода. Лицо покрылось сухой коркой, и кожа по ощущениям растрескалась, а сотни колючих песчинок набились в эти трещины. Изо рта при дыхании поднималось легкое облачко пара, будто ронстрадский граф попал не в самую жаркую область материка, а на север, в холодный Истар. Как и предупреждал Сахид Альири, ночь в пустыне свирепа.

Ильдиар огляделся по сторонам — он находился на вершине бархана. И был здесь совершенно один! Он попытался понять, как здесь оказался, и понял лишь, что не может вспомнить. Они ведь были на границе степей Со-Лейла, остановились на привал… Не мог же он в самом деле преодолеть десятки миль во сне? В некотором отдалении лежали какие-то мешки. В одном из них он вроде бы узнал свой старый дорожный, который совсем недавно был переброшен через круп его лошади. При этом лошадей поблизости точно не было — спрятаться им было попросту негде.

Ильдиар собрался проверить мешки — вдруг в них он найдет ответы на свои вопросы — он попытался подняться, но тут же рухнул обратно. Бансрот подери! Что это у него на лодыжках?! Ноги графа были крепко стянуты веревкой, причем, судя по тому, как они опухли, уже довольно долго. Ильдиар стал искать кинжал, который он почти никогда не снимал с пояса, но тот исчез. Ножен с мечом также рядом не наблюдалось. Что ж, у него в запасе было еще кое-что — то, что никуда не денется, то, что невозможно потерять и то, что ни за что не подведет в трудную минуту…

Бывший магистр рыцарского ордена Священного Пламени пристально вгляделся в веревку, стараясь различить каждую мельчайшую нить в ее плетении. Он представил себе, как эти нити начинают тлеть, измельчаться, исчезать… Он попытался сжечь их при помощи своего магического дара и… ничего не вышло, не появилось даже дыма.

— В стране, где пылает сам воздух, не будет огня им вовек…  — раздался за спиной язвительный голос. Так мог бы говорить какой-нибудь ящер, глядя на вас и облизываясь своим раздвоенным языком.

Граф де Нот обернулся и с удивлением увидел, как один из мешков, сваленных грудой в нескольких шагах от него, начинает шевелиться и медленно разворачивается. На миг ему показалось, что из песка поднимается, плавно покачиваясь из стороны в сторону, змея в тюрбане. Ильдиар похолодел, но, когда существо подняло голову, он узнал своего спутника Сахида Альири, пустынника из народа асаров. Тот был закутан в плащ, как в кокон, — оттого и был принят за змею.

Страшное осознание растеклось ядом в голове, и в первый миг Ильдиар даже поперхнулся от горечи и нежелания верить: именно его компаньон, этот мудрый человек, замечательный собеседник и надежный товарищ, который на протяжении всего пути казался олицетворением благодетели, является виновником происходящего.

Сейчас, окрашенный бледным лунным светом в пустынной ночи, Сахид Альири утратил свой привычный для Ильдиара облик. Он уже ничуть не напоминал былого торговца: осанка стала уверенной, хребет распрямился, подбородок был горделиво вздернут. Даже лицо асара преобразилось — в изменившихся чертах оставалось лишь отдаленное сходство с чертами того, другого человека, существование которого уже можно было поставить под сомнение. Глаза Сахида Альири казались испытывающими, но при этом в них легко читались хищность и сила, готовность без колебаний забрать себе то, что принадлежит другому, если этот другой — слабее. На голове пустынника был скручен алый тюрбан, а плащ, в который он кутался, был словно сшит из сотен лоскутов. На поясе висела кривая сабля в витиеватых бархатных ножнах.

— Что со мной? — процедил Ильдиар, и так уже зная ответ.

— Ты мой пленник, паладин, — последовало безжалостное подтверждение. Новый голос был насмешливым и злым — совсем не тем, каким в Гортене этот человек клятвенно заверял Архимага Тиана провести его протеже, графа де Нота, через пустыню и благополучно доставить его в столицу султаната Ан-Хар.

Сахид Альири Рашид Махар — так звучало полное имя этого человека. Ну, или как минимум то, что знал Ильдиар. Это был среднего роста мужчина с узким скуластым лицом и острым подбородком. Смуглый, как и все асары, с тонкими паучьими пальцами и алчностью во взгляде, он выглядел беззаботным и довольным, словно кат, наматывающий жилы своего пленника на веретено, как нити.

— И что ты со мной сделаешь? — спросил Ильдиар.