— Глядите, даже храбрый гном отступил перед светилом, — усмехнулся Джан Ферах-Рауд.

Хвали пробурчал в ответ витиеватую фразу, из которой стало ясно, от каких таких дел произошло это восточное солнце и кто конкретно приложил к этому руку… В перечень попали почти все известные демоны, вплоть до последних кругов.

Прозвучавшая тирада вызвала всеобщее веселье, а Валери слегка покраснела: услышать подобное в отношении небесного светила вряд ли кому доводилось прежде. Ильдиар даже закашлялся от смеха.

Гном замолчал, прекратив ругаться, только зло сверкнул глазами на весельчаков: Джана и Ильдиара. Последний поспешил примирительно вскинуть руки, мол, все, молчу-молчу. Тем не менее, небесные путешественники еще некоторое время продолжали переглядываться между собой, демонстративно сдерживая смех, а Хвали при этом каждый раз багровел, словно переспелый персик. И только Сахид Альири не принимал участия в общем веселье — ловец удачи неподвижно сидел, поджав ноги, на самом краю ковра и смотрел куда-то вдаль, за горизонт. Руки его были по-прежнему связаны, но рот никто не затыкал — бывший тюремщик Ильдиара молчал сам: то ли ему нечего было сказать, то ли одолевали какие-то невеселые думы — об этом паладин мог только догадываться.

Граф де Нот повернулся к своему врагу — пришло время поговорить по душам.

— Сахид Альири, он же Кариф, он же Лживый Друг, ловец удачи, работорговец, мерзавец и негодяй, — как можно циничнее проговорил Ильдиар. — Столько имен и столько мерзости. Назови мне хотя бы одну причину того, что ты сидишь со мной рядом и до сих пор жив.

— Может, виной всему твое малодушие, паладин? — язвительный ответ не заставил себя долго ждать.

— Ха! — Ронстрадский граф усмехнулся, пропустив колкость мимо ушей. — А ты не находишь забавным, что наши роли теперь поменялись? Теперь ты мой пленник, а не я твой.

— А так ли они поменялись, Ильдиар? — голос Сахида Альири был совершенно спокоен. — Мы все еще вместе и все так же связаны между собой множеством незримых, но с тем крепких нитей, как и тогда, в Ангер-Саре.

— Множеством нитей? Может быть, объяснишь?

— Тебя терзают вопросы, паладин? Пожалуй, ты заслужил несколько ответов. — Сахид Альири снисходительно улыбнулся, повернувшись вполоборота, и обратил свой взор на ронстрадского графа.

— Почем мне знать, что ты не солжешь? — Ильдиар заглянул в бесцветные глаза Сахида Альири и невольно вздрогнул: воспоминания о мучениях, которым подверг его обладатель этого взгляда совсем недавно, в иссушающей душу пустыне, были достаточно свежи.

— Ты можешь не верить. — Ловец удачи лишь пожал плечами, показывая, что доверие северного графа — отнюдь не та вещь, которая его беспокоит.

— Да что ты с ним церемонишься, Ильдиар! — Хвали вскочил на ноги и выхватил из-за пояса здоровенный нож. — Сейчас живо развяжем ему язык! С работорговцами у меня разговор короткий.

— Нет!!! — закричала Валери. — Не надо!

Ильдиар и сам понимал, что пытки — не тот язык, на котором можно разговаривать с его непреклонным врагом… Рука паладина резко осадила угрожающе приблизившегося к пленнику гнома, при этом ковер хорошо тряхнуло, и Хвали повалился на спину, разразившись новыми проклятиями, и ругался бы еще, должно быть, довольно долго, если бы Джан не помог ему подняться и сесть.

— Осторожнее, Ильдиар, — тихо сказала девушка, — ковер слушается только тебя, и, раз он признал в тебе хозяина, теперь любые твои неосторожные мысли и переживания могут привести к самым неожиданным виражам в небе. Из-за тебя мы все можем упасть с него.

— Не бойся, Валери, — медленно проговорил Сахид Альири, с усмешкой глядя на Ильдиара, — эти гилемы так закляты, что по инерции ни ты, ни твой груз не можете с них упасть. Только если подтолкнуть… Пусть наш кормчий усмирит свой гнев и прикажет ковру лететь ровнее…

— Да я даже спуститься вниз приказать ему не в состоянии! — искренне возмутился паладин. — Эта бансротова тряпка летит, куда сама хочет!

— Он летит туда, куда хочешь ты, — чеканно изрек асар, — если ты поведаешь нам о своих тайных желаниях, мы будем знать, где вскоре окажемся.

Ильдиар покачал головой, на его лице проступила злость: как северный паладин и говорил, он не знал, куда и зачем они летят, и, как он считал, у него нет никаких тайных желаний. А еще ему показалось, что ловец удачи пытается увильнуть от разговора.

— Я ожидал твоих признаний, а не советов, — напомнил Ильдиар.

Сахид Альири смиренно кивнул:

— Спрашивай.

Ильдиар на мгновение задумался: вопросов и впрямь накопилось немало, но первое, что пришло на ум, это его последний бой в Ан-Харе.

— Ифритум из числа ифритов, — сказал он. — Что это такое?

— Странно, я думал, ты спросишь совсем не об этом, — удивился ловец удачи, — но этот вопрос тоже неплох.

— Позволь мне самому судить.

— Как скажешь. — Сахид Альири сел напротив графа, устраиваясь поудобнее. — Может, развяжешь мне руки?

Под неодобрительное ворчание гнома и назидательное замечание чернокожего рыцаря: «В песчаной гадюке меньше подлости и коварства, чем в ловце удачи», Ильдиар молча обнажил меч и разрезал веревки. Его поступок, должно быть, выглядел со стороны весьма странным, но что-то говорило паладину, что пустынного негодяя ему больше не следует опасаться.

— Итак, слушай, — Сахид Альири заговорил, разминая затекшие запястья. — Я рассказывал тебе о вере асаров?

— Помнится, ты говорил, что вы поклоняетесь солнцу, пустыне и ветру…

— Ветрам. Так будет правильнее. И не считай нас простаками, паладин. В пустыне ты не встретишь храмов Девяти Вечных, а вот стихию, одушевленную и беспощадную, тебе уже довелось увидеть. Есть высшие и низшие стихии, и они повелевают разными силами. Ифритум — один из тысячи пустынных ветров, при определенных обстоятельствах способных обретать форму и плоть. Их всегда тысяча, и если погибнет один, тут же рождается новый, чтобы восполнить число. Могущественные колдуны способны заклинать их, обманом или жертвами привлекая служить себе, но каждая такая служба чревата страшной платой, которую потребует Ифритум от мага. Что, кстати, в корне отличает их от джиннов, которые служат совсем по иным причинам. Знавал я и тех, кто якшался с джиннами, и тех, кто спускал с цепи ифритов, — ни для первых, ни для вторых их общение с духами добром не кончилось. Случается, пустынные ветра бесчинствуют и сами по себе, но, в любом случае, следует помнить, что их нельзя призвать к голосу разума, с ними не договориться, никакие посулы их не заботят.

— Он говорил со мной. — Слова паладина прозвучали как-то безжизненно и отрешенно — слишком кошмарными были воспоминания о бое с ифритом. Но еще более пугающими были воспоминания о том, кто завладел им самим и едва не прожег насквозь его душу…

— Говорил? Кто, ифрит? — хохотнул Джан. Чернокожий рыцарь с интересом прислушивался к беседе. — Люди не способны понимать язык стихии, это тебе скажет любой колдун, если будет в здравом уме.

— Почтенный прав, — подтвердил Сахид Альири. — Ни один человек не сможет ничего понять в шепоте ветра, даже если прожил в пустыне не одну жизнь. Разве что дервиш, который рожден в песках, обогрет небом и выпестован ветрами.

Ильдиар промолчал. Что тут можно было сказать? Он и сам пока не слишком-то понимал, что именно произошло. Тогда ему показалось, что он слышит не своими ушами, как бы невероятно и безумно это ни звучало. Но при этом чужак, на время поселившийся в его теле и сознании будто бы и вовсе не был чужаком. Опасная мысль родилась в голове Ильдиара: во время поединка с ифритом ему почудилось, что он сам в тот миг был незваным гостем в себе самом. И что бы это могло значить? Что он сходит с ума? Да было ли вообще все это, или жаркое солнце Ан-Хара вконец затуманило его истерзанный страданиями разум? Он пока не знал, не мог знать…

— Ладно, оставим пока духов, — перевел разговор в другое русло Ильдиар, — поведай-ка мне вот о чем. Сила пламени, которую ты отнял у меня, она ненадолго вернулась ко мне в Ан-Харе, — «И едва не свела меня с ума», — мысленно добавил северный граф. — Но сейчас я вновь ничего не ощущаю. Если это негатор магии, то где он? Он здесь, с нами?