Сахид Альири молчал. Ильдиар отметил, что ловец удачи глядит на него испытующе.

— Тебя интересует легенда основания Ан-Хара? — спросил асар.

— Не сейчас. — Больше всего паладина интересовало то, с чего все началось, — быть может, ответ на это прольет хоть какой-то свет на происходящее? — Лучше скажи, кто заплатил тебе за мою смерть в Гортене?

Сахид Альири разочарованно вздохнул, вскинув перед собой руки, при этом пальцы сына песков сложились домиком:

— Ты же неглупый человек, Ильдиар, и однажды уже задавал мне этот вопрос. Разве я стал бы утаивать от тебя имена этих ничтожных, если бы знал их? Кто они для меня, как не пыль под ногами?

— Может, ты боишься их гнева?

— Я ничьего гнева не боюсь, — спокойно возразил Сахид Альири, и Ильдиар склонен был ему поверить. — Врагов у меня столько, что даже ученые из Леторана не сосчитают. Кстати, после нашего бегства прибавился еще один…

— Тогда почему?

— Повторяю, если бы я знал, то сказал бы, — словно терпеливый мулла непонятливому ученику разъяснил Сахид Альири. — Он не представился. Я не видел его лица — да и было ли у него вообще лицо?! — мне привиделись лишь мороки. А еще там был голос… когда он говорил, я будто слышал хрипы разрываемого на куски ракшаса, попавшего в лапы злобному джинну. Не приведи Пустыня мне еще раз пережить ночь столь кошмарную, как та, которую я пережил в вашем проклятом дворце. Я до сих пор не понимаю, был ли в здравом уме, когда был там, но я скажу все, как было: меня преследовала черная тень с пастью, полной клыков, а ее голос проник в мою голову — он требовал убить тебя. — Сахид Альири перевел дух, вытирая выступивший на лбу пот. — Я вижу, что ты не веришь мне, и не могу не признать: я бы сам не поверил, расскажи мне кто подобное, но я говорю правду.

— Значит, черная тень с клыкастой пастью и голос? — хмуро спросил Ильдиар.

— Именно.

Хвали покосился на Джана, тот лишь пожал плечами.

— Что это еще за новые напасти? — спросил гном. — Клыкастые тени? Ты что, оскорбил какую-то тень, Ильдиар?

— Я не знаю.

— Или проигрался ей в кости?

— Вроде бы нет.

— Тогда что? Наступил ей на ногу или не уступил дорогу?

— Я не знаю, Хвали. Все это очень… странно…

Гном утешительно похлопал Ильдиара по плечу, отчего тот едва не рухнул носом в ковер.

— Хвала Дрикху, эта несносная тень далеко отсюда, так что нечего переживать! Верно же?!

— Почтенный гном прав. — Сахид уже успел унять страх, вызванный воспоминаниями, и его лицо переменилось — на нем заплясало его коронное коварное самодовольство. — Тень далеко отсюда, очень далеко. Так что ты можешь оценить, паладин, мои заслуги в твоем от нее спасении.

— Что?

— Ну как же, паладин, — твой враг так и остался ни с чем, а вместо того, чтобы совершить убийство, как он приказал мне, я охранял тебя все это время, берег, как своего лучшего друга, и доставил в Ан-Хар, как и обещал. Ты должен быть мне благодарен, ведь благодаря мне ты не только добрался, куда было нужно, но и почти воплотил свое предприятие. Это ведь не моя вина, что ты сбежал из Жемчужины Пустыни так быстро, что не успел совершить свое… кхм… посольство.

Не ожидавший подобного лицемерия, Ильдиар вскочил на ноги, глаза паладина сверкнули яростью, а рука сама потянулась к мечу. Ковер еще раз тряхнуло, а скорость полета значительно возросла. Вокруг поднялась песчаная мгла, в налетевшем режущем глаза мареве ничего нельзя было разобрать.

— Хорош друг! — вскипев, бросил в лицо асару Ильдиар, стараясь перекричать свист жестокого ветра, который тут же угостил губы скрипучим песком. — Чуть было не продал меня в рабство! Может, ты это мне объяснишь?!!

— Нет, — отрезал ловец удачи, — на этот вопрос я отвечать не стану. Это не только моя тайна.

Меч графа де Нота моментально очутился у горла Сахида Альири. Балансируя на колышущемся ковре, паладину трудно было удержать равновесие, и острый клинок в ту же секунду окрасился кровью — шею асара пересекла красная полоса.

— Тогда лучше для всех будет бросить твой труп в пустыне, а не ждать новой подлости!

Негодяй молчал, уперев свой стеклянный взор в острие меча у самого горла. Ни единый мускул не дрогнул на его смуглом лице. Тонкая струйка крови, между тем, стремительно текла вдоль по лезвию, до самой рукояти, где ярко-красные капли подхватывал ветер и уносил прочь.

— Он сделал это ради меня! — слабый голос принадлежал Валери, и Ильдиар не сразу услышал его.

— Ради меня! Это все из-за меня! — девушка рыдала, не отрывая взгляда от того, кто был ей так дорог.

Ильдиар изумленно смотрел на нее, не веря своим глазам, — какой же он слепец, ведь она любит этого негодяя, как же он раньше этого не понял! Да уж, не зря старик Тиан сказал ему, напутствуя в это, ставшее роковым, посольство: «Не пытайся понять восток, а если поймешь — все равно не пытайся». Старый мудрец, как всегда, оказался прав.

Ильдиар опустил меч и сделал шаг назад. Волшебный ковер, будто почувствовав перемену его настроения, замедлился, его полет вновь стал неспешным. Ветер, им поднятый, постепенно стих, песчаной метели, собранной с вершин барханов, как не бывало.

Ильдиар размотал свой тюрбан и отрезал от него длинный кусок ткани. Он протянул его Сахиду Альири, и встревоженная Валери засуетилась рядом, пытаясь помочь асару перевязать горло. Ловец удачи достал из складок широкого белого пояса крошечный сверток, извлек из него немного бурой мази и принялся втирать ее в рану. Памятуя о том, как быстро от подобного снадобья срослись его собственные сломанные ребра и истерзанная плетью спина, ронстрадский паладин ничуть не сомневался, что сын песков будет совершенно здоров уже к утру. Но сейчас его мутило — рана была глубже обычного пореза. Асар лег в самом центре ковра, его накрыли большим покрывалом, извлеченным для такого случая из все того же бездонного мешка с трофеями Джана.

Ильдиар же, оставив раненого ловца удачи на попечение чернокожего рыцаря, повернулся к Валери:

— Я думаю, пришла пора услышать вашу историю. И хватит уже отговорок и недомолвок.

Девушка кивнула, но не успела произнести ни слова. Сахид Альири захрипел:

— Я сам расскажу. Не заставляй ее…

И он начала рассказывать…

… Кариф крался по широкому темному коридору, куда выходило четыре двери, в каждую из которых в любую минуту могли выйти хозяева дома или кто-нибудь из прислуги. Ноги в мягких кожаных сапогах аккуратно ступали по златотканому, с вьющимися синими узорами, ковру, что длинной дорожкой был выстелен на полу. Кариф отметил, что это был гилем, тканое чудо басхаров, привезенное с его родины, и здесь, в землях Империи, он представлял очень большую ценность. Асар знал многих харумских торговцев шелками и бархатом, значительную часть товара которых составляли изумительные гилемы. Восточные ковры отличались от местных обилием красок, дорогой отделкой, сложностью узоров и тонкостью ручной пряжи, над которой трудились сотни рабынь, изрезая до крови все пальцы нитями. Кариф никогда бы не накопил честным трудом на подобный гилем, в его стране такие вещи обычно украшали дома именитых шейхов или покупались богатыми чужестранцами…

А хозяева этого ковра и этого шикарного особняка могли позволить себе жить в роскоши, не боясь никого: ни жестокой инквизиции, фактически правящей Империей Сиены, ни легионеров императора, ни безжалостных магов из тайного братства иерофантов. А все потому, что глава этого рода был верным солдатом Империи и последователем церкви Синены. К тому же, он являлся еще и иерофантом, ибо среди имперской знати всегда было модным состоять в различных тайных обществах, даже находящихся вне закона.

Род хозяина особняка был едва ли не таким же почитаемым, как род императорского Дома, а все благодаря его давно почившему основателю, легендарному имперскому легату Гаю Сторусу. Гай участвовал в Великом Походе, шедшем к самому западному краю света, дошел до места, где заканчивается мир, принял там бой с ордами ужасных тварей, сумел заглянуть за край, прямо в бездну и установить над ней сигну Темной Империи (тогда эта страна называлась так). После легат Гай принял участие в бесславном походе на север, в мятежный Ронстрад, где силы Темного Императора и его магов потерпели сокрушительное поражение, коих у Империи не бывало со времен полуночного короля-вампира Райвена Когтя Ворона. Легионы северной армии были полностью уничтожены войсками мятежников в топях. Из всех легатов великой армии лишь Гай Сторус со своими солдатами вернулся в уже разваливающуюся на части Империю. Лучше бы он не возвращался тогда назад, потому как не узнал своей прекрасной родины. Власть захватил мятежный племянник старого Императора, Максимилиан, а если точнее, то после множества кровавых интриг и предательств жезл управления государством оказался у Святой Инквизиции, которая и помогла вернуться Максимилиану из изгнания. Империя раскололась на два лагеря: сторонников старого времени (магов, некромантов, военную элиту) и борцов нового порядка — слуг веры. Очень скоро народ принял речи понтифика Аллекто, в которых тот с яростью и горячностью уверял, что во всех бедах, постигших Империю и ее народ, виновны не кто иные, как маги, ибо они, слепые алчные безумцы, отринули богиню света и, обратившись во тьму, прогневили Синену. Именно по вине магов, согласно его словам, были потеряны северные провинции (то есть, мятежный Ронстрад), а западные — все погрязли в «служении тьме и богопротивной ереси», которые следует избыть навеки, выкорчевать с корнями, подняв на щит истинную веру.