— Что произошло?

— Мы обречены. Кто-то предал нас. Заговор против понтифика провалился. Те-кто-прячется-за-углом разбиты, слишком мало, кому удалось сбежать. Кардинальские легионеры убивают всех, кто, по полученным ими сведениям, состоял среди иерофантов, не щадят их жен и детей. Они вырезают целые семьи. Сиена в огне карательных шествий. Они сожгли наш дом, почти всех убили, отца, деда… Остались только я, Марк и Валерия. Наши воины убьют всех приспешников понтифика, до которых доберутся наши мечи, но я не тешу себя ложными надеждами — ты сейчас говоришь с мертвецом. Все это для того, чтобы дать тебе время…

— Но…  — Кариф был шокирован свалившимися на него известиями. — Но как ты можешь мне верить, ведь…

— Один из моих старых друзей-иерофантов сказал мне, что ты из их числа…

— Не совсем так, я…

— Это не важно! — Центурион оборвал пустынника. — Он сказал мне, что единственный путь спасти мою сестру, это отдать ее чужаку, который сможет ее защитить, который вывезет ее из Империи, ведь у него был заранее подготовлен надежный план побега из этих земель. Это так?

— Да, но…

— Теперь ты видишь, Сахид Кариф? У меня нет иного выбора. Если я хочу, чтобы моя сестра жила, я должен довериться незнакомцу. Тому, кто пришел ночью в мой дом, угрожал мне кинжалом, убийце и проходимцу. У меня есть лишь слова того, кто уже мертв, того, кто поручился за тебя. И еще слабая надежда на то, что сестра выживет на чужбине… Но даже побег вместе с таким человеком, как ты, и неизвестность сейчас намного лучше того, что ждет ее, если она здесь останется.

Он повернулся к своим воинам:

— Легионеры, готовься! Мы идем на прорыв!

Те молча подняли мечи. Их взгляды были преисполнены каменной твердости.

Центурион в последний раз посмотрел на Карифа:

— Увези ее. Увези отсюда…

После чего легионеры Сторуса во главе со своим предводителем покинули каземат…

Кариф лично пронзил горло кардинала Сины из Ре-мула, того, кто велел распять его отца. Затем он выбрался через систему канализации в лес, а оттуда — к реке. Она ждала его там. Печальная и молчаливая. Она тогда не сказала ему ни слова. Ее братья остались в Сиене, их судьба была ужасной — инквизиция сожгла их на кострах — бунт против понтифика был подавлен, а все мятежники казнены…

— … Дальнейшая часть истории вряд ли будет тебе интересна, — добавила Валери, когда ловец удачи замолчал перевести дух. — Мы отправились на родину Сахида. Скрывались под чужими личинами, многолюдные толпы больших городов стали для нас укрытием, а торговые караваны — нашим временным пристанищем. Мы шли через земли Империи. Пробирались через дикие восточные провинции. Испытали в пути множество горя, пережили страшное время, но никогда не расставались. После мы плыли морем. Попадали в штормы, однажды наш корабль проиграл в схватке с бурей. Нас выбросило на острова неизведанных архипелагов. Мы выбрались и оттуда. Снова плыли морем, снова попадали в шторма, но Синена и все духи-покровители Сахида смилостивились над нами, и наш корабль дошел до порта Эгины целым и невредимым. Оттуда мы направились в Ан-Хар. Во время пути через пустыню на нас напали работорговцы. Сахид ранил одного из них, за это его избили до полусмерти. Не убили лишь потому, что мертвый раб ничего не стòит. В Ангер-Саре нас выкупил Али. Сахида он отпустил, с тем условием, что тот отработает ему каждый потраченный динар, а меня обещал освободить, только если Сахид заплатит впятеро больше. Но ему никак не удавалось собрать нужную сумму — каждый месяц Али поднимал цену, а за то, чтобы со мной хорошо обращались, ему тоже приходилось платить. А потом Али сказал мне, что Сахид вскоре достанет ему, как он выразился, «то, чего я стою», а если нет, он продаст меня самому мерзкому, самому подлому и жестокому шейху, каких только носит пустыня. Так я и оказалась на рынке рабов в Ан-Харе…

— Так это тебя имел в виду Али-Ан-Хасан, когда говорил о драгоценном рубине Сахида? — понял вдруг паладин.

Валери кивнула.

— Сахид. — Ильдиар повернулся к ловцу удачи. — Я вспомнил, что хотел узнать! Тот человек в белом на рынке в Ан-Харе… Тот, кто должен был меня купить! Кто это был?

— Этот человек должен был не купить тебя, а выкупить. — Пустынник, не моргая, глядел в небо. — Это чужеземный вельможа, он помогал мне с одним делом…

Граф де Нот хотел было поинтересоваться у асара, что значит «выкупить», но тут спросил совершенно другое:

— Он помогал тебе добыть нечто из сокровищницы самого султана? — Ильдиар вспомнил рассказ Хвали, подслушанный гномом на рабском помосте. — Что ты обещал Гауму за побег из города?

Сахид Альири невозмутимо перевел взгляд на своего бывшего пленника.

— Это не должно заботить тебя, паладин.

— Тот пустынник в белом, — задумался граф де Нот. — Раз он не из Ан-Хара, то откуда? Кто он?

— Это не моя тайна. — Ловец удачи снова отвернулся. — Я не имею права раскрывать ее, от лишнего сказанного на эту тему слова может оборваться чья-то жизнь, уж поверь.

— Опять чужие тайны, они закончатся когда-нибудь? — в сердцах произнес паладин.

— Чужие тайны, как выпитый чай чудесного сорта тысячи лепестков, — негромко проговорил Сахид Альири. — Пока ты держишь его чашку в руках, ты вдыхаешь чудесный аромат, впитываешь в себя его суть, постигаешь его душу. Когда ты пьешь его, в тебя вливается истинное волшебство, жар из чувств и смысл жизни. Но когда проходит день, да что там день — час, вкус постепенно стирается с языка, уходит из памяти, сменяясь пылью улиц, соленым потом на губах и жаром пустыни. Так и с тайнами. Ты ждешь, ты алчешь ее, она манит тебя, а знание — самое приятное, что, как кажется, может тебе достаться, но когда ты раскрываешь ее, она тут же перестает быть для тебя чем-то непостижимым, неизвестным… Остаются лишь пыль, пот, жар пустыни. И привкус обмана…

Блестящая вшитыми жемчужинами звезд темно-фиолетовая накидка пустынной ночи накрыла безжизненные пески и живительные оазисы. Ковер по-прежнему неспешно летел на север, и утомленные безумным ан-харским утром, а также днем под палящим солнцем и безжалостными ветрами, небесные путешественники спали.

Медленно проводя длинными тонкими пальцами по золотистой бахроме, будто по струнам дутара, на краю ковра сидела красивая обнаженная женщина и заботливым материнским взглядом наблюдала за спящими. Прямо перед ней лежал, закутанный от ночной прохлады беззаботный гном, шумно сопящий и на выдохе просвистывающий куплеты из древних саг весьма грубого содержания. Ему снилась женщина, выглядывающая из-за полога богатого паланкина и манящая его… манящая… манящая…

Чувственные, ярко очерченные губы женщины, сидящей на ковре, слегка разошлись в снисходительной улыбке. Взгляд глаз цвета ночи перешел на человека, лежащего подле гнома. Мускулистый герич в длинном халате, перехваченном широким поясом, который сжимал не только талию, но и грудь, спал в обнимку с огромным бесформенным мешком. Во сне он видел жуткое существо с длинными серебряными волосами, которое что-то шептало ему. Женщина вздрогнула и совершила плавное движение своей изящной рукой, будто перевернула страницу. Под ее пальцами воздух словно бы превратился в густую воду и пошел полосами — сон человека тут же сменился: теперь это был старик, загоревший дочерна под восточным солнцем, но, было видно, бывший некогда белокожим. Старик лежал на кровати с балдахином и был мертв. Но при этом губы покойника, сухие и слипшиеся, пытались что-то шептать… «Поступай по совести. Ты рыцарь, Ферах-Рауд. Помни об этом… Совершая недостойный поступок, всякий раз вспоминай мое лицо…». Герич вздрогнул, но не проснулся — женщина перевернула еще одну страницу. Сон сменился. Человек восседал на облаке, к которому тянулся кажущийся бесконечным полупрозрачный мост, подле герича сидело существо в золотом халате, длинном настолько, что его полы стекали с краев облака и разливали кругом яркое солнечное свечение. У этого существа была лазурная, цвета безоблачного неба, кожа и четыре головы в четырех тюрбанах. Человек не боялся — он чему-то громко смеялся. Джинн что-то рассказывал; в диалоге с собеседником-геричем участвовали все четыре рта.