Наконец, Медин Амаль поднялся на ноги. Брови его были нахмурены, а лицо бледно. Он боялся своих мыслей, боялся задать вопрос.

— Ты жаждешь что-то узнать, мой добрый Медин? — спросил великий визирь.

— Позвольте говорить откровенно, мессир, поскольку сомнение гложет мне сердце.

— Ложь — разговор между равными. Неравные же должны говорить правдиво, ибо для низшего правда служит уроком, а для высшего она упрочивает его высоты и позволяет заметить все трещины в его пьедестале. Говори…

— Если это не простой волшебный гилем, а столь уникальная вещь, как План Небесного Града Джиннов, и этот ковер принадлежал его чародейству Эль-Раэду, то как он попал к вам?

Великий визирь взял с небольшого столика, заставленного посудой и сладостями, пустую фарфоровую чашку, что-то шепнул, совершил замысловатый жест пальцами и прямо из воздуха в чашку полилась струя кипящего розоватого чая, разливающего по залу чарующий сладостный аромат.

— В том-то как раз и дело, мой добрый Медин, что я и хочу узнать, как он попал ко мне…

— … Еще долго? — прошептали висящие в воздухе сухие, покрытые трещинками губы великого визиря.

Алон-Ан-Салем находился в глубоком кресле в самом центре пьедестала, но его тело растворилось в воздухе и исчезло, остались видны лишь чернеющая замочная скважина на уровне лба, губы да кисти его тонких худых рук. На каждом из широко расставленных пальцев была закреплена синяя или зеленая нить. Нити тянулись к гилему, разложенному под его креслом на постаменте.

— Почти готово, мессир. — Алхимик привязал последнюю нить к мизинцу великого визиря и…

… В тот же миг Алон-Ан-Салем будто заснул. И сон его был странен и необычен. Великий визирь был свернутым ковром, сине-зеленым гилемом, который нес под мышкой старик. Шитье ковра преобразилось — узор теперь напоминал сотни глаз, и глаза эти узнали в старике знакомого волшебника.

Волшебник являлся обладателем роскошной раздвоенной седой бороды — оба ее кончика были подкручены кверху. Его тюрбан представлял собой объемистое темно-синее сооружение с торчащим из центра высоким колпаком. По шелковому головному убору, будто по небосводу, были рассыпаны серебряные звезды. Старик был облачен в изукрашенный рубинами алый халат с широкими рукавами и в сужающиеся к лодыжкам темно-синие шаровары.

От взгляда волшебника, в котором смешались изрядная доля коварства и тяжесть прожитого опыта, не ускользали окружающие ужасы, но старика они явно не заботили. Будто бы и вовсе не обращая внимания на воцарившийся в городе хаос, он с равнодушием на лице преодолевал улочки, мощеные желтым камнем. И двигался он при этом весьма странно, словно даже и не думал переставлять ноги, а узкие туфли с загнутыми кверху носами сами несли его. Что ж, на самом деле так и было: волшебные туфли волочили своего хозяина, преодолевая перевернутые повозки, трупы животных, обступая раздавленных мух и людскую кровь.

Старик спешил по превратившемуся в кипящий котел городу к внутренней стене, а по плоским крышам ближайших домов за ним крались тени. Когда чародей зашел за угол, тени последовали за ним. Волшебник знал, что его преследуют, он торопился и при этом бубнил себе под нос, будто бы разговаривая сам с собой, но ни в его взгляде, ни в облике не было ничего странного или необычного — более странного или необычного, чем положено чародею по должности, по крайней мере.

— У меня ничего не вышло, Алон, — пробормотал он на ходу. Кругом расплывалась тишина, поблизости никого не было… если не считать двух теней, ползущих за волшебником по обеим сторонам улицы. — Меня опередили. Их там не было…

Волшебные туфли перескочили через распростертое тело, поспешили дальше по улице.

— И у мальчишки их не было.

Чародей не оглядывался, но прекрасно знал, что прямо сейчас две пары пристальных глаз, не мигая, глядят ему в спину. И у обладателей этих глаз намерения на его счет были весьма однозначными. Он не останавливался.

— Там был третий. Кто-то пришел и забрал их. На мой прямой вопрос Гуалемин лишь принялся презрительно насмехаться — он всегда делает так, когда боится чего-то…

Вот и внутренняя стена. У входа в башню стражи нет.

— Кто-то грызет твою спину, Алон, не забывай об этом. Даже когда будешь ложиться спать, будь начеку. Слишком много слепней спустили на нас. Некоторые из них ужасны видом и о них идет дурная слава — но не они самые опасные. Хуже всех те, которые обликом ладны и речами маслянисты.

Стоило волшебнику войти в башню, как одна из преследующих его теней, поползла по отвесной стене вверх, на открытую смотровую площадку, а другая последовала за чародеем. Они загнали Эль-Раэда в западню… как им казалось. Фигура, наделенная кошачьей грацией и закутанная в выцветшие одежды некогда красного цвета, обнажила изогнутый, словно лунный серп, кинжал-джамбию… Впереди, на расстоянии в несколько ступеней, виднелась широкая спина поднимающегося по лестнице мага.

Тут вдруг от тюрбана волшебника отделились узоры вышивки, серебряные звезды. Они как ни в чем не бывало повисли в воздухе, извиваясь и смутно напоминая маленьких, тускло светящихся и спрутов. Будто по команде звезды вдруг замерли — даже их конечности перестали шевелиться — и в следующий миг все разом, точно рой озлобленных ос, устремились к фигуре с кинжалом.

Туфли несли Эль-Раэда все выше и выше, а он не обращал внимания на истошные крики, раздающиеся за спиной. И пусть он знал, что сейчас эти голодные — самые голодные в мире — создания рвут на части несчастного человека своими крошечными пастями, в сердце его не было жалости к ашинам, самым жестоким и умелым убийцам пустыни.

— Я позвал ее, и она уже идет. Она уже близко. Мой зов так глубоко поселился в ее душе, что ее не остановят ни ушибы, ни переломы, ни даже раны, а что уж говорить об увещеваниях и уговорах. Они все связаны с ней — скоро ты все поймешь, Алон…

Туфли вдруг резко встали, отчего волшебник едва не грохнулся лицом в ступени. Оглянуться кругом — третий этаж башни — караульное помещение стражи — пустое…

— Почти на месте… осталось лишь дождаться, пока…

И тут, будто услышав своего повелителя, левая туфля сама по себе несколько раз стукнула каблуком о пол.

— Она здесь…

… Алон-Ан-Салем пришел в себя. Его рабочий зал ходил ходуном перед глазами. Стоящий подле и взявший его за руку Медин Амаль не имел четких очертаний…

— С вами все в порядке, мессир? — взволнованно спросил алхимик.

— Это…  — прошептал великий визирь, — это еще не конец… Ковер поврежден, часть заложенных в него воспоминаний исчезла, но… вот снова…

… Сотни глаз, покрывающих ковер, вновь раскрылись. Эль-Раэд медленно поднимался по лестнице, кряхтя и придерживая рукой за плечо молодую черноволосую девушку. С того момента, как туфли остановились, ему приходилось самому волочить свое бренное тело на вершину башни.

— Твои друзья, о прекрасный сапфир…  — негромко проговорил волшебник, обращаясь к девушке, испуганной и мало что осознающей кругом. — У тебя есть те, кто может о тебе позаботиться?

Девушка кивнула. Он и так знал ответ, ведь, во-первых, если бы у нее никого не было, а во-вторых, если бы это были не нужные чародею люди, они бы с ней сейчас не разговаривали.

— Не стòит бояться, о, оазис в царстве мрака. Само провидение свело вместе тебя, бедняжку, и меня, старика, мечтающего поскорее оставить все эти кошмары за спиной. Ужас Ан-Хара переполняет мое сердце. Видишь этот ковер, молчаливая красавица? Он унесет нас отсюда. Далеко-далеко. Туда, где безопасно… Туда, где не будет горестей и бед, где можно будет отдохнуть и восстановить силы. Но сперва мы найдем твоих друзей. Тех, кто сможет о тебе позаботиться. Ты ведь хочешь их найти?

Она его не слушала, девушка была словно в дурмане. Он говорил с ней, как с несмышленым ребенком, а она при этом стояла и молчала, отстраненно глядя на волшебника, и порой кивала. Великий маг Эль-Раэд не мог полагаться лишь на уговоры — заклятие послушания надежнее. Оно действовало наверняка, и вся прелесть его заключалась не только в смиренном исполнении команд, а в том, что человек считал, будто он сам принимает решения.