Таня остановила одну миленькую девушку, бывшую, очевидно, ее ровесницей, и спросила, как называется эта улица. Девушка ответила. Но Тане это название ни о чем не говорило. Она его впервые слышала. Тогда девушка, поняв Танины трудности, сказала, что вон там, за красною церковью, находится Таганская площадь.
Вот так прогулялась она! Не заметив как, Таня оказалась на другом конце Москвы! И она с таким удивлением посмотрела на девушку, что та участливо спросила:
– Вы, должно быть, что-то ищете? Могу я вам помочь? Я здесь все знаю.
Таня ничего не сказала. Она просто забрела, куда ноги привели. Но дать это понять симпатичной и, судя по всему, не глупой незнакомке, а значит, и показаться в ее глазах странною девицей, Таня постеснялась. И она вымолвила первое, что пришло на ум:
– Мне нужен Даниловский монастырь…
Таня давно уже собиралась побывать на могиле Гоголя, любимого своего писателя, и теперь, вынужденная что-то отвечать на вопрос, назвала эту якобы цель своего путешествия. Назвала и тотчас сообразила, что поиск Даниловского монастыря возле Таганки может показаться еще большею странностью, нежели бесцельное путешествие по городу в то время, когда ей полагалось бы сидеть за партой. Она смутилась и хотела уже побыстрее уйти прочь.
– Тогда нам с вами по пути, – сказала девушка и улыбнулась. – И мне как раз в те края. Пойдемте на площадь. Отсюда на конке где-то полчаса ехать, ну, может быть, чуть больше.
До остановки они дошли, обмениваясь какими-то малозначительными репликами, но уже в вагоне, усевшись рядышком, девушки разговорились совсем по-дружески. Но прежде, разумеется, познакомились.
– Как вас зовут? – спросила Таня.
– Наташа, – ответила девушка.
– А меня – Таня.
И они рассмеялись от радости. После первых же слов, сказанных друг другу, девушки почувствовали сильную взаимную симпатию, и у них не было причины не радоваться. Они тут же перешли на «ты».
– Таня, ты где-то далеко отсюда живешь? – Только спустя некоторое время Наташа позволила себе задать попутчице вопрос, содержащий косвенный намек на ее странный поиск Даниловского монастыря вблизи Таганки.
– Да. Довольно-таки, – сказала Таня. – На Арбате. Там… в переулке. Ты бывала на Арбате?
– К стыду своему, нет. Хотя у папы там живут знакомые, и он сколько раз ездил к ним и меня приглашал с собой, но я так и не удосужилась побывать на одной из красивейших улиц…
– На самой красивой! – Таня смеялась одними только глазами, приглашая Наташу поддержать ее шутку.
– Будто бы уж! – Наташа в долгу не осталась. – Да всему свету известно, что самая красивая улица в Москве наша Верхняя Болвановка!
И девицы снова рассмеялись, да так звонко, что вожатый обернулся на них и с улыбкой погрозил проказницам-гимназисткам пальцем.
– А там у тебя, Наташа, наверное, рядом гимназия? – спросила Таня. – Я видела много девочек.
– Да. Конечно. Прямо на нашей улице. В двух шагах от дома. Пятая гимназия. А ты в какой учишься? В Мариинской?
– Да. Тоже. В Четвертой. Это на Садово-Кудринской. Знаешь?
– Нет, по правде сказать. Я тех мест почти не знаю. Это неблизко от нас. Согласись.
– Что и говорить… – Таня опять вспомнила, как сама растерялась, угодив на далекую Таганку. – Но тебе, я вижу, хорошо известна эта часть, где мы сейчас едем.
– Ну еще бы! Мы так любим гулять по Замоскворечью. Пешком его исходили вдоль и поперек.
– Наташа, а куда ты теперь держишь путь? – наконец поинтересовалась Таня.
– В одно замечательное место. То есть само место-то так себе. Невеселое, прямо сказать. Кладбище это. Даниловское. Но живет неподалеку от него одна старушка… Нет, не просто старушка… А старица блаженная. Чудотворица. Матушкой Марфой ее зовут. Да ты, может быть, слышала?
– Нет, не слышала.
– Ну как же!.. Ее называют «восьмым столпом» России. К ней отовсюду народ идет без счету. Порою очень издалека. Всякий со своею нуждой. Кто просто совета попросить. А иные исцеления ищут. И она много раз исцеляла людей. Одержимых все больше. На них у нее особенный дар.
– Но ты, Наташа, кажется, совсем не похожа на одержимую.
– Благодарю. – Наташа улыбнулась, но тотчас посерьезнела. – Но знаешь, когда дело касается матушки Марфы, я оставляю всякие шутки. Это тема не для смеха. Ну, конечно, я еду к ней не хвори лечить, слава богу. Совета хочу у нее спросить… – Наташа что-то недоговаривала, очевидно, какой-то свой девичий секрет. И, чтобы избежать неудобных вопросов, перевела внимание на другое: – К ней с утра до ночи идут десятки людей!..
– Значит, она не может каждому уделить много внимания. Так что же она тебе посоветует, не вполне разобравшись в твоей проблеме? – засомневалась Таня.
– А вот в этом-то и есть ее особое избрание. Ей ни к чему слова, долгие речи. Только войдет человек, начнет говорить, и она уже все о нем знает. Мне ее послушница одна рассказывала, что на некоторых это производит такое сильное впечатление, что люди совершенно теряются, не могут слова вымолвить, забывают, зачем пришли. И матушка сама им тогда напоминает об их нуждах. Можешь себе представить?
– Значит, ты не в первый раз к ней идешь?
– Да. Я была у нее на прошлой неделе. Почти весь день ждала своей очереди. Но матушка тогда не смогла поговорить со мною. И сказала приходить сегодня.
Наташин рассказ о вещей старице взволновал Таню. Вообще, их семья, в отличие, например, от Епанечниковых, не была такой уж воцерковленною. Таня видела, что папа – Александр Иосифович – в церковь ходит только затем, чтобы, по его же словам, не прослыть неблагонадежным. Мама – Екатерина Францевна – так и не сделалась настоящею православной, хотя также исправно бывала в церкви. Как Таню покоробило, когда Екатерина Францевна однажды своим гостям, тоже природным лютеранам, рассказывая что-то там к случаю, святых в церковном иконостасе назвала богами! Таня никогда бы не допустила погрешности такого рода. Для того типа учебного заведения, которое она заканчивала, Таня более чем достаточно владела премудростями христианского богословия. И у отца Петра считалась одною из лучших учениц. Но вот исполняла она Закон без осознанного вполне благоговения, а преимущественно в силу заведенного в их доме порядка четко и безукоризненно исполнять все, что полагается. Не случайно Таня не знала даже о существовании живущей с ней в одно время и в одном месте творящей чудеса блаженной старицы. Но вот, теперь, узнав о ней и вдобавок познакомившись с девушкой, так уверенно, как можно было судить, ищущей у нее помощи, Таня почувствовала вдруг совершенно неожиданный, несомненно благодатный, прилив оптимизма. Ей страшно захотелось тоже явиться перед матушкой и просить у нее совета.
– Наташа, – с решимостью произнесла Таня, – мне тоже необходимо видеть матушку Марфу.
– Очень хорошо, – ответила Наташа безо всякого удивления, словно ожидала такого Таниного решения. – Пойдем вместе. Но ты, Таня, так не похожа на одержимую…
Девушки едва-едва улыбнулись друг другу. Особенно веселиться им уже не хотелось. До веселья ли, до смеха, когда совсем скоро им предстоит явиться пред «восьмым столпом» России!
Они доехали до Серпуховской заставы. Дальше конка не ходила. Но до цели их путешествия отсюда было уже совсем близко. Пешком минут десять ходу. Так объяснила опытная Наташа.
– А Даниловский монастырь вон там, налево, – добавила она кстати.
Таня только взглянула мельком на сверкающие саженях в двухстах от площади золотые крестики, но ничего не сказала. Все ее помыслы были теперь устремлены совсем к другому.
Скоро они свернули в переулок, сразу привлекший Танино внимание своею колоритную провинциальностью. Дома в переулке были всё бревенчатыми и в основном одноэтажными, без каких-либо декоративных хитростей. Наличники на окнах и те имелись не на всех домах. Да и там, где имелись, они были незатейливы до примитивного. От дома к дому, по всему переулку, шли сплошные тесовые заборы с такими же тесовыми воротами. И неизменно у каждого номера, под окнами или у забора, рядом с воротами, были вкопаны низенькие лавочки. На некоторых лавочках сидели обыватели, преимущественно старички, и тешились тем, что рассматривали всякого прохожего, до слез напрягая слабые свои глаза.