Пришпорив великолепного серого жеребца, в сопровождении телохранителей по обе руки, трибун пронесся вдоль колонны варваров, предусмотрительно держа безопасную дистанцию из-за лучников. Приметив небольшую возвышенность неподалеку, он погнал коня на высотку, чтобы было удобнее наблюдать за вениконами. Разглядывая бредущих ратников, Лициний пробормотал себе под нос:

– А там, похоже, их предводитель. Вон сколько охраны кругом…

Тут он прищурился, и его лоб прорезала складка озабоченности.

– Так, а это кто рядом? Да еще в роскошном багряном плаще… Помнится, мой хороший друг Эквитий что-то такое упоминал по поводу еще одного племенного вожака…

Марк с небольшим эскортом двигался на северо-восток по пятам своей турмы, пока сам на них не наткнулся. Конники расположились на отдых и обед посреди чистого поля, благоразумно выставив охранение. Марк спешился, скупым жестом подозвал к себе Силия. Тот подбежал и отдал четкий салют, сохраняя бесстрастное выражение на физиономии. Сотник сделал глубокий вдох и лишь после этого начал:

– Приношу извинения, дуплекарий. Я сам не свой после гибели лучшего друга, вот и накатил на тебя… Пусть между нами нет особой любви, но работать придется вместе, если мы хотим довести все до конца. Так что предлагаю забыть, что было утром, и заняться текущими делами. Ты как на это смотришь?

Силий кивнул, слегка просветлев лицом.

– Согласен, центурион.

Марк стянул шлем с головы и, почесывая затылок, продолжил. Дупликарий внимательно слушал, торопливо уплетая черствый хлеб, что держал в руке.

– Тот варвар, которого мы захватили утром, был мне знаком по одной из прошлых битв. Из его рассказа получается, что прямо сейчас на восток пробирается многочисленное племя. Похоже, хотят выйти к какому-то форту, что лежит на одном из северных трактов.

Силий призадумался, вовсю пережевывая отхваченный кусок.

– Должно быть, это Алауна. Я там бывал. Крепость немаленькая, рассчитана на несколько когорт, так что если мы вдруг разругаемся с вотадинами, там можно будет закрепиться и поставить их всех на место. Впрочем, сейчас этот форт превратился чуть ли не в городок, можно сказать, настоящий викус[13], – мужчины обменялись понимающими взглядами, – что делает его идеальным выбором: можно пополнить запасы провизии, а заодно стравить пар, перерезав всех, кто еще не убежал прятаться на холмах. Думаю, чем быстрее мы там окажемся, тем лучше. Синеносые и сообразить не успеют, что мы уже тут как тут.

Марк кивнул.

– Вышлем разведку. Остальные силы эскадрона пусть двигаются на север и доложат декуриону Феликсу о том, что мы обнаружили. Пожалуй, неплохо будет поставить в известность и трибуна… Ну, дуплекарий, пойдешь со мной в разведку? Твой заместитель в твое отсутствие справится?

Силий расплылся в счастливой улыбке:

– Так точно! Только еще немножко людей прихватим, а, центурион?

Взяв в клещи разрозненную толпу вениконов, конники Лициния вели себя куда осмотрительнее, нежели днем раньше. Они и без приказов не собирались приближаться к варварам: во всей але не было человека, который не знал бы, чем придется заплатить за такую глупость.

Кавалеристов напугали изуродованные трупы соратников, они до тошноты насмотрелись, как бесхозных коней туземцы споро и безжалостно рубят на мясо, и сейчас никому не хотелось подобной участи как для себя лично, так и для скакуна, который был на войне самым верным и близким другом. Часть всадников двигалась вдоль колонны шагом, порой кто-то из верховых лучников пускал в вениконов стрелу, надеясь кого-нибудь выбить, а остальные силы крыла описывали вокруг бредущей дружины круги в поисках слабого места.

Чем выше поднималось утреннее солнце, тем круче становились и холмы. Все чаще и чаще от основной массы откалывались отдельные группки предельно измотанных варваров. Эти люди уже не могли поддерживать нужный темп, отставали все больше и больше, пока кавалеристы не накалывали их на копья. Головы без лишних церемоний отрубались и привязывались за волосы к седельным лукам, после чего ликующие всадники давали шенкелей коням, – и вновь начиналась кровавая охота, безжалостно гнавшая варваров вперед.

Несмотря на осеннюю пору, солнце к полудню стало настоящей пыткой для людей, не пивших со вчерашнего рассвета. Слабеющая дружина варваров несла все новые и новые потери, так что вскоре почти все конники обзавелись как минимум одной окровавленной головой, бившейся о круп коня.

Хрипя пересохшей гортанью и глотая воздух как рыба, Кальг тащился подле вениконского воеводы, изредка поглядывая на скаливших зубы кавалеристов, чьи лошади с легкостью держались параллельно колонне на дистанции в сотню шагов.

– Друст, в мой нос уже бьет вонь отчаянья. Что будем делать?

Воевода ничего не отвечал, лишь угрюмо смотрел себе под ноги на долгом подъеме по широкому, сухому долу.

– Друст, твоим людям нужна вода. Они на последнем издыхании. Через час ты потеряешь еще с полтысячи, к заходу солнца – в три раз больше. А утром вообще никто не встанет из-за истощения.

Поглаживая рукоятку меча, вожак вениконов подарил пленнику исполненный ненависти взгляд.

– Меня все сильнее тянет обменять твою гнилую башку на право свободного прохода.

Кальг пожал плечами, провожая глазами небольшой отряд, который скакал в голову колонны под знаменем-драконом[14].

– Что ж, вот и удобный случай. Это ведь их трибун на сером красавце. А доспехи-то какие… Давай, окликни его. А я погляжу, как вы сторгуетесь. Да только вряд ли что выйдет. Он же тебя вот где держит. Должно быть, только и думает, удастся ли к закату снести тебе башку, или светит еще одну ночь провести в чистом поле.

Не обращая внимания на окаменевшую челюсть воеводы, Кальг гнул свое:

– Обрати внимание: слева от нас кавалерии в два раза больше, чем справа. И неспроста. А знаешь почему? Да потому, что эти гады знают местность как свои пять пальцев, вот и не хотят, чтобы ты что-то такое лишнее обнаружил.

Друст настороженно вскинул бровь, однако задавать очевидный вопрос не стал. Кальг победно рассмеялся, поняв, что обрел-таки преимущество над вениконским царем.

– Вода, Друст. Вода и – хотя они сами об этом понятия не имеют – пища. А-а! Я так и думал, что это тебя заинтере…

Слова застряли у сельговина в глотке, когда Друст сдавил ему трахею. Почти не в состоянии сделать вдох, Кальг хрипел:

– Еды… хватит на всех… кто еще жив…

Притянув пленника ближе, воевода рыкнул ему в лицо:

– Где?!

Кальг замотал головой и даже оскалился, не обращая внимания на жжение в легких.

– Да пошел ты… прикончишь меня… сдохнешь сам…

Друст оттолкнул сельгова, выхватил охотничий нож и приставил кончик к горлу Кальга. Его голос был вновь ровным, гнев словно выгорел в огне неумолимой правды, что прозвучала в словах пленника:

– Вода и пища? Ну?!

Кальг зашелся смехом, словно не замечая, как холодное острие царапает щетину на кадыке, а невольный кашель сотрясает все тело.

– Убери железяку… если бы ты и впрямь хотел меня убить… давно бы прикончил…

Он смачно сплюнул под ноги Друсту и, вдохнув побольше воздуха, продолжил едким – от вновь обретенной самоуверенности – тоном:

– Я не такой дурак, как тебе кажется. Я знал, что, может статься, мы отступим на север, и вот почему недалеко отсюда заранее припрятал мяса. Его хватит, чтобы три раза до отвала накормить десять тысяч воинов. Быки, Друст, сотни туш! Разделаны, засолены, бережно обернуты в промасленную холстину, чтобы отвадить червей – и минуло всего-то с десяток восходов…

Кальг помолчал, разглядывая игру мыслей на физиономии воеводы.

– Так что вопрос, о великий царь вениконов, звучит очень просто: как высоко ты ценишь набитые животы воинов твоей дружины? А пока думаешь над ответом, прикинь заодно, чего бы ты не пожалел, чтобы сегодня вечером между тобой и вон теми скотоложцами в седлах оказалась крепкая каменная стена?