Внезапно он оказался рядом с ней, совсем рядом. На затылке она ощущала тепло его дыхания, в то время как он умолял со смешанной с тоской страстью:

— Еще не поздно! Пока эта дорога… наша дорога! И только когда мы пройдем Отрантский канал, придется выбирать… Марианна!.. Марианна, как ты можешь быть такой жестокой к нам обоим? Если бы ты только захотела…

Она почувствовала, как его руки опустились на нее. Слабея, она закрыла глаза и прислонилась к нему, до боли наслаждаясь этой минутой, которая вдруг сблизила их.

— Неужели же это я жестокая?.. Разве я вынудила тебя к невозможному выбору? Ты поверил в каприз, в желание продлить то прошлое, которого больше нет, о котором я не хочу больше…

— Тогда докажи мне это, любовь моя! Позволь мне увезти тебя далеко от всего этого! Я люблю тебя больше жизни, и ты знаешь это лучше, чем кто-либо! Во время ужина ты заставила меня испытать адские муки! Ты никогда не была такой прекрасной, а ведь я всего лишь мужчина! Забудем все, что не касается нас…

Забыть? Прекрасное слово! Как бы хотела Марианна произносить его с таким же убеждением, как Язон. Вкрадчивый, коварный голос подсказывал ей, что это забвение было для нее единственным, чего хотел он. А готов ли он сам зачеркнуть свои воспоминания? Но настоящие мгновения были слишком драгоценными, и Марианна хотела продлить их еще. И потом, может быть, Язон хотел уступить? Она развернулась в его уже обнявших ее руках и нежно поцеловала его в губы.

— Неужели мы не можем забыть все по пути в Константинополь так же, как и по пути в Америку? — прошептала она, не переставая ласкать его. — Не терзай меня! Ты же прекрасно знаешь, что мне необходимо туда ехать, но… мне так нужен ты! Помоги мне!..

Наступило молчание, очень короткое, но глубокое. И в одно мгновение руки Язона освободили ее.

— Нет! — сказал он только.

Он отошел в сторону. Между двумя телами, только что соприкасавшимися и готовыми растаять во взаимной радости, упал ледяной занавес отчуждения и непонимания. На фоне темно — синего свода высокая фигура корсара согнулась вдвое.

— Простите мою навязчивость! — сказал он холодно. — Вы уже у себя! Желаю вам доброй ночи!

Он повернулся и пошел прочь, еще более далекий, может быть, чем недавно, из-за этой любовной слабости, которая внезапно заставила его признаться в терзавшей его тоске. Гордость, ужасная, неуступчивая мужская гордость снова взяла верх. Тогда Марианна бросила исчезавшей в ночи фигуре:

— Твоя любовь — только желание и упрямство, но хочешь ты этого или нет, я всегда буду любить тебя… по-своему, ибо я не умею иначе! До последнего времени это тебя устраивало! И это ты отталкиваешь меня.

Очевидно, удар попал в цель, ибо он приостановился, борясь, возможно, с искушением вернуться, но затем сделал усилие над собой и продолжал путь к кают-компании, где его ждали, укрывшись от коварных женских ловушек, другие мужчины, его братья…

Оставшись одна, Марианна направилась к своей каюте. Она уже была у двери, когда внезапно у нее появилось ощущение, что за ней следят. Она резко обернулась и посмотрела назад. Чья-то тень отделилась от фок-мачты и скользнула к носовой части брига. На мгновение она вырисовалась, черная и мощная, на фоне желтого света фонаря, висевшего на бушприте. По гибкости движений Марианна узнала Калеба, и ее захлестнула волна недовольства. Кроме того, что сейчас ее меньше всего волновала судьба негров в Америке, в беглом невольнике она видела только новый повод для ссоры с Язоном.

Дверь захлопнулась за молодой женщиной, которая поспешила зарыться в постель, чтобы попытаться в одиночестве найти средство победить наконец упрямство Язона. Вопреки всему сегодня вечером она выиграла одно очко, но она сомневалась, даст ли он возможность выиграть и другие. Инстинкт подсказывал ей, что, вероятно, он будет избегать ее… А может быть, лучше предоставить ему такую возможность и ждать, пока он сам не проявит инициативу?

Бесчувственная к заключенным в ней страстям, «Волшебница моря» следовала своей дорогой в бескрайней ночи. С полубака по-прежнему доносилось пение матросов…

Утром седьмого дня, когда приблизились к берегам Корфу, в лучах солнца показался направляющийся к бригу корабль на всех парусах — высокая белая пирамида, выраставшая на востоке, — о котором громогласно оповестил сидевший в сорочьем гнезде сигнальщик.

— Корабль по левому борту!

С полуюта эхом откликнулся голос Язона Бофора:

— Пусть подойдет! Курс прежний!

— Английский фрегат, — определил Жоливаль, наблюдая в подзорную трубу за его приближением. — Посмотрите на красный флаг, который развевается на его гафеле. Похоже даже, что он собирается атаковать нас!..

Стоя рядом с ним у левого борта, Марианна плотнее укуталась в большую кашемировую шаль. Ее охватила дрожь. В воздухе ощущалось что-то необычное. Вокруг нее раздавались свистки, вызывавшие на палубу вторую вахту.

Возле штурвального Язон следил за англичанином. Каждая клеточка его тела выдавала напряженное ожидание. Ожидание, охватившее весь внезапно замерший экипаж, как на марсе, так и на палубе.

— Мы уже вошли в Отрантский канал? — спросила Марианна.

— Вот именно! Этот англичанин должен идти из Лиссы. Но он появился так внезапно… словно подстерегал нас.

— Подстерегал? Но почему?

Жоливаль выразил свою неосведомленность пожатием плеч. Наверху Язон отдал какой-то приказ О'Флаерти, который после звонкого «слушаюсь, сударь» сбежал с полуюта и созвал несколько человек. Немедленно появилось оружие и было распределено между матросами, которые, в быстром темпе проходя мимо помощника, получали пистолеты, сабли, кинжалы, топоры или мушкеты в зависимости от вкусов и склонностей. За несколько секунд палуба брига приняла строгий вид готового к бою укрепления.

— Неужели мы в самом деле будем сражаться? — прошептала встревоженная Марианна.

— Похоже! Смотрите! Англичанин дал предупреждение, требуя остановиться.

Действительно, на левой стороне длинного черного корпуса с желтой полосой появилось облако дыма и раздался звук выстрела.

— Поднять флаг! — прокричал Язон. — Просигнальте о нашем нейтралитете! Этот осел идет прямо на нас!

— Итак, морской бой! — прошептала Марианна скорее себе, чем Жоливалю. — Только этого не хватало! Значит, матросы оказались правы, что я принесу им несчастье!

— Да перестаньте говорить глупости!.. — проворчал сквозь зубы виконт. — Мы знали, что подобное может произойти, и моряки никогда не считают бой катастрофой. Не забывайте, что это корсарский бриг!

Но тягостное впечатление осталось. Как назло, за прошедшую неделю не проходило дня без происшествия. Это началось с отравления почти половины дневной вахты неизвестно какой пищей, и пострадавшие провалялись потом целые сутки в гамаках. Затем один матрос, упав при неожиданном порыве ветра, раскроил себе череп. На другой день двое подрались из-за пустяка. Их пришлось заковать в цепи. Наконец, накануне вспыхнул пожар на кухне. Правда, его быстро потушили, но Натан едва не сгорел. Все это сильно действовало на Марианну. В те редкие моменты, когда она покидала каюту, чтобы подышать свежим воздухом, она отворачивалась, заметив бледное лицо Джона Лейтона и его язвительные глаза, словно с вызовом следившие за ней. Один раз она даже заметила боцмана, смуглого испанца, отличавшегося высокомерием идальго и грубостью пьяного монаха, протянувшего в ее сторону скрещенные от сглаза пальцы.

Тем временем англичанин приближался полным ходом. На сигналы брига он ответил подъемом флага, означающего, что он хочет вести переговоры.

— Пусть подходит поближе! — объявил Бофор. — Посмотрим, чего он хочет! Но все же приготовьтесь, мне это не особенно нравится! Едва я увидел его марсели, у меня появилось ощущение, что он хочет сделать нам какую-то гадость!

Сам он, с виду спокойный, снял синий камзол, расстегнул рубашку и закатал рукава. Стоя позади него, Натан, бывший почти точной копией своего брата Гоби подал ему абордажную саблю, остроту которой тот проверил пальцем, прежде чем засунуть за пояс. Со своей стороны, матросы, повинуясь свисткам боцмана, заняли места по боевому расписанию.