Это было похоже на безумную вспышку ненависти, такую сильную, что стало больно… У Альды лоб, шея и спина покрылись потом. Перед глазами полыхало багряно-красное пламя, едва не выжигая их.

Альда упала на постель и вцепилась пальцами в покрывало. Ей хотелось кричать, но она сдержалась — надо было дать Эстосу достроить барьер.

Перетерпеть всего несколько мгновений. Утром всё прошло быстро…

Утром, но не в этот раз. Боль длилась и длилась, и Альда, кусая губы, корчилась на кровати. Но как только барьер был достроен — прекратилась, как по волшебству.

— Что с тобой? О семь богов, Кейлинн, что случилось? — Эстос бросился к ней, как только открыл глаза.

Альда только в этот момент почувствовала резкую боль в губах и вкус крови во рту. Она искусала губы до крови…

— Мне вдруг стало очень плохо… Как будто… — Альда не могла подобрать слов. — Как будто я горю изнутри. И в голове такая… такая ярость, злоба.

— Может быть, это моя магия так действует? — спросил Эстос, стирая пальцем кровь вокруг её рта.

— Нет, нет… Когда ты строил барьер в Ирисовом зале, я ничего такого не чувствовала, только холод. А этот приступ… Похожий был утром, когда ты спал. Это никак не связано с тобой. Или же связано, но не с твоей магией.

— Без своих составов и записей я во многом ограничен, но давай всё равно осмотрю тебя. Сядь вот так… Расслабь спину, да и вообще расслабься. Это неопасно и небольно.

Эстос повёл руками вдоль её тела, и хотя он её не касался, она чувствовала давление. Не такое тяжкое и каменное, как тогда, когда Ульпин Вилвир накладывал на неё клятву дому, а ласковое и тёплое.

— Не чувствую ничего, похожего на болезнь. Я не целитель, но ущербность тела почувствовал бы всё равно. Есть ещё что-то, но моих сил и знаний недостаточно, чтобы разобраться, что это такое. Я сниму с тебя клятву Соколиному дому — она как слишком яркий свет, из-за которого не видно остальное.

— Ты сможешь? — спросила Альда.

Она не знала, хочет этого или нет. С одной стороны, ей не нравилось носить на себе связующее заклятье, с другой же, оно помогло ей избежать расспросов родственников и Шкезе. Если же ей снова придётся встретиться с ними, клятва Соколиному дому удержит её от предательства…

Встречаться со Шкезе она не собиралась, а вот с родными, с Тервелом она хотела бы увидеться.

Но Альда понимала, что это глупо и опасно. Их род не прощал малодушия.

Она никогда их не увидит.

Они оба с Эстосом остались без семей. Странная судьба одним ударом отсекла их от родных, и если Эстос ещё мог надеяться на примирение с отцом, то Альда знала совершенно точно: в тот момент, когда она решила сохранить жизнь третьего господина Соколиного дома, она навсегда потеряла семью. Вернее, семья потеряла её. Они её отвергнут и проклянут.

Её спасает то, что они пока ничего не знают, но когда узнают…

И нужно ли знать об этом Эстосу?

— Пару секунд не двигайся, — сказал он, после короткого молчания добавив: — Я снимаю клятву впервые.

Альда не смогла бы пошевелиться, даже если бы хотела, так потрясла её догадка.

Нет, нет и ещё раз нет! Дядя не мог этого сделать. Как он мог узнать, что Альда отказалась от убийства, если она призналась в этом только себе самой?

И всё же… Альда не знала наверняка, что испытывает тот, кого покарали за предательство. А вдруг недавний приступ — это и была кара, самое её начало.

Эстос тем временем положил руки ей на плечи, несильно сдавил, а потом резко поднял. Альде показалось, что у неё в груди что-то оборвалось, какая-то тонкая, но прочная нить…

— Это всё? — удивилась она.

— Да, но нужно около часа, чтобы заклятие рассеялось окончательно. Тогда и посмотрим. Пока отдыхай… — Эстос провёл рукой по её волосам. — И куда пропал этот мальчишка с нашей едой?

Колдовство требовало больших сил, и Эстос всегда чувствовал сильный голод после. А сегодня они с самого утра не ели…

И почти тут же раздался стук в дверь — он звучал так, словно дверь находилась за полсотни шагов.

Эстос встал с кровати и легко преодолел границу сферы, словно её и не было. Он открыл дверь, взял оставленный на полу поднос и вернулся в комнату.

Альда чувствовала голод своего тела: болезненные спазмы в желудке, сгустившуюся слюну, неповоротливость мыслей, — но вид блестящих от масла лепёшек и тушёного мяса не вызвал ничего кроме отвращения.

Эстос, уже жевавший палочку запечённого сельдерея, спросил:

— Ты разве не голодна?

— Странно себя чувствую. Наверное, от всей этой магии… — Альда всё же потянулась за сельдереем: Эстос очень аппетитно им похрустывал.

Она должна сказать ему правду… Сегодня, сейчас…

Она не думала, что это произойдёт так скоро, решила, что у них ещё есть время. Но, может быть, оно и было? Вдруг у её приступов была совсем другая причина?

И всё же — сколько ещё она будет лгать Эстосу?

Альда наблюдала за тем, как он ел: даже зверски голодный — неторопливо и красиво. Кажется, она была готова восхищаться им что бы он ни делал. Каждое его движение вызывало в ней прилив нежности и печали.

Она и его, получается, предала. Обещала долгую жизнь рядом, но на деле уйдёт сама и обречёт на мучительную гибель его. Но она не думала, что так скоро! Они не дали им даже дня!

— Ты очень мало ешь, — сказал он. — Что случилось? Что ты ещё скрываешь?

Его было не обмануть. Он чувствовал её, и поэтому знал всегда больше, чем она хотела бы.

Альда тяжело вздохнула.

— Почему ты не спрашиваешь меня о другом? О том, что ты на самом деле хотел бы узнать?

— И о чём же?

— Например, кто я и как попала в ваш дом? Случайна ли была наша встреча? Почему я переоделась в секковийский наряд? Неужели ничего из этого тебя не волнует? Не вызывает у тебя страх?

— Я не боюсь тебя.

— Хорошо, ты не боишься, но разве тебе не любопытно? Разве ты не хотел бы знать, кто находится рядом с тобой?

— И кто? Кто ты, Альда? — его глаза оставались спокойными, как гладь озера.

— Моя семья служит Двору Смерти многие столетия. А четыреста десять лет назад мы принесли клятву домам правого берега. С тех пор мы убиваем для них тоже. И в «Кошачьем сердце» я не пряталась, наоборот, я кое-кого искала.

На лице Эстоса проступало понимание — но не страх. Он нахмурился:

— По поручению правого берега?

— Да.

— И кого ты искала?

— Тебя, — произнесла Альда, а когда Эстос ничего не сказал в ответ, добавила: — Меня отправили убить третьего господина Соколиного дома.

Эстос странно, болезненно улыбнулся:

— Не слишком ли ты юна для того, чтобы убить третьего господина?

— Я убивала колдунов. Это не так уж сложно, если узнать, где их второе сердце.

— Ты знаешь, где моё.

— Да. Но я люблю тебя.

Теперь ей казалось, что она любила его с того самого момента, как он заговорил с ней на заднем дворе «Кошачьего сердца» и просил позволения провести с ней ночь, что уже тогда в ней не было никаких сомнений и она лишь обманывала саму себя, когда говорила, что отправляется в Соколиный дом лишь за тем, чтобы узнать про слабости Эстоса. Она пошла туда, даже если бы ей не приказали его убить, даже если бы в тот момент она выслеживала другую жертву, она бросила бы всё, чтобы быть с ним…

Она смотрела ему в глаза, и ей чудилось, что в темноте его зрачков скрывалась бездонная глубина, такая, что могла понять и вместить всё, даже невозможную любовь убийцы к своей жертве и любовь цели к пронзающей её стреле.

— Я хотел бы поцеловать тебя, — произнёс Эстос голосом ниже обычного. — Но твои губы и так в крови…

Альда подалась к нему сама и сама впилась в его горячий, жёсткий рот.

Желание, граничащее с исступлением, не давало ей чувствовать боль, лишь дурманящий вкус крови, её влажный, живой запах… И его губы, ласкающие и терзающие её плоть.

С грудным звуком, похожим на рычание, Эстос вжался в её шею, оставляя на коже красные следы, и Альда изогнулась, помогая ему освободить плечи от одежды. Это было легко: одеяния наложниц шились для того лишь, чтобы их снимать. Когда они покидали поместье, Альда не захотела терять время на переодевание и поэтому просто накинула сверху длинный плащ. Но когда она сняла его в гостинице, то оказалась в одном лишь прозрачном наряде.