— Через три недели. Поэтому мы репетируем каждую свободную минуту.

— Три недели? — Мне уже не до смеха. — И ты молчала? Может, вообще не собиралась мне сказать?

— Я… я еще не решила, — признается она, водя мыском балетки по полу. — Стыдно было.

— Но чего тут стыдиться? — удивляюсь я. — Послушай, Лиззи, я не должна была смеяться. Вы просто молодцы. Гениально придумали! Я обязательно приду посмотреть. Сяду в первом ряду…

— Только не в первом. Будешь меня отвлекать.

— Тогда в середине. Или в последнем ряду. Где захочешь. — Я с любопытством смотрю на Лиззи. Словно вижу впервые. — Лиззи, я и предположить не могла, что ты умеешь танцевать.

— А я и не умею, — отмахивается она. — Я бездарь. Просто нужно же немного развлечься. Да, хочешь кофе?

Я плетусь за ней на кухню и уже там вижу ее вопросительно вскинутые брови.

— И ты еще имеешь нахальство обвинять меня в занятиях сексом? Интересно-интересно, а сама где была прошлой ночью? — ехидничает она.

— С Джеком, — признаюсь я с мечтательной улыбкой. — Занимались любовью. Всю ночь.

— Так я и знала!

— О Господи, Лиззи, я влюбилась без памяти!

— Влюбилась? — Она включает чайник. — Эмма, ты уверена? Ты ведь знаешь его всего ничего!

— Какая разница! Мы уже породнились душами. С ним нет нужды притворяться… или изображать из себя что-то такое… и секс изумительный… Словом, с Коннором у меня ничего подобного не было. Никогда. И я действительно ему интересна. Он расспрашивает меня обо всем на свете и просто ловит каждое мое слово. — Я с блаженной улыбкой раскидываю руки и бросаюсь на стул. — Знаешь, Лиззи, всю свою жизнь я чувствовала… нет, ощущала, что со мной обязательно случится что-то чудесное. Всегда… это знала. Всегда. И вот теперь оно пришло. Это чудесное.

— А где он сейчас? — интересуется Лиззи, насыпая кофе в кофейник.

— Уехал. Собирается проводить мозговой штурм с нашими творческими гениями — какой-то новый проект.

— Какой именно?

— Не знаю. Он не сказал. Совещание скорее всего затянется, и он вряд ли сможет мне позвонить. Зато будет каждый день слать электронные сообщения, — счастливо объясняю я.

— Печенья хочешь? — спрашивает Лиззи, открывая банку.

— Да! Спасибо. — Я беру печенье. — Знаешь, у меня совершенно новая теория насчет взаимоотношений. Все очень просто. Каждый человек должен быть абсолютно честен с окружающими. Всем следует быть прямыми и открытыми. Мужчинам и женщинам, родным и близким, президентам и королям.

— Хм-м-м… — Лиззи удивленно смотрит на меня. — Эмма, а Джек объяснил, почему ему так срочно нужно было уехать в прошлый раз?

— Нет, — пожимаю плечами я. — Но это его дело.

— А во время первого свидания? Кто так настойчиво ему звонил?

— Понятия не имею.

— И вообще он что-то рассказывал о себе, кроме самых скудных сведений?

— Очень много! — отбиваюсь я. — Лиззи, в чем проблема?

— Проблема не у меня, — отвечает она мягко. — Видишь ли… Тебе не приходило в голову, что делишься только ты?

— Что?

— А он разве делится с тобой? — Она наливает в чашку кипяток. — Или он лишь слушает, как ты выкладываешь ему свои секреты?

— Ничего подобного. Мы откровенны друг с другом, — настаиваю я, глядя в сторону и теребя магнит на холодильнике.

«И это чистая правда, — твердо говорю я себе. — Джек ничего не утаивал. То есть рассказывал…»

Рассказывал о…

Все равно! Может, он просто был не в настроении откровенничать! Разве это преступление?

— Пей кофе. — Лиззи вручает мне кружку.

— Спасибо, — чуть ворчливо благодарю я.

Лиззи вздыхает:

— Эмма, я не хочу портить тебе настроение. Он действительно кажется очень милым…

— Так и есть! Честное слово, Лиззи, ты просто не знаешь, какой он. Настоящий романтик! Знаешь, что сказал мне сегодня утром? Что моя история захватила его!

— Правда? Он так сказал? В самом деле романтично!

— Ну а я о чем? Лиззи, он изумителен!

Я улыбаюсь во весь рот.

В последующие две недели ничто не может рассеять мою эйфорию. Ничто. Я вплываю в отдел на пушистом облаке, и весь день с моего лица не сходит счастливая улыбка. Отсидев за компьютером, я уношусь домой на том же самом облаке. Саркастические замечания Пола отскакивают от меня как от стенки горох. Я даже не замечаю, что Артемис представляет меня посетителям из рекламного агентства как свою личную секретаршу. Пусть болтают что хотят! Зато они не знают, что Джек прислал мне очередную короткую смешную записку по электронной почте! И уж точно понятия не имеют, что парень, который тут самый главный, влюблен в меня. В Эмму Корриган. В жалкого стажера.

— Разумеется, я несколько раз всесторонне обсуждала этот вопрос с Джеком Харпером, — говорит Артемис по телефону, пока я привожу в порядок шкаф с эскизами. — Ну да. Он, как и я, считает, что концепцию необходимо изменить.

Ну что за чушь! Никогда и ничего она с Джеком не обсуждала! Меня так и подмывает немедленно послать ему сообщение и доложить, что она козыряет его именем!

Правда, это было бы немного подло.

Кроме того, Артемис не единственная, кто так делает. Всякий, так или иначе, старается упомянуть о Джеке. Стоило ему уехать, как буквально каждый клянется, что именно он-то и стал лучшим другом Джека Харпера. И что именно его идеи Джек посчитал блестящими, следовательно, достойными воплощения.

Каждый… кроме меня. Я сижу тихо, как мышка. Вообще не произношу его имени.

Отчасти потому, что, если и произнесу, тут же покраснею до ушей, или выдам идиотскую улыбочку во весь рот, или еще что-нибудь. Отчасти потому, что в душе уверена: уж если начну говорить о Джеке, то не смогу остановиться. И это ужасное чувство не дает мне покоя. К счастью, никто не дает себе труда заговорить со мной о Джеке. И это понятно. Что может знать о нем какой-то мелкий стажер?!

— Эй! — внезапно восклицает Ник, отрываясь от телефона. — Джек Харпер будет выступать по телевидению.

— Что?! — громко вскрикиваю я.

Джек будет выступать по телевидению? Почему же ничего не сказал мне?

— Интересно, телевизионщики приедут сюда, в офис, или как? — спрашивает Артемис, приводя в порядок волосы.

— Не знаю.

— О'кей, ребята, — объявляет Пол, выходя из своего кабинета. — Джек Харпер дал интервью «Бизнес уоч». Начало в двенадцать. В большом конференц-зале установлен телевизор. Кто хочет, может посмотреть. Только кому-то нужно отвечать на звонки. — Его взгляд падает на меня. — Эмма, ты можешь остаться.

— Что? — переспрашиваю я, растерявшись.

— Можешь остаться и отвечать на звонки, — терпеливо объясняет Пол. — Договорились?

— Нет! То есть я тоже хочу смотреть, — в отчаянии отбиваюсь я. — Пусть посидит кто-нибудь другой! Артемис, ты не можешь остаться?

— Только не я! Эмма, в самом деле, нельзя же быть такой эгоисткой! И тебе это вовсе не интересно!

— Интересно!

— Тебе? С чего это вдруг? — закатывает глаза Артемис.

— С того! Он и мой босс тоже!

— Ну как же! — ехидно хмыкает Артемис. — Смею надеяться, между нами все-таки есть некоторая разница! Не говоря уж о том, что вы с Джеком едва ли перемолвились двумя словами.

— Неправда! — вырывается у меня, прежде чем я успеваю прикусить язык. — Я… я… — И тут мое лицо предательски краснеет. — Как-то меня позвали на совещание и…

— И ты подносила ему чай? — издевается Артемис, многозначительно переглядываясь с Ником.

В этот момент я готова ее разорвать. Кровь так сильно бьется в ушах, что я почти ничего не слышу. И только лихорадочно пытаюсь придумать остроумную уничтожающую реплику, которая бы поставила ее на место.

— Довольно, Артемис, — вмешивается Пол. — Эмма, ты остаешься, и на этом точка.

Без пяти двенадцать офис стремительно пустеет. Никого, кроме меня, залетной мухи и жужжащего факса. Я уныло роюсь в ящике стола, достаю шоколадку и, пропадай все пропадом, пачку «Флейкс».[36] Едва успеваю развернуть шоколадку и откусить кусок побольше, как раздается звонок.