— Нет. Скорее на… девушку с улицы.

— Девушку с улицы? — Ведущая порывисто выпрямляется и приподнимает брови. — И что вы под этим подразумеваете? — спрашивает она со слегка оскорбленным видом. — Кто эта девушка с улицы?

— Ей лет двадцать с небольшим, — отвечает Джек, чуть помолчав. — Работает в офисе, ездит на работу в метро, ходит на свидания по вечерам и возвращается ночными автобусами. Просто обычная, ничем не примечательная девушка.

— Но таких тысячи! — вставляет мужчина с улыбкой.

— Кроме того, марку «Пэнтер» всегда связывали с мужским рынком, — перебивает женщина, скептически усмехаясь. — С соперничеством. С чисто мужскими ценностями. И вы действительно считаете, что сможете переключиться на рынок женских товаров?

— Мы провели кое-какие исследования, — учтиво отвечает Джек, — и считаем, что знаем наших потребителей.

— Исследования! — фыркает она. — Похоже, мужчинам в очередной раз захотелось объяснить женщинам, чего те хотят.

— Мне так не кажется, — возражает Джек по-прежнему весело, но я замечаю пробежавшую по лицу легкую тень раздражения.

— Множество компаний безуспешно пытались переключиться на другой рынок. Почему вы решили, что не пополните их число?

— Я абсолютно уверен, что нам это удастся.

Я готова лопнуть от злости.

Боже, почему она так агрессивна? Ну конечно, Джек знает, что делает!

— Вы собираете массу женщин в группы по интересам, задаете пару вопросов и воображаете, будто в результате получаете нужную информацию?

— Уверяю вас, это лишь фрагмент общей картины, — спокойно парирует Джек.

— О, бросьте! — восклицает женщина, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. — Может ли компания вроде «Пэнтер» и такой человек, как вы, действительно проникнуться психологией, как вы говорите, обычной, ничем не примечательной девушки?

— Могу! — кивает Джек, глядя ей прямо в глаза. — Потому что знаю такую девушку.

— Знаете?!

— Именно. Я знаю, кто она. Знаю ее вкусы. Знаю, какие цвета она предпочитает. Что она ест. Что пьет. У нее двенадцатый размер, но она мечтает о десятом. Она… — Он широко раскидывает руки, слоимо подбирая нужные слова. — Она ест на завтрак «Чириоз»[38] и макает «Флейко» в свой капуччино.

Я с удивлением смотрю на собственную руку, держащую фигурку «Флейкс». Черт, я уже собиралась окунуть ее в чашку! И… и сегодня утром я ела «Чириоз».

— Нас повсюду окружают образы идеальных, красивых, совершенных людей, — оживленно продолжает Джек. — Но эта девушка реальна. Бывают дни, когда прическа не получается. А иногда, наоборот, волосы сами собой ложатся как надо. Она носит стринги, хотя находит их крайне неудобными. Составляет графики ежедневных упражнений и тут же о них забывает. Делает вид, что читает специальную литературу, но прячет в ней модные журналы.

Я непонимающе смотрю на экран.

По…погодите! Уж очень знакомо звучит!

— Очень похоже на Эмму, — хихикает Артемис. — Я сама видела, как ты вложила «О'кей» в «Маркетинг уик».

Она с издевательским смехом поворачивается ко мне, и тут ее взгляд падает на «Флейкс».

— Она любит красиво одеваться, но отнюдь не рабыня моды, — продолжает Джек. — Чаще всего носит джинсы…

Артемис молча тычет пальцем в мои «Ливайсы».

— …втыкает цветы в волосы…

Я, как во сне, поднимаю руку и дотрагиваюсь до тряпичной розы в волосах.

Он не…

Это не обо…

— О… мой… Бог… — медленно произносит Артемис.

— Что? — тут же любопытствует Кэролайн, и стоит ей понять, куда смотрит Артемис, как ее безмятежное личико вытягивается.

— О Боже, Эмма! Да это ты?

— Глупости, — отмахиваюсь я, но голос предательски срывается.

— Это ты!

Те, кто стоит поближе, подталкивают друг друга и оборачиваются.

— Она читает по пятнадцать гороскопов в день и выбирает тот, который больше нравится… — звучит монотонный голос Джека.

— Это ты! Точно ты!

— …просматривает аннотации серьезных книг и хвастается, что читала их…

— Так и знала: ты не осилила «Большие ожидания»! — объявляет Артемис торжествующе.

— …обожает сладкий херес.

— Сладкий херес? — с ужасом переспрашивает Ник. — Ты это серьезно?

— Это Эмма, — повторяют окружающие. — Эмма Корриган!

— Эмма? — Кэти недоверчиво смотрит на меня. — Но… но…

— Это не Эмма! — неожиданно вступается Коннор с громким смехом. Он стоит в противоположном конце конференц-зала, прислонившись к стене. — Что за вздор! Прежде всего, у Эммы восьмой размер. И уж никак не двенадцатый!

— Восьмой? — усмехается Артемис.

— Восьмой? — заходится от смеха Кэролайн. — Ну да, как же!

— Разве у тебя не восьмой размер? — удивляется Коннор. — Но ты говорила…

— Я… говорила…

Мое лицо пылает, как раскаленная печь.

— Но я… я…

— И ты в самом деле покупаешь одежду в секонд-хэнде и всем говоришь, что она новая? — оживляется Кэролайн, отводя глаза от экрана.

— Нет! — оправдываюсь я. — То есть… может быть… иногда…

— Она весит сто тридцать пять фунтов, но уверяет, что сто двадцать пять, — звучит голос Джека.

Что? Что?!!

Я сжимаюсь, как от удара.

— Неправда! — яростно ору я в экран. — Какие сто тридцать пять?! Я вешу… около ста двадцати восьми с половиной…

Я осекаюсь. Потому что все пялятся на меня.

— …ненавидит вязаные вещи…

Громкий стон проносится по комнате.

— Ты ненавидишь вязаные вещи? — словно издалека доносится ошеломленный голос Кэти.

— Нет! — в ужасе бормочу я. — Это неправда! Я люблю вязанье, особенно крючком! Ты же знаешь!

Но Кэти уже яростно проталкивается к выходу.

— Она плачет, слушая «Карпентерз», — перечисляет Джек. — Любит группу «АББА», терпеть не может джаз…

О нет, онетонетонет…

Коннор взирает на меня с таким видом, словно я собственной рукой вонзила нож ему в сердце.

— Ты не выносишь… джаз?!

Да, это как один из тех снов, в котором все видят твои трусики и хочется бежать, но не можешь. Вот я и не могу оторваться от экрана. Корчусь от стыда и унижения, но взгляд словно прикован к лицу Джека, неумолимо продолжающего вещать…

Все мои секреты. Все мои маленькие, постыдные, тщательно скрываемые секреты. Разоблачены перед всем светом. Рассказаны во весь голос. Несутся из динамиков телевизора. И я в таком шоке, что почти ничего не соображаю. Как будто все это происходит не со мной.

— …Надевает «счастливое» белье на первое свидание, тайком заимствует у соседки дорогие туфли и выдает за собственные… врет, что занимается кикбоксингом, не разбирается в религии, волнуется, что ее грудь слишком мала…

Я закрываю глаза, не в силах больше выносить все это. Моя грудь. Он упомянул о моей груди. По телевизору.

— …разыгрывает утонченную, умудренную жизнью особу, но на ее кровати…

Я неожиданно слабею от страха.

Нет. Нет. Пожалуйста, только не это. Пожалуйста, пожалуйста…

— …лежит покрывало с изображением Барби.

Взрыв хохота сотрясает комнату, и я закрываю лицо руками. Это последняя капля. Никто не должен был знать о моем покрывале. Никто на свете.

— Она сексуальна? — спрашивает ведущий, и мое сердце болезненно сжимается.

Я открываю глаза, изнемогая от дурного предчувствия. Что он скажет?

— Очень. — кивает Джек, и комнату захлестывает новая волна возбуждения. — Это современная девушка, которая носит кондомы в сумочке.

Да уж, каждый раз, когда я думаю, что хуже уже быть не может, меня ждет сюрприз покруче!

И моя мать смотрит это. Моя мамуля!

— Вероятно, она еще не реализовала все свои потенциальные возможности… может, в глубине души она ощущает неудовлетворенность…

Как теперь смотреть на Коннора? На остальных?

— Кто знает, вдруг она готова экспериментировать… Возможно, она… предается лесбийским фантазиям насчет своей подруги.

Нет! Не надо!

Вот он, настоящий кошмар!