– Но как это произошло?

– Ты, наверно, помнишь, что он был помешан на лыжах. Вероятно, сказывались его шведские корни. Как только где-то на горе появлялся снег, Луис уже мчался по нему, стараясь изо всех сил поломать себе ноги. У него было неплохое достижение: за зиму всего один простой перелом, ну и сложный – где-то раз в два года. Разумеется, растяжения и порванные сухожилия не в счет. Но примерно неделю назад наконец выпало достаточно снега в горах Сангре-де-Кристос, и Джастин направился туда, чтобы обкатать новую трассу. Он пристегнул лыжи, стартовал, и больше его никто нигде не видел. Ван Хорн рыл носом землю, но ничего не выкопал.

– Трудно поверить в это. – Ларри покачал головой. – Хотя Луис действительно всегда был странным парнем...

– Чушь! – грубо оборвал его Джек. – Джастин просто сломался, как старина Фишер, который нырнул прошлым летом в Чисапик-Бэй, и его лодку потом прибило к берегу пустую. Но Джастин сломался не настолько, чтобы себя угробить. Видит бог, мне тоже надоел весь этот бизнес. Было бы замечательно отправиться на остров, прихватив с собой побольше пороха, где аборигены хотя и едят друг друга, но это самое плохое из всех их занятий. Джастин – еще одна жертва вины за Хиросиму. Он, начерно, уже за тысячи миль отсюда и теперь вполне счастлив, осваивая профессию коммивояжера.

– Твоя теория не выдерживает критики. Не могу вообразить нормального человека, обладающего опытом ученого, который может бросить работу и карьеру в порыве неких абстрактных чувств, – возразил Ларри.

– А тебе больше хочется верить, что он коммунист? Моя теория подтверждается практикой. Что делать с этим твоим научным багажом? Ученые тоже пугаются, как и все смертные. Я знаю некоторых, как с научным опытом, так и без оного, проектирующих атомное убежище на своем заднем дворе. Последние несколько лет эти парни на всякий случай запасаются консервами. И единственная причина, по которой они не делают большего, – интуиция подсказывает, что ничего такого не понадобится. Это напоминает мне песенку, которую мы распевали в колледже: “Я подошел к камню, чтобы спрятать в нем лицо, а камень крикнул: здесь нет места, здесь нет места...”

Все помолчали несколько секунд. Потом я спросил:

– И кто теперь замещает Джастина в Лос-Аламосе?

Джек ответил не сразу, посмотрев на меня как-то смущенно:

– Пока никто.

– Разговор пошел слишком серьезный. – Рут вдруг обратилась к мужу: – Ларри, мне кажется, Грегу на сегодня достаточно нашего присутствия. Пусть побудут вдвоем в канун Рождества. Надо дать им отдых. Джек, ты не забыл, что сегодня ужинаешь с нами?

Они оделись и пошли к двери. Рут посередине, мужчины по сторонам. Мною овладело странное чувство, что я смотрю старый фильм – Джек проводил с ними теперь все дни, как когда-то я в Чикаго. Ну что ж, это не мое дело. Натали помахала им вслед, закрыла дверь, и с ее лица исчезла праздничная маска.

– Боже мой, – произнесла она, – ты действительно окружен скучными людьми, милый.

– Мы не можем все до одного излучать радость бытия.

Она усмехнулась:

– Прости, я ведь должна вести себя хорошо. Твои друзья – просто замечательные, дорогой. Я их обожаю. Куда подевался мой стакан, черт возьми? – Она нашла стакан, подошла к моему креслу, села на ручку и прислонилась ко мне. Когда я обнял ее, Натали положила голову мне на плечо и медленно сказала:

– Тебе давно пора быть в кровати.

– Это предписание или предложение?

– Это еще что за разговор? Ты не настолько поправился. Я вздохнул:

– К несчастью, ты права. Меня сегодня не возбудил бы даже вид секс-бомбы, не говоря уже о таком тощеньком маленьком создании, каким являешься ты.

– Поберегись. Я могу обидеться. Кто такой Фишер, дорогой?

– Я тебе о нем рассказывал. Мы вместе работали в Вашингтоне какой-то период времени, когда задумывали Проект. Это было до того, как я тебя встретил.

– Что с ним случилось?

– Ты слышала рассказ Джека. Фишер совершил или инсценировал самоубийство в море семь-восемь месяцев тому назад.

– А потом в тебя стреляли. А теперь исчез Луис Джастин. И все вы связаны с Проектом.

– Старого Фишера давно мучила совесть. Он и раньше не уставал философствовать и всем надоел своим нытьем. Невозможно было с ним поговорить без того, чтобы прежде не выслушать его высказывания о моральной стороне нашего дела. Не узурпируем ли мы власть, которая принадлежит только одному Создателю? И это было всегда. Я лично думаю, что Господь велик настолько, чтобы сохранять свои секреты, если он захочет. У Фишера была типичная для нашей профессии болезнь. Даже Джек болен ею, но в средней степени тяжести. Слышала, как он говорил о своем желании очутиться на островах, где никто не слышал об атоме? У Фишера болезнь была в тяжелой степени. Я не слишком удивился, когда услышал о том, что с ним произошло.

Натали как-то странно посмотрела на меня:

– А ты не очень-то сочувствуешь бедняге, хотя и работал с ним вместе.

– Дело в том, принцесса, что когда кучка людей собрана вместе, чтобы решить проблему, то остальным не очень понравится, если один из них вдруг начинает сходить с ума и бросает все, не считаясь с коллегами, которым потом приходится туго.

Я устал от этих философов, предрекающих всякие беды. Никогда еще и никто не создавал что-либо стоящее для человечества без того, чтобы не вызвать проблем в другой области. Университеты переполнены социологами, Вашингтон – политиками. Это их проблемы, пусть они их и решают.

– А что, если они не смогут? – спросила она спокойно.

– Тогда все будет очень и очень плохо. Человечество потерпит крах, размеры которого трудно предсказать. И все из-за того, что так называемые эксперты по человеческим отношениям заняты возней со своими детскими теориями и возней политической вместо того, чтобы учитывать конкретные факты, предлагаемые нами, физиками. И я не собираюсь бросаться в море с лодки из-за того, что делаю свою работу лучше, чем другие – свою.

Натали засмеялась:

– Вот за что я и люблю тебя, дорогой. За твою скромность и простоту.

Она допила вино, поставила на столик стакан, встала и сдернула с моих колен плед.

– Время ложиться спать. Я обещала доктору Барнетту присмотреть за тобой.

Я тоже встал:

– Это новое платье?

– Угу. Банально? Но в этом городишке можно купить лишь платья, которые годятся разве что для подростков. – Она усмехнулась. – О! Опять я... Правда миленькое? В этом великолепном городе полно великолепных нарядов. – Голос ее прервался, она посмотрела мне в глаза. – Как приятно видеть тебя снова на ногах, большой грубиян. Тебе, если хочешь знать, совсем не обязательно брать женщину силой, чтобы доказать свою любовь. Можно просто поцеловать ее – пока сойдет. На некоторое время.

Я провел почти всю зиму, привыкая переваривать обычную пищу и гуляя вокруг дома. Раньше никогда не получавший ранений, не перенесший ни одной серьезной операции, я был поражен, что потребовалось такое длительное время для восстановления сил. Наконец меня перевели на менее жесткую диету и разрешили погулять в окрестностях по соседству и прокатиться на машине с Натали по местным магазинам, а недавно и в центр города. Но и эти поездки вскоре надоели, и мне захотелось на службу, я просто изнывал от желания начать работать – весьма необычное для меня состояние. В отличие от многих моих коллег, которые жили и дышали только своими исследованиями, я никогда не горел на работе. Но в моей затянувшейся праздности ничего более интересного не предвиделось.

В это время я попал в затяжной конфликт между доктором Барнеттом, который и слышать не хотел о моем выходе на работу до первого апреля, и Ван Хорном, который не мог поступиться инструкциями и позволить мне заниматься Проектом дома. По его словам, подслушивающие устройства достигли такого совершенства, что он не может гарантировать сохранности секретных данных, если я начну работать в собственном жилище. Если только не сровнять его с землей и не построить заново. Поэтому я проводил досуг в основном за чисткой своих ружей. К тому времени полиция вернула мне заляпанный отпечатками пальцев винчестер, с которым я был в последний раз на охоте. К счастью, ржавчина бессильна в этом сухом климате, и я не обнаружил нигде ее следов. Я просматривал и проверял свое походное снаряжение, читал книги и слушал пластинки, иногда позволял Натали вывозить меня на свежий воздух, когда сидение дома начинало сводить с ума.