Если не брать в расчет эти невеселые мысли, Мира чувствовала себя почти счастливой. С хозяином дома она больше не виделась, лишь мельком и издалека, слуги и другие рабы относились к ней если не с почтением, то, по крайней мере, весьма дружелюбно. Рей проводил с ней почти все свободное время. Один вечер запомнился особенно. Моноец принес ей браслет. Точно такой же, как она видела у некоторых других рабынь. Он взял ее левое запястье и, дождавшись улыбки, застегнул его.

— Это не просто украшение, — объяснил он. — Это — знак моего доверия к тебе. Отныне ты можешь свободно выходить за стены этого дома, никто не остановит тебя. Ты вольна ходить по городу, где захочешь.

Это должно было обрадовать Миру, но почему-то сердце болезненно сжалось. Клетка стала шире, но в небо все равно не улетишь. И все же она постаралась отогнать эту мысль как можно дальше, обвив его шею руками и целуя в губы. Он делает все от него зависящее, чтобы Мира не чувствовала себя ущемленной. И от этого грудь наполнялась благодарностью. Пусть она несвободна. Но любима. Мира чувствовала, что Рей искренен с ней. Ощущала себя нужной и желанной.

Но все поменялось в один момент.

Иногда Рей пропадал на несколько дней и приезжал уставший. При этом отец встречал его крайне радостно и возбужденно. Мира не слышала их разговоров, но знала, что Удвар очень гордится тем, что его единственный сын вот-вот вступит в такую почетную должность. Однако наедине с ней Рей становился все более мрачным, когда их разговоры касались этой темы. Он не хотел обсуждать ничего, что связано с императором, флотом и монойской армией. Всячески избегал говорить об этом, поэтому женщина не настаивала, стараясь, наоборот, отвлекать его от мрачных мыслей.

В тот вечер она уже не ждала, что он вернется. Легла спать в своей комнатке, легкая дрема захватила ее, когда Мира сквозь сон почувствовала, как сзади к ней прижимается горячее твердое тело. Знакомый аромат окружил ее.

— Я очень соскучился, — прошептал Рей в самое ухо.

От его дыхания на коже Мира тихо застонала, чувствуя, как внизу живота разливается приятное тепло. Так она неизменно реагировала на его близость.

— И я, — повернулась к нему, хотя сделать это на столь узкой кровати получилось не так-то легко. — Очень, очень, очень, — каждое слово она сопровождала поцелуем.

Он улыбнулся, но улыбка не дошла до глаз. В свете ярких звезд и луны он казался очень уставшим и даже каким-то постаревшим.

— Трудный день, любимый? — провела она кончиками пальцев по его лицу.

Он покачал головой, уходя от ответа.

— Давай не будем сейчас об этом, — попросил он и начал опускаться вниз, целуя ее в шею. Сполз уже до груди, приподнял рубаху, в которой Мира легла спать, и зарылся лицом в нежную плоть. Долго ластился, целовал, играл с мягкими холмиками.

— Твоя грудь стала больше, — промурлыкал он как довольный кот.

Мира напряглась. Он почувствовал это и чуть отстранился от нее.

— Что такое, милая?

Мира смотрела в его черные глаза, чуть поблескивающие в бледном звездном свете, и не знала, как сказать. Оттягивала этот момент уже несколько дней. С тех пор, как убедилась в своих предположениях сама, понимая, что это все поменяет. Но скрывать больше не имело смысла. Скоро начнет расти не только грудь. И тогда ее положение всем станет очевидно.

Она мягко его отстранила и села.

— Я ношу твое дитя, Рей, — с колотящимся сердцем призналась.

Он замер. Взгляд потух. На нее смотрела вырезанная из дерева маска. Мира уже несколько раз видела его таким и не знала, как подступиться к нему, когда он вот так закрывался, уходил в свой панцирь, как улитка.

— Рей… — она попыталась взять его за руку, но та лежала как неживая.

Он опустил ноги на пол и сел. Шло время, но мужчина не двигался, глядя в темную пустоту.

— Один раз, Мира. Всего один раз. Как такое могло получиться? — вдруг подал голос он.

От того, что она услышала в его тоне, слезы снова подступили к самому горлу, но она старательно их подавляла. Уж лучше злость или раздражение, чем такое беспомощное состояние.

— Представь, такое может случиться, — сказала она, прячась за язвительный тон.

Он подхватился, будто она окатила его ведром ледяной воды, и принялся нарезать круги по комнате, что-то тихо бормоча себе под нос.

— Рей! — не выдержала Мира и, подойдя к нему, остановила, взяла за плечи, заглянула в глаза. — Успокойся. Что тебя так тревожит?

— Мне нужно подумать, — сухо бросил он, высвобождаясь из ее рук.

— О чем? — начала закипать Мира. — Что лучше бы его не было?

— Да! Мира, да. Лучше бы этому ребенку не увидеть свет!

Он развернулся и вышел, хлопнув дверью.

Она еще несколько мгновений таращилась в пустоту, а потом кинулась в отхожее место для слуг. Ее вывернуло. Рыдания накатили внезапно. Захлестнули волной. Она даже не смогла добраться обратно в свою комнату, так и сползла по стене рядом с огромным чаном, откуда рабы черпали воду для умывания и омовения. Мира едва могла дышать: что-то стискивало ей горло, не давая воздуху проходить в грудь. В какой-то момент она даже испугалась, что задохнется прямо здесь, на этой разноцветной глазированной плитке.

В дверях возникла Налура. Видя, в каком состоянии северянка, она смочила какую-то чистую тряпицу и принялась вытирать ею лицо Миры. Прохлада немного привела ее в чувство. Рабыня помогла северянке умыться, как следует, и прополоскать рот. А потом, аккуратно и даже нежно поддерживая ее под руку, подсобила добраться до комнаты и уложила на кровать, гладя по волосам, как маленькую девочку. За все время она не сказала ни слова, и женщина чувствовала огромную благодарность. Когда-то Рей предупреждал, что Налура коварна, но сейчас Мире было все равно, она единственная находилась рядом и молча помогла справиться со своими чувствами.

Рабыня осталась до тех пор, пока Мира, успокоившись и перестав всхлипывать, не уснула.

А на рассвете, борясь с дурнотой, которая теперь возвращалась к ней каждое утро, Мирослава поняла, что больше не может оставаться в этом доме. Рядом с этим человеком. В этой стране.

Иллюзия счастья лопнула, разлетевшись на мелкие осколки, которые ранили до глубины души. Она рабыня. И всю жизнь ею будет, если не попытается это изменить. Не только ради себя, но и ради малыша, который должен родиться свободным. Она не знала, как Рей отреагирует на ее желание уехать, но твердо решила, что здесь ей не место, поэтому не собиралась ему говорить об этом. Она просто сбежит.

Сидрах — город огромный. Сюда по несколько раз в день прибывали ладьи. Больше всего ее интересовали клирийцы. Мира уже поняла, что этот народ ради денег пойдет на все. Собиралась покинуть империю точно так же, как и появилась здесь: по морю. Серебряный браслет не единственное украшение, которое подарил ей Рей за это время. Были и золотые кольца, брошь, даже что-то вроде ошейника, который Мира отказалась надевать, но мужчина все равно оставил его у нее. Она надеялась, что этого хватит, чтобы обеспечить себе место до земель вятичей. Главное добраться, а уж там она уже решит, что делать дальше и куда податься.

Весь день она думала, как устроить побег. Рей снова уехал, поэтому она могла спокойно поразмышлять. Серебряный браслет давал ей право выходить в город, она уже несколько раз так гуляла одна, поэтому никто не обратит внимания на это. Спрятать золото, незаметно выйти из дома и добраться до порта. А там договориться с кем-то из отплывающих клирийцев. План до невозможности прост. Настолько, что вполне может осуществиться.

Рейчар все еще отсутствовал. Это было даже хорошо, потому что Мира не хотела видеть его сейчас — боялась, что он может пошатнуть ее решимость. Но что бы она ни чувствовала к нему, не могла позволить себе больше здесь оставаться. Он — видный представитель своего народа, и как бы ни относился к ней, законы, традиции, служба — всегда будут на первом месте.

После полудня, когда солнце только начало клониться к горизонту, Мира взяла с собой корзину, будто собирается на рынок, и вышла за ворота дома. Двое охранников на входе даже не обратили на нее внимания, они уже знали, что молодой господин подарил своей рабыне браслет, а значит, доверяет ей.