Пообещав вернуть хозяйство завтра утром, Мира направила кобылку в сторону леса. Покинув пределы селения, она даже дышать смогла глубже. Присутствие людей вокруг в последнее время давило на нее.

Но каждый шаг лошади глубже в лес заставлял Мирославу все сильнее сжимать и теребить поводья. Она кусала губы.

Не смогла! Не смогла вонзить нож в беззащитную грудь полуживого врага. Руки задрожали так, что оружие выпало из ослабевших ладоней. Поднялась, убежала. Смалодушничала. Оставила его наедине со своей агонией. Ни боги, ни звери, ни навки — никто не забрал его душу, никто не умертвил тело. Такому чудовищу не место на ее земле. Ни живому, ни мертвому.

Ту ель она увидела издалека. Сердце глухо стучало в висках. Уже отошел? Или все еще цепляется за жизнь? Ничего хорошего в ней его все равно уже не ждет. Поняв, что команда захватчиков повержена, их же товарищи наверняка уже давно отплыли на корабле в родные земли. Один он все равно не выберется из княжества. Только не с такой внешностью. Слишком сильна была ненависть вятичей к монойцам.

Мира подъехала к мужчине. Он явно не желал умирать самостоятельно. А лесные хищники упрямо не желали заканчивать начатое людьми.

Моноец дергался, что-то вскрикивал в бреду. Мира, как завороженная, слезла с повозки и снова опустилась перед ним на колени, потрогала лоб — чужак весь горел.

— Будь ты проклят! Проклят! Слышишь?!

Она не решилась убить его, но оставить здесь беспомощного — тоже не могла. Мира несколько раз ударила кулаками мерзлую землю. Боль немного отрезвила ее. Холод должен был его доконать. Но и тот не смог сломить это чудовище. Она схватила чужестранца за плащ и, глотая горькие беспомощные слезы, всхлипывая на ходу, потащила к повозке. Кое-как, напрягаясь из последних сил, взволокла бессознательное тело на телегу и в изнеможении повалилась рядом, тяжело дыша. Этот великан весил еще больше, чем она могла вообразить. Полежала немного, пока сердце ни успокоилось, и перебралась вперед, дав команду лошади двигаться.

Первым делом следовало утроить раненого. А ну как кто решит к ней наведаться? Вряд ли, конечно, но чем бес не шутит? Как она станет объяснять, что у нее умирающий моноец, женщина решила даже не думать, всей душой надеясь, что до этого не дойдет. Осквернять хату этим чудовищем она не собиралась. Старый курятник пустует, там ему самое место. Однако подвезти телегу близко к нему не получилось. Северянка еле стащила ношу с повозки, скривившись, когда тело глухо шмякнулось об землю. Не подрасчитала силу, не удержала. Принялась тащить за плащ — сделала несколько шагов и упала прямо у крыльца дома. Расстояние до курятника казалось непреодолимым.

Мирослава сплюнула, чуть не попав на монойца.

— Что ж ты будешь делать?!

Взяла себя в руки и на последнем издыхании взволокла его в сени. Чужак все это время не шевелился, лишь изредка стонал.

— Бесово отродье! — кряхтела Мира. Хотела так и кинуть — в сенях, да мужчина оказался слишком высоким, он туда просто не вмещался. Оставлять же открытыми двери и впускать холод — мысль не самая лучшая.

Наконец ей удалось втащить его в хату. Пока новая хозяйка домика переносила вещи из телеги, пока распрягала и устраивала на ночь лошадь, пока топила печь — чужак лежал на полу. Из-за своего роста он не помещался даже на лавку. Мира придумывала все новые и новые дела, чтобы оттянуть тот момент, когда придется прикоснуться к этому нелюдю. И только когда все пожитки были разложены по местам, приготовлен нехитрый ужин и сделан заживляющий отвар для старосты, женщина поняла: больше оттягивать нельзя.

Она спустила с полатей старую лежанку, все равно будет спать на той, которую привезла из своего дома. Положила ее прямо на пол и перекатила туда раненого. Сняла с него верхнюю одежду, обувь и рубаху, еще раз поразившись размерам этого великана. По сравнению с ним ее покойный Вторак казался крошечным, хотя он был среднего телосложения. Обтерла чужака влажной тряпкой, смывая грязь, пот и кровь. Подивилась диковинному рисунку на его груди: в том самом месте, где тяжело и сильно ухало сердце, сияло черное солнце. Вернее, узор напоминал ей круг с лучами, а что изображено на самом деле, Мира не знала. Но рисунок находился словно под кожей, он не стирался.

Промыла рану отваром, перевязала ее. Для этого пришлось порвать на длинные лоскуты простынь. Уж как не хотелось Мире портить еще нестарую вещь, но ничего другого подходящего она не нашла. Туго перемотала живот. Плотные кожаные штаны решила с него не снимать. А потом села штопать его рубаху в том месте, где ее разрезал меч, то и дело тяжело вздыхая. Она не понимала, зачем делает это все. Но что же еще оставалось, когда она не могла ни убить, ни оставить его под этой злосчастной елью?..

Из глубины сознания всплывала очевидная мысль: рассказать о нем Войко. Но и этого Мира не сделала. Внутри царил полный сумбур. Уставшая за целый день и убаюканная монотонной работой, Мира задремала, сидя прямо на лавке. Во сне она снова видела Драгану. Только теперь она выглядела девицей — молодой, полной сил. Она улыбнулась Мирославе, подошла к веревке с развешенными пучками трав, сняла один и подожгла, сразу затушив. Склонилась над лежащим мужчиной и принялась водить над ним чадящим пучком, приговаривая:

«Иду, иду, гоню беду. Заведу, запутаю, в молитву закутаю, травы воскуряю, тело заживляю. Да будет так!»

Женщина встрепенулась, во сне случайно уколовшись иголкой, и беспомощно огляделась. Кроме нее и раненого в хате по-прежнему никого не было. И все же это не простой сон. Мира уже поняла, что Драгана каким-то образом поделилась с ней своими способностями. Все еще ощущая нереальность происходящего, новая хозяйка подошла к травам и повторила все, что видела и слышала… Каждое слово — точь-в-точь. Раненый закашлялся от дыма, заметался в бреду. Северянка сперва испугалась, но будто кто-то невидимый держал ее руку, помогая закончить начатое. Когда пучок истлел, моноец успокоился и мирно уснул.

Мира не стала терять времени и, кое-как затянув лежанку на полати, почти сразу провалилась в глубокий сон без малейших видений.

Проснувшись на рассвете, сразу пошла проверять, не умер ли раненый. Мужчина дышал. Ровно и глубоко. Просто спал.

— Ничего-то тебя не берет, — скривилась Мира, хотя где-то в глубине души испытала чувство, похожее на облегчение.

Сегодня нужно вернуть телегу с лошадью и отвезти отвар старосте. Не откладывая в долгий ящик, Мира наскоро перекусила тем, что осталось с вечера, и двинулась в путь, перед этим тщательно заперев дверь. Никто не должен знать о ее тайном… Кто же он? Назвать гостем язык не поворачивался. Пленником? Женщина чуть не расхохоталась. Какой из нее захватчик? Врагом? Но ведь врагов не вытаскивают с того света… Никто не должен знать о первом больном, которого она взялась лечить. Да, если воспринимать его с этой точки зрения, становится гораздо легче.

Вернулась ближе к полудню. Подошла к двери. Прислушалась. Тихо. Несколько раз провернула большой металлический ключ и отворила скрипучую дверь. Натопленный с утра дом продолжал хранить тепло. Мира сняла тулуп, оставив его в сенях. Озябшие на холодном ветру пальцы плохо слушались. С замиранием сердца она вошла в основное помещение.

Моноец лежал на спине неподвижно, широко раскрыв глаза. В груди что-то сжалось и ухнуло вниз. Мертв.

Но как только она сделала два шага к нему, «покойник» повернул в ее сторону голову. Мира подпрыгнула и отпрянула. Он смотрел тяжелым взглядом, буквально приморозив ее к полу. Она страшно испугалась. Сперва того, что все старания пошли прахом, потом — что он не только жив, но и очнулся. Как долго они играли в молчаливые гляделки, сказать трудно. На лице его не читалось ни одной эмоции. Будто он и вправду уже умер. Когда Мира поняла, что уже задыхается под тяжестью черных глаз, мужчина медленно вернулся в прежнее положение, уставившись в потолок.

Она отмерла, глубоко втянула воздух, пахнущий дымом от печи, и постаралась как можно более непринужденно заняться домашними делами. Руки все еще тряслись. Она страшилась этого великана так, что хотелось плакать. Но об этом нужно было думать раньше. А теперь что? Теперь только и оставалось делать вид, что все в порядке.