Он продолжал держать ее почти безжизненную кисть. Тишина давила на уши. Молчание было тягучим, мучительным.

— Скажи хоть что-нибудь…

Наконец Мира повернула к нему голову. Рей смотрел на нее испуганно. С трудом, преодолевая слабость и головокружение, она поднялась и села, опершись о стену. Ее рука выскользнула из его, а он не удерживал.

— Они убили моего ребенка. А ты этому не помешал, Рей, — это то, что гложило ее. Единственная мысль, которая крутилась в голове.

— Нашего ребенка, — хрипло поправил он, сглотнув.

— Нет, моего. Ты ведь с самого начала его не хотел.

— Это не так… — попытался что-то добавить, но осекся и замолчал.

— Не нужно мне врать, — улыбка чуть тронула ее губы. Она опустила взгляд.

— Ты ведь никогда меня не простишь?.. — это был даже не шепот, а еле ощутимый выдох, но Мира услышала. И молчала. Не могла ответить. Не знала что. Он посидел еще немного, поднялся и беззвучно вышел.

Он вернулся через несколько дней, во время которых ее снова никто не трогал, не нагружал никакой работой. Видимо, Рей так распорядился. По правде говоря, Мире было все равно: лежать или работать. Она возвела вокруг себя непроходимую стену. Женщину мало волновало, что происходит вокруг.

Рейчар снова вошел в ее каморку, но на этот раз более уверенно. Сзади него шла совсем молодая рабыня, почти девочка, которая тоже жила в доме Удвара. Она несла еще один поднос с едой. Поставила новый и забрала старый с нетронутой, уже засохшей пищей. Мира выпила только чай. Как только девочка быстро вышла, внутрь павой вступила Налура. Она окинула комнату и брезгливо поморщила аккуратный монойский носик. Девушка несла в руках какую-то одежду.

— Оставь это и можешь идти, Налура, — бесцветным голосом сказал Рей.

Рабыня аккуратно положила наряд на небольшой пуфик и, склонив голову, ушла. Мужчина закрыл за ней дверь и решительно подошел к Мире. Она полусидела на кровати. Не спрашивая разрешения, он сел. Некоторое время молчал. Мира чувствовала: что-то поменялось в нем, в его настроении. Она подняла на него глаза, которые теперь очень сильно выделялись на исхудавшем лице.

— Дай руку, — попросил он, протянув свою.

Мира без интереса протянула ему правую, потому что та оказалась ближе.

Рейчар покачал головой и кивком указал на левую. Мира дернула плечами и подала другую. Из увесистого кожаного кошелька, который он снял с пояса, достал широкий золотой браслет. В тот же миг украшение очутилось на ее руке, закрывая рабскую метку, уже полностью затянувшуюся новой, но еще малиновой кожей. Мира непонимающе на него смотрела. Неужели думает, что сможет исправить все обычным, пусть и очень дорогим украшением?

— Такой браслет мы называем нашахом. Этим, Сунара, я нарекаю тебя свободной, — громко сказал он, а потом тихо добавил под удивленный взгляд голубых глаз: — Прости меня за все, если сможешь. И прости, что не сделал этого сразу. Я… У меня не было сил отпустить тебя…

Если он и ждал какого-то ответа, то Мира молчала. Тогда моноец продолжил:

— Здесь двести динаров, — он положил ей на колени толстый кошель. — Этого хватит, чтобы купить новый дом, если ты того захочешь. Или наладишь старый, купишь лошадь, как ты очень хотела, — он говорил быстро, как будто боялся передумать. — Но лучше по дороге обменяй динары на клирийские злотники, у вас наши деньги не любят.

Мира не удержалась и фыркнула. Рей бросил на нее быстрый взгляд и продолжил:

— Я купил тебе место на ладье, которая уходит завтра на рассвете. Ее хозяин — северянин, бывший раб. Он смог выкупить сам себя и теперь занимается торговлей между странами.

Она продолжала хранить молчание. Рей глубоко вдохнул и закончил мысль:

— Я попросил его дать одного человека, тоже северянина, который охранял бы тебя и твои деньги. Он сопроводит тебя из Прибрежного града туда, куда скажешь.

Мира глубоко задумалась. Выходит, и северяне торгуют с монойцами. Как же так? Как они только могут? Несмотря на все беззакония этих узкоглазых!..

— Мне не нужны твои деньги, — Мира наконец снова посмотрела на него. — Достаточно того, что ты оплатил мне путь домой.

Она видела, с какой скоростью эмоции сменяют друг друга на его лице: от растерянности до раздражения и обратно.

— Не хочешь брать так, возьми в знак благодарности за спасенную мне жизнь. Я всегда плачу долги.

Мира кивнула, потому что не хотела продолжать этот разговор.

— Северянин придет во внутренний дворик на рассвете, чтобы проводить тебя на ладью.

Женщина снова кивнула. Все то время, пока Рей говорил, он не выпускал ее руку, Мира не отбирала ее, но и никак не реагировала на прикосновение. Моноец чуть сжал кисть и отпустил. Он встал и подошел к двери, когда бывшая рабыня окликнула его:

— Рей.

Он резко развернулся. Она не смогла понять, какая эмоция отражалась на его лице. Возможно, затаенная надежда? Чего же он ждал? Неужели думал, что все еще можно исправить? Но как склеить разбившийся сосуд?

— Ветер невозможно запереть в клети, — сказала она на своем родном языке. — Ты должен быть свободен. Не ради меня, только ради себя.

Его брови дрожали, сведенные к переносице. Он еще несколько мгновений смотрел в ее глаза, что-то осмысливая.

— Прощай, любимая… — шепнул он, вышел и затворил за собой дверь.

Ну, вот и все. Она свободна. Мире показалось, что она только на миг прикрыла глаза. Но сон, почти не посещавший ее все эти дни, наконец забрал в свое царство. Мира проснулась, когда за окном было еще темно, но небо уже начало белеть. Она заставила себя встать, немного подкрепить силы тем, что вчера принесла девочка. Сходила в купальню для слуг и смыла грязь. Пусть израненная, пусть с разбитым сердцем и покалеченной душой, но она вступает в новую свободную жизнь. И сделать это нужно с чистым телом.

Бледно-желтый наряд, который вчера оставила Налура, состоял из шелковых шароваров, рубахи, которая прикрывала живот и даже немного — бедра, длинной юбки, что повязывалась поверх штанов, и тончайшего платка. Так одевались свободные женщины. Одежда госпожи. Простая, но дорогая. Из качественных материалов. Мира вступила ногами в искусно вырезанные из какого-то легчайшего дерева башмачки, сделанные точно по ее ноге. Всему этому она с удовольствием предпочла бы самое простое небеленое платье из грубого льна и обычные лапти. Но выбора сейчас не было. Когда первый солнечный лучик проник в ее обитель, она как раз повязывала платок так, чтобы остались видны только глаза. Она видела: так ходили некоторые свободные женщины. Покрывать голову и закрывать лицо не обязательно, только если муж или отец требовали. Но сейчас Мире это только на руку. Она не хотела сегодня привлекать внимание прохожих своей внешностью, как это случалось каждый раз, когда выходила за пределы владений господина Удвара. Рабыням запрещалось прятать лицо и руки, а особенно — метку на запястье. Но теперь-то она свободна. И все же эта свобода не приносила никакой радости.

Она с тяжелым сердцем покидала дом, в котором провела и очень счастливые, и самые ужасные моменты жизни. Никто не вышел ее провожать. Она прошла мимо двух стражников у выхода, которые застыли каменными изваяниями. Мира мысленно поблагодарила всех богов за то, что сегодня была другая смена. Она больше никогда не хотела видеть тех двоих, которые избивали ее. Хотя они и стали всего лишь оружием в руках господина Удвара.

У входа ее уже ждал северянин. Мира на миг замерла, узнав в нем того самого мужчину, который уже чуть было не помог ей покинуть империю. Увидев женщину, он кивнул ей, узнав по глазам.

— Мирослава? — уточнил он.

Та кивнула в ответ.

— А как тебя звать?

— Светозар. Пойдем, ладья скоро отправляется, на этот раз все будет хорошо, — улыбнулся он. — У тебя непростая судьба, погляжу.

Мира пожала плечами и, опустив голову, пошла рядом с провожатым. У нее не было с собой никаких вещей, кроме кожаного кошелька, который она спрятала под широкой верхней юбкой.