Проснулся Репня, как ни странно, в приличном расположении духа, и опосля вчерашнего это было диво-дивное.

Похмелья-то не было, но сие как раз удивляло менее всего — ничего дешевого они с Вадимом вечор не пили. А вот ежели принять во внимание встречу на Торговой набережной…

Нет, не должно у него быть сейчас такое настроение, никак не должно. Тут до него дошло, что не надо на работу, а вспомнив — почему, он тут же дошел и до причины сегодняшнего настроения.

Ведь сегодня же второй день Паломной седмицы. Время воздавать хвалу Семарглу. Впрочем, на это Репня был настроен менее всего. Уж лучше воздавать хвалу Велесу с Мареной!..

Нет, главное было не в том, чтобы воздать хвалу одинокому богу-женоненавистнику, главное было в том, что единственный раз в году Репня мог законным порядком при этом действе поприсутствовать. Неподалеку от самого Кудесника, почти рядом с состоявшимися волшебниками в голубых одеяниях. И пусть потом его снова будет мучить обида на судьбу, плевать! Главное, что он почувствует себя сопричастным к великому Братству, и эта сопричастность не будет сопровождаться завистью — слишком привычным чувством, когда он оказывается вынужденным сноситься с членами великого Братства по отдельности. Нет, не зря говорят, на миру и смерть красна, ох не зря!..

И счастье от предвкушения этой сопричастности не могло быть омрачено даже прежней недосягаемостью Светозаровой сучки.

Но чтобы занять место поближе к волшебникам, надо было отправляться в Перынь загодя. Поэтому Репня быстренько встал, умылся, оделся и позавтракал. Не прошло и двадцати минут, как он уже сбегал вниз по лестнице.

А здесь его ждала старая стерва. В общем-то, опасаться встречи с нею у Репни причин не имелось. За квартиру он платит вовремя, и неподобающих посетителей у него не бывает, но… Но не зря говорят ратники: «Держись подальше от начальства, поближе к кухне»! Конечно, квартирная хозяйка — то еще начальство, но, с ее точки зрения, постояльцы не должны жить бесконтрольно. Ишь стоит, старая вешалка, лыбится!

— Здравы будьте, сударь! — Старая вешалка продолжала улыбаться. — А вас вчера искали.

Репня чуть по ступенькам не покатился.

— Кто? — Догадка родила в сердце сладкую ноющую боль. — Кто искал? Женщина?

У старой мымры вытянулось лицо.

— Почему женщина? Мужчина. Видный такой, солидный. При Серебряном Кольце на персте. — Она закатила глаза. — Обходи-и-ительный…

Заплатил вам, наверное, подумал Репня. Иначе от вас летошнего снега не добьешься.

И тут его словно варом обдало от новой догадки. На этот раз сладкой боли не было, сердце просто заколотилось, будто в него загнали шприц с адреналином.

— И что вы ему молвили?

— А что я ему могла молвить? — Старая сука вновь закатила к небу невинные зенки. — Молвила, вас нет.

— Передать ничего не просил?

— Нет. Скривился весь… Наверное, вы были ему очень нужны.

Вот уж ввек не поверю, чтобы я был ему нужен, подумал Репня. И сказал с весельем в голосе:

— А мы с ним встретились. Ввечеру… Спасибо за беспокойство.

Блудливая улыбочка тут же стерлась с физиономии старой мымры — она-то рассчитывала уязвить постояльца, озаботить. По ее мнению, вчерашний гость не мог принести Репне ничего, окромя забот. Однако заботами на лице постояльца не пахло, и потому старая стерва, прохрюкав что-то неразборчивое, уплыла в свою конуру. А Репня, насвистывая, бросился ловить извозчика.

Все-таки он потребовался проклятому кастрату. Наверное, тот решил еще раз опробовать метод, предложенный ему в пятницу Репней. Что касается Репни, то он был готов на это в любое время и за любую плату. Даже если оную плату возьмут с него самого…

Похоже, сегодня был счастливый день — извозчика поймать удалось уже через четверть часа.

— Торговая сторона, — сказал Репня. И вдруг вспомнил, что ныне за день.

Светозар Сморода-то наверняка тоже в Перынь собирается.

— Впрочем, нет, — поправился Репня. — Перынь.

Карету пришлось оставить далеко от Перыни, и не было ничего удивительного, что они добрались до Святилища только без четверти двенадцать. Задерживать женщину в голубом одеянии волшебницы, опирающуюся на десницу чародея Смороды, никому из стражников и в голову не могло прийти, и главной сложностью для Веры было не потерять в толпе эту крепкую руку. С чем она блестяще и справилась.

А толпа вокруг Перыни была совершенно жуткой. Да и на площади перед Святилищем оказалась не маленькой — все-таки волшебников в столице жило достаточное количество, чтобы заполнить эту небольшую площадь.

Здороваться в день богослужения было не принято, и потому Свет лишь встречался со знакомыми взглядом. Здесь была уже добрая половина палаты чародеев, здесь был Кудесник Великокняжеской Колдовской Дружины Остромир со своим секретарем Всеславом Волком. Был тут и опекун министерства безопасности от палаты чародеев Буня Лапоть. Как и другие, встретился с чародеем Смородой глазами, подмигнул, бросив взор на Веру. Мол, чем токмо ни приходится заниматься…

Свет покивал и отвернулся: ему совсем не требовалось привлекать к себе особенное внимание Буни. Ведь в нынешней ситуации, при таком наплыве волшебников с их активными аурами Буне будет непросто разобраться, кто из этой толпы его прощупывает. А вдруг Кудесник!..

Но терять Буню из виду Свет не стал. Остановился неподалеку, саженях в пяти, зацепился Зрением за Бунину ауру — пока пассивно, чтобы Буня не забеспокоился.

Вера по-прежнему опиралась на Светову десницу, крутила головой, и на лице ее было написано такое восхищение, что Свету захотелось улыбнуться. У него даже мышцы одеревенели от желания, какого не появлялось уже лет тридцать, — взять и улыбнуться. Вот только окружающие отнеслись бы к подобным проявлениям мимики соответственно. И так на Веру оглядываются! К счастью, среди волшебников не принято задавать лишние вопросы… Впрочем, что касается улыбок, тут ему ничего не грозит — рожденный без ног способен обогнать разве что дождевого червя, а волшебник с тридцатилетним стажем способен улыбнуться настоящей улыбкой разве что в мечтах. У него даже необходимые для этого мышцы давно атрофировались. Не то что у Веры…

Кудесник тоже увидел Света и его гостью, удовлетворенно кивнул, но тут же отвернулся: часы Сварожьей башни принялись бить двенадцать. С последним их ударом на ступеньках Святилища появился сам Верховный Волхв Боян IV со своей многочисленной свитой, и обрушившуюся на площадь тишину пронзил знакомый каждому словену тенор.

Богослужение началось.

А Свет перевел Зрение в режим активного прощупывания. И хотя он прекрасно понимал, что ничего особенного ему узнать не удастся, игра стоила свеч — Буня Лапоть почувствует чужой Талант и, буде он и в самом деле убил Барсука, чужой Талант должен вызвать у него тревогу. А от тревоги недалеко и до оплошного поступка. Хотя сама по себе тревога еще ни о чем не говорит — у опекуна министерства безопасности много поводов для тревоги. То же убийство ведущего электронщика княжества, к примеру… Но других подступов к Буне Свет пока не видел.

Тревогу в Буне он почувствовал сразу. Она проявилась даже в моторных реакциях — Буня вдруг закрутил головой, озираясь по сторонам, так, что на него с удивлением начали оборачиваться окружающие. Впрочем, продолжалось это недолго. Буня понял, что столь активное проявление своих чувств ни к чему хорошему не приведет и замер, впился взглядом в Верховного Волхва. Да и окружающие пользовались сейчас обычным зрением.

А Свет попытался проникнуть вглубь Буниных чувств. Под тревогой он ощутил страх, но сам по себе страх тоже ни о чем еще не говорил. Разве лишь о том, что чародей Лапоть кого-то боялся. Но страх был силен и вполне мог привести Буню к оплошному поступку. Свет полез глубже, однако под страхом началась уже такая мешанина эмоций, что в ней не мог разобраться даже Талант чародея Смороды: Свет мгновенно вспотел.