Последнее упоминание о долине в храмовых архивах относится к соламнийскому рыцарю, который проезжал через нее после Катаклизма. Он сообщал, что смещения пластов земли не затронули долину.

«И?» — поторопила Львица, когда Фаваронас сделал паузу, чтобы выпить.

«И ничего, леди», — ответил он, пожав плечом. — «Это вся информация, содержавшаяся в той записи».

С того времени, рассказал он им, подъем кочевников пустыни прервал все контакты с Долиной Молчания. Проживавшие в той местности кочевники относились к ней, как запретному месту, пока остальные племена постепенно забывали о ней или, как городские кхурцы, перевели в разряд сказок.

Масляные лампы на низком столике зашипели, когда их топливо стало заканчиваться. Фаваронас завершил свой рассказ, но добавил финальное предупреждение: «Храмовые анналы написаны весьма смутным и иносказательным языком, Великий Беседующий, и потребовали много интерполяций и экстраполяций с моей стороны».

Гилтас кивал в задумчивости. Кериан наклонилась ближе и толкнулась носом ему в щеку. «Ну?» — сказала она. — «Я еду, или нет?»

Он улыбнулся в своей мягкой, слегка грустной манере. «Конечно. Мастер Фаваронас тоже. Наши люди должны иметь убежище. Инас-Вакенти может оказаться этим местом».

Архивариус уже согласился на путешествие, но когда Беседующий спросил Ситэлбасэна, не желает ли тот также присоединиться, сильванестийский картограф поспешно отклонил приглашение.

«Боитесь призраков?» — поддразнила Львица.

Худощавый опрятно одетый эльф плотнее запахнул свое одеяние вокруг шеи. «Да, леди», — ответил он. — «Так и есть».

Даже в самый жаркий день вода в каменном кувшине остается холодной. Если кувшин высечен правильно, из мелкозернистого стеатита, с толстыми стенками вверху и более тонкими у дна, вода внутри него будет оставаться столь же холодной, как когда ее зачерпывали из колодца. Холодная вода — это первое, что требуется для хорошего хлеба. Нелегкое требование для пустыни. Шедший с далекого моря восточный ветер ударял в Столпы Небес (известные иноземцам как Халкистские Горы) и оседал снегом на их пиках и проливался дождем на более низких склонах. Избавленный от влаги, этот ветер затем распространялся по всей западной пустыне, принося свой сухой жар в каждый уголок этой земли. Среди зноя, барханов и насекомых, поиск холодной воды и приготовления хлеба для семьи не было рутинным занятием слабых духом.

Адала Фахим подняла тяжелый кувшин из стеатита и вылила его содержимое в медный таз. Она быстро размешала воду с сухой смесью муки, соли и соды. Она никогда не отмеряла точно, только на глаз. Двенадцать круговых движений деревянной лопаткой в широком плоском тазу, и тесто было готово. В металле была неглубокая выемка, там, где описывала круги ее ложка. Тридцать два года она точно таким же образом готовила хлеб. И тридцать два года он получался отменным, невзирая на ветер, погоду или войну.

Она плюнула на металлическую сковороду, чтобы проверить ее температуру. При правильном нагреве по кругу начинала плясать капля воды, с каждым кругом уменьшаясь в размерах, пока не исчезала. Когда сковорода была готова, она вылила в нее большую ложку масла. Масло побежало к краям, блестя на черной поверхности. Тесто в тазу поднялось и пузырилось от соды. Она оторвала кусок, скатала его в шар между своими гладкими коричневыми ладонями и положила на сковороду. С шипением тот растекся в небольшую круглую лепешку.

На Адалу упали черные тени, закрывая вид серых гор, но она не подняла взгляд. Первая лепешка была самой важной. То, как она испечется, скажет ей, нужно ли добавить или убавить жара.

Стоявшие там трое мужчин были кочевниками в расцвете лет, людьми племени Вейя-Лу. Хотя ни у кого из них не было серых глаз, они были из клана Прыгающего Паука и собратьями Вапы.

«Вапа вернулся», — произнес стоявший посередине.

«Я сделаю лишнюю порцию», — сказала Адала, не отвлекаясь от приготовления хлеба. Она ловко перевернула его пальцами. Другие женщины использовали для переворачивания хлеба ножи. Но не Адала. Один неверный укол, и обжариваемое тесто сдуется; лепешка станет плоской и жесткой как кожа на сандалии.

«У него важные новости, Вейядан». Ее титул означал «Мать Вейя-Лу». «Вы знаете, кто нанимал его, чтобы сопровождать из города в пустыню и обратно?»

Она пожала плечом, занятая скатыванием нового шарика теста.

«Шоббат, сын Сахима Закка-Кхура!»

Один за другим четыре новых шарика теста упали на сковороду вместо готового первого. «Итак, принц Кхура, наконец, покинул затененные залы города, чтобы навестить землю своих предков. Что нам до этого?» — сказала она.

«Он ходил к Оракулу. Скрытому».

Они были уверены, что эта новость заставит Адалу встать, стряхивая муку с рук. Но этого не произошло. Она сняла со сковороды четыре свежеиспеченных лепешки и положила на нее следующие четыре.

«Вейядан, пожалуйста», — взмолился кочевник. — «Вам следует послушать, что должен сказать Вапа!»

«Так и сделаю. Когда закончу печь хлеб».

Приготовление сорока лепешек потребовало какого-то времени. Хотя кочевники пару раз нетерпеливо переминались с ноги на ногу, никто не жаловался.

Когда, наконец, выпечка была закончена, Адала оставила свою пятую дочь, Чиси, чистить таз и сковороду. Подтянув черное одеяние, вождь Вейя-Лу покинула тень своей палатки и направилась к жилищу Вапы на другой стороне каменистого ущелья. Едва перевалило за полдень, была самая жаркая часть дня, и лишь немногие кочевники находились снаружи. Даже пустынные гончие, в разведении которых Вейя-Лу были экспертами, сонно замерли в малейших клочках тени, которые смогли отыскать.

Адала вошла в семейную палатку Вапы и произнесла обычное приветствие: «Те, кто Наверху, оберегают нас».

Вапа ответил: «И тебя, Мать Вейя-Лу».

Он сидел лицом к двери. Остальные мужчины клана образовывали кольцо, спинами к стенам палатки. У некоторых из них были серые глаза, так дерзко выделявшиеся на фоне смуглых лиц и темных или рыжих бород. Адала была единственной женщиной среди присутствовавших.

«Я рада видеть тебя», — произнесла она. — «Я слышала, у тебя есть история, чтобы поведать».

«Мрачная, словно мор, громкая, словно гром. Наслаждайся».

Она села в центре круга мужчин. Как супруги главы клана, Адалы не мог касаться ни один человек, за исключением ее мужа. С тех пор, как Касамир ди Кайр погиб несколько лет назад, сражаясь наемником за неракских рыцарей, она стала Вейядан, дословно матерью всех в племени Вейя-Лу. Ей было едва за сорок, и она была моложе некоторых из своих названых детей.

Вапа начал свой рассказ. С тем же терпением, которому она выучилась, выслушивая своих сыновей, когда те были младенцами, Адала пропускала цветистый поток слов и фокусировалась на разбросанных тут и там важных крупицах информации.

Люди принца Шоббата пришли на Большой Суук в поисках кого-либо, кто будет сопровождать их повелителя в путешествии по пустыне. Вапу выбрали потому, что, Боги свидетели, он был скромным человеком, благородным человеком, человеком, в котором кровь бесконечных поколений Вейя-Лу струилась мощным бесконечным кругом…

Адала нахмурилась, закрыв глаза, чтобы еще сильнее сконцентрироваться.

Без какого-либо эскорта, Вапа и принц Кхура до рассвета выехали из Кхури-Хана. Они без каких-либо происшествий добрались до Слезы Элир-Саны. Хотя пользы от него в пустыне не больше чем от хныкающего младенца, Шоббат настаивал, чтобы они двигались без отдыха, чтобы добраться до его цели, оракула пустыни.

Вапа сделал паузу, чтобы отхлебнуть масляного чая, и Билат, деверь Адалы и военачальник Вейя-Лу, спросил: «Скрытого? Хранителя летучих мышей?»

Вапа торжественно кивнул. Сидевший слева его кузен Этош подлил еще чая ему в кратер.

Они добрались до оракула ночью. На памяти Вапы никто не ходил туда, и он не знал, жив ли все еще прорицатель, но древние каменные шпили стояли на месте, и потревоженные легендарные летучие мыши хлынули наружу. Вапа, праведный человек, предупредил принца, что ему не должно входить в святилище, так что Шоббат пошел один и оставался внутри почти до рассвета.