Орлиный Глаз заложил вираж, усиленно хлопая крыльями, чтобы набрать высоту, и взмыл над картиной образовавшегося хаоса. Кериан нацелилась присоединиться к своему отступающему отряду. Ракурс с высоты птичьего полета показал ей неприятную ситуацию.

Фланговым кочевникам, во весь опор скакавшим с востока, удалось оказаться перед ее эльфами. Она зарычала от досады; ловушка, которой она опасалась, захлопнулась. Кочевники были впереди и, хоть и смешавшие ряды, позади. Их единственным шансом на спасение была Инас-Вакенти, где у них было бы достаточно места для маневра — и чтобы укрыться.

Она догнала свой уменьшившийся отряд и полетела высоко над ними. «Всем извлечь мечи!» — крикнула она. Чуть больше трех сотен клинков взвились в унисон. «Вперед! Не мешкать! Если люди окажутся на вашем пути, разите их, но не останавливайтесь для боя. Давайте!»

Сапог к сапогу, эльфийский клин ударил лоб в лоб кочевников. Эльфы, опытные ветераны на более высоких, более тяжелых лошадях, прорезали разомкнутый строй кочевников, обмениваясь ударами мечей по мере продвижения. Билат попытался удержать своих людей, как приказала Адала, но эльфам невозможно было помешать. Сам Билат получил резкий удар в висок. Второй удар прикончил бы его, но эльфийский воин проскакал дальше, не задерживаясь.

На южном фронте ведомые Биндасом Вейя-Лу быстро приближались. Их пустынные пони были закаленными, и страх животных проходил по мере привыкания к странному запаху грифона. Невозмутимый осел Адалы и не поддавался ужасу. Глядя на грифона, Адала объявила, что странный летающий зверь — это знак. Против них восстали чудовища из Бездны, сказала она своим восторженным последователям. Злобные лэддэд думали запугать их, но Торган Мститель укрепил правые руки Вейя-Лу и закалил их сердца. Вейя-Лу закричали: «Маита Адалы!» И затем галопом ринулись вперед.

Скача возле Вейядан, Вапа неуверенно косился на грифона. Он узнал в нем ассоциировавшееся с сильванестийцами существо и не вполне понимал, как оно может быть знаком Тех, кто Наверху и чудовищем, призванным лэддэд против народа пустыни.

Пожав плечами, он решил, что это как раз еще один пример того, что случается, когда человек отклоняется от четких границ пустыни. Здесь горы пронзают небо, вызывая путаницу.

Грифон вернулся, зависнув на пути отряда кочевников. Адала дернула поводья Маленькой Колючки, останавливая осла. Ее воины тоже остановились.

«Убирайся, чудовище!» — закричала грифону Адала. — «Возвращайся в нечестивые земли своих предков!»

«Это как раз то, что я планирую сделать!» — произнес голос со спины существа, и в Адалу полетел дротик.

Мать Вейя-Лу не тронулась с места. Дротик ударился в землю в нескольких метрах впереди копыт Маленькой Колючки, его железный наконечник на пятнадцать сантиметров вошел в твердую почву. Древко завибрировало от силы броска. Грифон описал дугу и унесся в ночь.

Из головы отряда кочевников прискакал Этош.

«Вейядан, лэддэд входят в долину! Мы потерпели неудачу!»

Гнев, который ощутила Адала, услышав голос лэддэд, стих. Ее лицо вновь приобрело свое снисходительное выражение. «Все хорошо, брат. Они вошли в священную долину, но там они и сгинут».

Племя, сказала она, расположится лагерем здесь, блокируя единственный выход из долины. Когда лэддэд попытаются сбежать, они будут уничтожены. Она пустила вперед Маленькую Колючку, схватила дротик и выдернула его из земли. Вапа подъехал к ней, пока она изучала оружие.

«Нам не следует оставаться здесь, Вейядан», — сказал он. — «Эта земля нехорошая. Четкие грани стерлись. Неестественные вещи происходят».

«Мы должны остаться. Этого требует наша земля и наша честь». — Она подняла взгляд на него, более высокого на своем пони, и добавила: «Кузен, у меня было новое видение нашего пути. Недостаточно изгнать чужеземцев из долины. Когда с лэддэд здесь будет покончено, мы поднимем племена, все племена Кхура, и поведем их в Кхури-Хан. Мы и там тоже покончим с лэддэд».

Она протянула ему дротик, и развернула свое животное. Он слегка коснулся наконечника тонкого копья; тот был достаточно острым, чтобы порезать ему палец. Если бы он попал в Вейядан, то легко бы пронзил ее насквозь. Завернув острый наконечник в кусочек защитной ткани, Вапа привязал дротик позади седла. Кочевники не были расточительными.

В четырех милях от них, Львица посадила Орлиного Глаза достаточно далеко впереди своих воинов, чтобы их лошади не сходили с ума. Они натянули поводья. Эльфы и лошади тяжело дышали. Ее офицеры и Фаваронас пешком присоединились к ней рядом с грифоном.

«Они не последовали за нами», — сказала она. — «Я думаю, они опасаются — долины или Орлиного Глаза, не уверена точно, чего».

Фаваронас сказал: «Какая удача, что твой зверь нашел нас. Я думал, время подобных чудес прошло!»

Кериан тоже была удивлена умом грифона. Когда лихорадка боя осталась позади, она поняла, каким странным было появление Орлиного Глаза, оседланным, с оружием, таким как колчан дротиков, на месте. Она несомненно не оставляла его в стойле в таком виде.

Ответ на загадку был спрятан внутри колчана с дротиками. Это был свернутый листок пергамента, послание на котором убедило ее, что чудеса не шли ни в какое сравнение с повседневной силой любви.

Думаю, тебе может понадобиться друг, гласила записка. Она была подписана просто, «Г.»

Са'ида, в окружении напевавших жриц-целительниц, стояла у постели принца Шоббата. Она окунула палец в масло, гревшееся в неглубокой медной кастрюльке, и начертала у него на лбу печать Элир-Саны.

Верховная жрица была с красными глазами и осунувшаяся от усилий. Наступила кульминация трехдневной работы по плетению великого целительного заклинания вокруг помешавшегося принца. Меньшие снадобья и заклинания не смогли восстановить пошатнувшийся рассудок Шоббата, равно как и излечить его слепоту, хотя его дикий бред прекратился, и остановились неконтролируемые судороги. Он напряженный лежал в своей кровати с закрытыми глазами. У Са'иды не оставалось выбора, кроме как применить самое мощное, самое трудное из известных ей заклинаний.

Служители и жрицы работали посменно, новые прибывали во дворец каждые шесть часов, чтобы сменить своих предшественников. Напев без перерыва продолжался три дня. Жглись благовония и фимиам, и искусные рисунки в желтых тонах покрыли стены и пол спальни принца. Рисунки образовывали огромную невидимую воронку, через которую могла струиться целительная сила богини. Шоббат лежал в центре этой воронки, с зажатой в стиснутых зубах толстой полоской кожи, чтобы они не сломались от напряжения.

Напевавшие жрицы приходили и уходили по установленному расписанию, но Са'ида не сходила с места. Она единственная была незаменимой. Три дня и три ночи она не спала. Ей лишь однажды прежде доводилось использовать это великое целительное заклинание, но никто из жриц не знал подробностей; Са'ида никогда не обсуждала это.

Напев неожиданно прекратился.

«Тени болезни, оставьте этого человека!» — торжественно велела она. — «Страждущий, исцелись!»

Долгие три удара сердца никто не шевелился. Казалось, само время замерло в комнате. Затем Шоббат глубоко вздохнул, этот звук эхом разнесся в тишине. Его напряженное тело обмякло. Его глаза открылись. Он несколько раз моргнул, оглядываясь вокруг, словно окружение было ему незнакомо.

«Я умер?» — проскрипел он.

«Еще нет».

Са'ида отошла, чтобы отправить весть Сахим-Хану, что его сын исцелился.

Лежа на кровати, Шоббат поднял к лицу руку. Он и правда, здесь? Он дома, в Кхури-Хане? Пожиравший его рассудок огонь исчез, но воспоминания о том, что он видел в пещере Оракула, остались. Монстры — животные с головами людей и люди с головами животных — вышли из теней и окружили его. Они называли его имя, говоря, что он один из них. И внезапно он понял, что это была правда. Его руки и ноги превратились в тонкие лапы. Сквозь его кожу пробился мех, и во рту он ощутил вкус мертвечины.