— У вас нет пистолета?

— Нет, при себе нет.

Жозэ улыбнулся, глядя на растерянный вид д'Аржана.

— Мне кажется, Бари прав, — сказал д'Аржан, — господин Дубуа не в Муассаке.

Он в Париже. И даже где-то неподалёку. Его беспокоит наша газета. Иначе почему он, позвонив Симони, разговаривал с ним о репортёре Пари-Нувель?

— Хотел отдать должное моим заслугам детектива-любителя, — продолжал улыбаться Жозэ.

— Может быть, но все равно оставаться здесь одному неблагоразумно…

— Да что вы! Внизу сидит вахтёр, да и в ротационном ещё есть рабочие. У меня под рукой телефон. Идите и спите спокойно. Пока что мне ничего не угрожает…

— Спокойной ночи, — сказал наконец д'Аржан, поднимая воротник плаща.

Жозэ направился по коридору к себе в кабинет. Он услышал, как захлопнулась дверка лифта и кабина, мурлыкая, стала спускаться.

Репортёр уселся за свой стол, взял чистый лист бумаги и принялся писать: Понедельник 25 ноября — убийство Постава Мюэ.

Вторник 26 ноября — присуждение Гонкуровской премии.

Переполох в литературных кругах.

Волнение прессы.

Вечером убийца звонил поэту Симони.

Симони пришёл поговорить с Жозэ Робеном.

Подумав, Жозэ добавил: Около трупа — золотая монета.

Мюэ был скуп.

Побудительная причина — литература?

Проверить: день и час, когда был убит букинист.

Зелёная накидка дрейфит. (Больное сердце.) Жозэ погладил колпачок своей авторучки и продолжал: Горпехруд, Гарпократ.

Бог с пальцем у рта.

Бесспорный шедевр.

Непризнанный гений.

Преступник получает Гонкуровскую премию? Жозэ поднял голову и потянулся. Сон как рукой сняло. Впрочем, у него всегда так и бывало. Стоило ему заняться делом, как он переставал ощущать усталость.

Он прислушался. На этаже было тихо. Лишь снизу, со стороны цехов, доносились какие-то неясные звуки, да ещё снаружи в кабинет проникал отдалённый, слабый гул спящего города.

Редакция помещалась на четвёртом этаже. На третьем и втором этажах находились административно-хозяйственные отделы.

Полная тишина. Приятная, успокаивающая, но необычная для этого здания, где с утра до позднего вечера кипит бурная жизнь.

Скоро придут уборщицы; с щётками в руках они будут переходить из кабинета в кабинет, подметать и собирать в корзинки разбросанные бумажки. Разбросанные бумажки, — повторил про себя Жозэ и вспомнил о клочке бумажки, выпавшем из кармана Бари. Какая-нибудь чепуха, наверняка. Может быть, старый билет в кино или ненужная записка, которую Бари собирался выбросить и сунул в карман.

Но внутренний голос твердил: помни, старинный метод говорит — нет ничего ненужного, каждая деталь, даже самая незначительная на первый взгляд, играет роль.

Жозэ встал и вышел в коридор.

Он сразу же увидел на пороге кабинета Бари бумажный шарик. Он никуда не делся, никуда не закатился. Жозэ подошёл и поднял бумажку.

Это оказался листик, вырванный из записной книжки. На нем стояло число: 18 июля.

Жозэ узнал почерк главного редактора. Изящный почерк, не соответствующий характеру Бари. Все буквы были округлённой формы, чёткие, старательно выведенные, и многие из них не сливались с соседними. Вот как! А я и не подозревал, что наш главный редактор дружит с музой, — сказал себе Жозэ.

На листке было набросано стихотворение, вернее, начало стихотворения, черновик.

Видимо, он не удовлетворил автора, и тот, перечеркнув его двумя волнистыми линиями, скомкал. Потерянное стихотворение, — прошептал Жозэ.

Вот что было на бумажке:

(Автор сперва написал: где же пути мои, потом зачеркнул слово пути и заменил его словом огни.)

На этом стихотворение обрывалось.

Жозэ присвистнул. Первым его желанием было смять бумажку, и он уже размахнулся, чтобы забросить её подальше, но передумал, развернул листик, старательно разгладил его и заново перечитал стихотворение…

В этот момент с первого этажа здания донёсся выстрел. Затем второй.

Жозэ побежал к лифту. Он нажал на кнопку вызова. Зажёгся красный глазок.

Тихо заколебались тросы.

Кабина пошла наверх.

Жозэ снова подумал о Симони, о человеке в зеленой накидке, который боялся возвращаться домой по тёмной набережной. Я живу довольно далеко, набережная Анжу, на острове Сен-Луи. Перед глазами Жозэ возникла прогуливающаяся по набережной фигура в развевающейся накидке.

Потом её сменило лицо Бари, его тяжёлый затылок, круглый большой нос, лысый череп. Мне почему-то кажется, что основной узел в Париже.

До чего же долго поднималась кабина! Секунды текли с убийственной медлительностью.

Что увидит он там, внизу?

В памяти всплыла одна фраза.

Он машинально повторил её про себя.

И теперь она не выходила у него из головы. Убийца где-то близко… Убийца где-то близко… Жозе посмотрел направо, потом налево, вглядываясь в оба конца коридора, и подумал, что так же вот осматривался Симони, ожидая, что кто-то вдруг появится.

Неизвестно кто…

Вот это и было самым тягостным в сегодняшнем вечере. Беспрерывно возникали все новые вопросы. Загадочное существо. У книги нет автора. Нельзя представить себе, как он выглядит. По телефону слышали его голос, но непонятно было даже, женщина это говорит или мужчина. Никто. Господин Никто.

Полная неопределённость.

А теперь ещё вдобавок эти выстрелы в ночной тишине… Ещё какая-то драма, и он ничего не может узнать, потому что кабина никак не поднимется.

Гул лифта постепенно замирал. Показалась крыша кабины. Сейчас раздастся щелчок, кабина вздрогнет и остановится.

Останется открыть решётчатую дверцу, потом стеклянную, войти в кабину, нажать кнопку 1-й этаж, спуститься вниз и наконец узнать, что озна…

Кабина подняла чьё-то тело.

Вернее, там, привалившись к стенке, согнувшись, поддерживая левую руку правой, стоял мужчина.

— Д'Аржан! — воскликнул Жозэ.

В лифте действительно стоял д'Аржан. У него был крайне взбудораженный вид, лицо его время от времени искажалось от боли.

— Старина, что с вами? Вы ранены?

— Кажется, не очень серьёзно, — тихо сквозь зубы проговорил д'Аржан.

— Пойдёмте!

Жозэ увлёк д'Аржана в приёмную и усадил в кресле.

— О! — воскликнул д'Аржан, силясь выдавить улыбку. — Я ещё легко отделался.

— В плечо? — спросил Жозэ.

— Да.

— Вы сможете добраться до моего кабинета? Здесь не очень-то жарко…

Жозэ помог ему дойти.

На уровне плеча в плаще д'Аржана виднелась выжженная пулей дырочка. С помощью Жозэ д'Аржан снял с себя плащ и пиджак. Рана слегка кровоточила, но, к счастью, оказалась поверхностной. Пуля только коснулась плеча…

— Рана лёгкая, — сказал репортёр.

— Разорвите рубашку, — попросил литературный обозреватель.

— Не надо. Дайте мне ваш носовой платок… Я смочу его под краном.

Жозэ закатал д'Аржану рукав до самого плеча, обнажил его худую загорелую руку и, свернув платок, промыл рану и наложил повязку.

— Так что же произошло?

— Все очень просто. Видимо, я попался под руку нашему писателю…

— Как это так?

— Должен признаться, что, когда мы с вами расстались, я уже был настороже. Наша редакция и люди, которые здесь работают, бесспорно, интересуют нашего приятеля, я имею в виду того, чьё лицо мы мечтаем увидеть. Почему он позвонил Симони и уговаривал его пойти повидаться с вами? Короче говоря, меня тревожило, что вы остаётесь здесь в одиночестве. Я медленно спускался вниз. Когда я выходил из здания, мне показалось, будто кто-то мелькнул справа от меня, в конце улочки. Но это мог быть случайный полуночный прохожий, и я, как обычно, пошёл налево к своему дому. Я сделал несколько шагов. Все было спокойно. Проехали две или три машины. Метров через пятьдесят мне почему-то вздумалось обернуться. Я увидел у дверей редакции какую-то фигуру. Но в то же мгновение она растворилась в темноте.