— А может, они затаились и ждали… Ждали, пока всё перемелется? Может, это они Лайму вдвоем — а? — Горюнов будто впал в детство.

— Ты слишком много читаешь детективов, — сказал Михайлов. — Но эту версию мы тоже не можем отбрасывать. У нас случайно нет фотографии Ракитиной? — посмотрел он на Горюнова.

— Откуда? — развел тот руками.

— Тогда дуй на её работу и по любому разыщи мне её фото. Заодно расспроси у сослуживцев, что она за человек, может, где зацепимся. А я займусь Лаймой Кравченко.

— Может, у самой Ракитиной взять фотографию? — спросил Горюнов.

— Пусть она пока не знает, что мы ею заинтересовались. Да и вряд ли это её рук дело. Я что-то сомневаюсь.

— Тогда я пошел?

— Иди. Связь, как обычно. И вечером встречаемся.

— Хорошо, — сказал Горюнов и, подгоняемый любопытством, выскочил.

Михайлов направился к начальнику следственного отдела. Увидев Михайлова, он поднялся из-за стола и пошел ему навстречу.

— Николай Николаевич, милости просим. Извините, что никак не мог встретиться с вами: сами понимаете, текучка. И за вчерашнее тоже. Каюсь. Вы что-то хотели? — сразу перешел к делу Кольцов.

— Да вот с этим происшествием, с Кравченко. Его жена не так давно покончила с собой. Где-то месяц — полтора назад. Я бы хотел посмотреть материалы. Они в архиве?

— В архиве? — усмехнулся Кольцов. — Да там у нас давно нет места, до самого потолка все завалено, накопилось. Интересующие вас материалы этого года у меня в шкафу. Вы случайно не знаете номер отказного или хотя бы КУП?

— К сожалению, — сказал Михайлов.

— Тогда подождите секунду, я скажу Любе, она разузнает.

Он вышел из кабинета и через минуту вернулся.

— Сейчас Люба прогонит всё по компьютеру и даст знать. Чаю не хотите?

— Да нет, спасибо, я только-только позавтракал. Как там у нас дела с розыском машины, которую догоняли гаишники?

— Объявился вчера вечером владелец. По всем приметам машина была угнана у него. Кстати, неподалеку от дома того самого Кравченко. Буквально через дорогу.

— Выходит, эти два события, как я и предполагал, связаны? — произнес Михайлов.

— Окончательно мы ничего сказать пока не можем, машина ведь не найдена. Вот если мы её обнаружим, а в ней еще и окажется что-нибудь связанное с этим делом, тогда все и прояснится.

— А если предположить? Тогда получается, что у Кравченко все-таки был кто-то, если и Скачко, и Бутенков видели за рулем женщину?

— Но они могли её видеть и потом, а убийство совершить совсем другой человек.

— Могло быть и так.

Кольцов не сдержался и спросил:

— Как вам наши ребята?

— Боевые. Штаны почем зря не протирают, в кабинете не отсиживаются.

— Эх, нам бы побольше свободы, а то порой так руки связаны… Да и техника: разве на такой гоняться за преступниками?

— Ну это не только ваша проблема, — сказал, чтобы только поддержать разговор Михайлов, — У нас не лучше вашего.

Тут в кабинет заглянула невысокая миловидная девушка в сером костюме. Увидев Михайлова, смутилась и замерла у двери.

— Лев Янович, вы спрашивали номер отказного по Кравченко Лайме?

— Спрашивал.

— Номер 3158,- совсем зарделась она.

— Спасибо, Любочка, — поднялся Кольцов и подошел к встроенному в стену шкафу. Девушка вышла. Открыв его, он оглядел снизу доверху лежавшие стопкой папки и, приподняв одну из них в середине, взглянул на номер.

— Вот оно. — Достал он тонкую серую папку. — Материала, как видите, немного. Дело, скорее всего, было ясное.

— Я возьму, если не возражаете, — попросил Михайлов Кольцова. — Ознакомлюсь.

— Да, пожалуйста. Если меня не будет, оставите у Любы в приемной, она мне передаст. Заходите. Чем могу, тем помогу, — сказал Кольцов, закрывая за Михайловым дверь.

Михайлов с благодарностью кивнул сидящей за компьютером Любе. Она снова зарделась и слегка улыбнулась. Михайлов поспешил в кабинет Горюнова.

Семенов пил чай, осторожно отхлебывая. Из чашки струился пар.

— Не будете? — показал он Михайлову на чашку.

— Нет, нет, — отказался тот. Ему не терпелось посмотреть дело Лаймы Кравченко.

Материалов было действительно не так много. Опросы свидетелей и близких, фотографии с места происшествия, заключение. Всё вроде бы правильно, логично.

Предсмертная записка: «Тебе не разлучить нас», написанная рукой Лаймы, привлекла особое внимание Михайлова.

«Странно, — подумал он. — Если покойная так обращается к своему мужу, значит, не он был виновников её разрыва. Следует ли из этого, что у Лаймы был любовник и Сергей знал о нем? Но почему тогда вешается она, а не он? Она так сильно была привязана к своему другу?»

«Тебе не разлучить нас».

Обратил ли следователь внимание на эту необычную записку? Ведь перед смертью человек обычно либо извиняется перед другими за содеянное, либо объясняет причину, толкнувшую его на суицид. Здесь же явный оттенок какой-то обиды, огорчения. В ней и упрек, и обвинение.

Но все вокруг утверждают, что Ракитина и Кравченко были любовниками, а Лайма от всей души любила своего мужа. Может, никто ничего не понял? На самом деле любовник был у Лаймы, а Кравченко запретил ей встречаться с ним? Тогда кто он, этот таинственный любовник Лаймы?

У Михайлова всё спуталось в голове.

Одни показания соседей, другие. Допрос Кравченко. Тот ничего не отрицает: у него была любовная связь с близкой подругой его жены, узнав о которой Лайма наложила на себя руки.

Близкая подруга его жены — Ракитина? Почему следователь не узнал этого? Ухватился за первый возникший мотив и счел дело закрытым?

А если и Ракитина, что это меняет?

Проклятая записка, она вносит только сумятицу!

Михайлов еще раз пересмотрел бумаги.

Почему нет опроса родственников Лаймы? Где её родители? Может, они больше чем кто-либо пролили бы свет на происшедшее? Где они могут быть? Может, живут за сотни километров отсюда? А где похоронили Лайму? На похороны-то родня в любом случае обязана была приехать.

Михайлов задумался, потом пометил у себя в рабочем блокноте:

— адрес родителей Лаймы;

— место захоронения;

— окружение (любовник?).

Михайлов почувствовал, что ни на один из вопросов у него нет определенного ответа.

«Придется еще раз допросить Ракитину», — решил он и это записал в своем блокноте.

Семенов зазвенел чашками у свободного столика, который служил им буфетом. Увидев, что Михайлов освободился, опять спросил:

— Может, все-таки чаю?

— Нет, спасибо, Слава, чуть попозже.

Поднялся.

— Если меня будет кто искать, я поехал на квартиру Кравченко. Оттуда позвоню. Ты здесь будешь?

— Пока здесь, мне еще один материал закончить надо.

— Тогда я поехал, — сказал Михайлов и вышел.

От гадалки Ольга вышла подавленная. У неё был выбор: либо продолжать встречаться с призраком по ночам, либо ехать на могилу Лаймы и там разобраться со всем окончательно, как посоветовала Глафира Федоровна.

Но что она там будет делать? Скажет пару пустых слов: «Прости меня» или «Оставь меня в покое»? Что это даст? Она же не настолько суеверная.

И еще гадалка велела поставить за упокой души висельницы свечку. Это нетрудно. Только разве церковь приветствует висельников? И потом, что это изменит? Она станет спать спокойно? Её перестанут терзать ночные кошмары?

Ольга терялась, не знала, как поступить, не могла ни на что решиться.

А может, все-таки поехать, послушать Глафиру Федоровну? Что она теряет? В конце концов, может, действительно, побывав на могиле Лаймы, она обретет покой? То же самое внушение, которого ей так сейчас не хватает.

Бабушке оставит записку, что заночует у подруги, бабушка все равно не знает её подруг. Сама же тем временем возьмет билет на автобус и рванет в Пырьевку, может, там освободится от своих страхов?

Дома, к радости Ольги, Ирины Петровны не было. «Наверное, пошла в магазин», — решила она.