Эту ересь я слушал с открытым ртом, лихорадочно вспоминая, где ближайшая телефонная будка, вызвать скорую с дружелюбными, улыбчивыми санитарами и добрым дяденькой-доктором со шприцом чего-нибудь седативного. Иначе, с нежданно поехавшим Варламом, мне было не справиться. Может, вино чем-то разбавили?

Варлам же удивленно смотрел на меня, не понимая, почему я этого не знаю. Плюнув на несуразности в моём лице, он достал из кармана свою зажигалку. Бронзовую гильзу с серебряной кнопкой на торце. При нажатии кнопки, с другой стороны вырывался язычок пламени. Ну, видел я такую зажигалку, и что? Даже думал купить, но пять золотых за такую игрушку, да идите вы. К зурам, пузико щекотать. Варлам сноровисто раскрутил гильзу и вытряхнул на ладонь ярко алую палочку, с палец размером. Достал из кошеля серебряную монету и, направив один конец палочки в открытую дверцу печки, приложил к другому серебрушку. Я как-то держал в руках китайский Тип 74, он же советский лёгкий пехотный огнемет ЛПО-50. Впечатления те же. Струя огня с шелестящим демоническим звуком рванула в открытую топку печи. Он этой хренью прикуривает? Зажигалку выпускает минздрав со слоганом: «А мы ведь предупреждали»? А ест он, заряжая пушку мешком вареной картошки и стреляя в рот? Гм, а почему из зажигалки такого пламени не было?

— Кнопка на зажигалке с другой стороны как игла. — пироман-гигант вручил мне бронзовый корпус зажигалки, дабы я ознакомился с устройством подпружиненной кнопки. — Чем больше серебра касается накопителя, тем больше струя пламени. Это, — он подал мне алый цилиндр, — месячный накопитель дара огня. Если приложить к торцу такой же по диаметру кусок серебра, его полного хватит на восемнадцать минут. Зажигалки, с маленьким огоньком, хватит на два-три года.

— А как кончится, накопитель куда? — с ценой накопителя понятно, вряд ли дороже пяти золотых.

— Никуда. Если ты израсходовал всё залпом, он просто рассыпается. — Варлам скрутил зажигалку обратно, и не особо волнуясь, спрятал её в карман. — А вот если расходовать медленно, зажигалкой, в нем остаётся запас дара. Но пламя уже не получается. Очень горячий воздух. Такими разряженными накопителями, к примеру, греют воду. Или, вместе с воздушными накопителями, обогреваются. А когда уже совсем ничего полезного не выходит — на свалку вывозят. Они по второму разу не заряжаются.

— Все на одну? — я почуял, как меня с непреодолимой силой потянуло на эту свалочку.

— Именно. Я вот что предлагаю. — Варлам оживился. — Мы сейчас туда сходим, и пороемся в поисках воздушного накопителя. Более-менее живого. Цепляем к нему кусочек серебра и в дымоход тебе закрепим, пусть все время воздух тянет, и дым из дверцы валить не будет.

— Ага, а где эта свалка? — ох, что-то мне подсказывает, одним воздушным накопителем я не обойдусь.

Встрепенувшись, я отбросил воспоминания и взялся за ножницы. Устроив зеркало на камень, взялся за бороду. Клочки волос отправлялись в костёр, меня ещё на Земле приучили к этому суеверию, а тут, где есть магия, сам бог велел. Закончив с бородой, потянулся к прическе. Косичку, придумает тоже. Хотя… Обещал не трогать, опять же.

Алатана Бэар

Максим, я решила про себя хотя бы называть мужа по имени, прихватив мыло, полотенце, ножницы, свою шкатулку с чудо-зеркалом и, зачем-то, котелок, ушел на реку. Ножницы, кстати, я ему отдала только после клятвенного обещания не трогать волосы. «Chestnoepionerskoe», — сказал он, объяснив, что это формула одной из нерушимых клятв. Я же порхала по хижине, напоминая себе приобретенное от мужа прозвище. Душа пела нечто, напоминающее восхищенное любование красотками веселого квартала вернувшимися из долгого плавания моряками. План бывшего, уже бывшего, спасибо Светлый, хозяина выдать меня замуж за старика-нищего обернулся свободой. Свобода. Душа, вслед за пением, пустилась в пляс. Я десять лет училась в лучшем учебном заведении. На мое образование потрачена уйма деньжищ. Я свободна, передо мной открыто столько дорог, что я терялась в выборе. Заработок! Можно открыть аптеку, продавать травяные сборы. Правозащитник! Нотариус! У меня свидетельство с отличием по правоведенью. Вот же! Свидетельство осталось в замке. Можно восстановить в Академии, но на это нужны деньги. Позже. Да тот же уход за скотиной сейчас, когда не нужно возмещать деньги за обучение барону, кажется мне жутко прибыльным делом. Максим вернется, надо будет посоветоваться. Муж. Я улыбнулась, подумав о нем. Он хороший. Странный, непонятный, но, определенно, не злой. Правда, судя по-вчерашнему, пьет безбожно. Недэя Альвира говорила, что хорошая жена отвратит от вина. А я постараюсь быть хорошей женой. Я домыла посуду, выплеснула грязную воду за двор и сейчас сноровисто крутила рукоятку ворота колодца. Вид платья, хоть и заштопанного в самых сильно порванных местах, не располагал к задержкам на улице. Занеся воду домой, я взялась за метлу. Нужно прибрать волосы супруга и вечером, как растопим печь, сжечь. Завернув отходы процесса стрижки в лист лопуха, я закинула их в вычищенную от золы топку. Не хотелось бы, чтоб тяга подхватила волосы и разнесла их по округе. Хоть людей с темным даром в округе нет, рисковать не следует.

— Хозяин где? — я вздрогнула от внезапно раздавшегося от двери грубого голоса, да сколько ж можно ко мне незаметно подкрадываться.

— Скоро будет. — стараясь унять испуг ответила я, рассматривая крепкого, молодого, по виду старше меня лет на пять, мужчину, в такой же, как у мужа полосатой безрукавке. В такой же? — Максим!?

Я растеряно рассматривала супруга. Он побрился. Ни усов, ни бороды. Волосы, еще влажные после мытья, откинуты назад, открывая широкий лоб. То, что за такие волосы половина учениц Академии продали бы душу Темному, я упоминала, за такие ресницы оставлять душу в залог двинулась бы вторая половина. Пожалуй, вместе с преподавателями. Густые брови, с легким изломом ближе к внешнему краю, чуть темнее пшеничных волос. И косой шрамик на левой брови нисколько ее не портил. Как и нос безо всяких горбинок не портила слегка искривленная в правую сторону линия переносицы. Широкая улыбка открывала ровные зубы.

«Мамочки, ямочки на щеках!» — Голос, одетый в девичий сарафан, умилительно улыбался, прижав руки к груди.

Муж имел образ мальчишки-хулигана, любителя подраться. Но, почему-то, подраться, только вступаясь за младших и девчонок. Хотелось доверять этому озорному взгляду голубых глаз. Вот же бабья погибель. Остальное мальчишке совсем не принадлежало. Высокий, на голову выше меня. Чтобы посмотреть на плечи, приходилось поворачивать голову, какой же ширины они будут, если он молодцевато их расправит? При этом в поясе, казалось, его можно обхватить пальцами. И нет ощущения тяжелой неуклюжести, упругие экономные движения, я помню, как он утром вставал, как сидя тянулся к шкафчику за ножом. Не старый медведь, каким он показался мне лохматым, заросшим и с бородой. Молодой, еще любопытный медвежонок, уже вступивший в самостоятельную жизнь и готовый отстоять свою территорию.

— Максим? — я вдруг вспомнила своё решение стать хорошей женой. Сейчас значение выражения «хорошая жена» открылось мне с другой стороны. Я опустилась на табурет, силясь унять сердцебиение.

— Белка, ты чего, может чайку? — муж трогательно обеспокоился моим внезапным бессилием. — Сейчас, воды вскипятить поставим. Я к соседке забегу за травками, тимьян там, ромашка. Посидим — подумаем.

Подкинув пару полешек в печь, он зацвиркал огнивом над льняным трутом.

— Не надо к соседке. — я, вздохнув, встала и подложила к поленьям бересты. — Ромашка возле забора растет. Ближе к лесу, на опушке, тимьяна полно, всё в сиреневом цвету. Возле колодца я мяту видела. Вдоль дороги можно фенхель поискать. Если только базилик спросить. Садит она его или нет.

— Ты в травах понимаешь? — он заинтересовано отвлекся от раздувания трута.

— Училась. Я могу сборов травяных насобирать. От болезней всяких. Успокаивающие к примеру. — решено, начинаем с травоведения. — Если всё-таки зайдешь к соседке, спроси, может надо чего-нибудь.