Нарсес гневно смотрел на него. Улыбка Велисария сошла с лица, и ее заменило… сожаление? Жалость?

— Такая потеря, — пробормотал он. Затем заговорил более громко. — Я скажу тебе правду, евнух Нарсес. Я клянусь в этом перед Богом. Ты переживешь меня, а я не умру молодым.

Появилась хитрая улыбка.

— По крайней мере от естественных причин. Кто знает, что случится в этом мире, который мы создаем? Но в будущем, которое бы было, я умер в шестьдесят лет. Ты все еще жил.

Челюсть Нарсеса отвисла.

— Ты серьезно?

На мгновение привычная подозрительность Нарсеса исчезла. На это мгновение — очень короткое — морщинистое и чешуйчатое лицо снова стало лицом ребенка. Мальчика — до того, как его кастрировали и бросили в полную горечи жизнь.

— Ты в самом деле говоришь правду?

— Я клянусь тебе, Нарсес, перед самим Богом, что говорю правду.

Подозрение вернулось, подобно оползню.

— Почему ты мне это говоришь? — спросил Нарсес. — И только не надо нести мне чушь. Я знаю, насколько ты хитер. Здесь есть какая-то ловушка.

Гневные глаза евнуха обвели шатер и видимый сквозь проем пейзаж, словно в поисках ловушки.

— Конечно есть, Нарсес. Думаю, это очевидно. Амбиции. — Взгляд Нарсеса резко вернулся к Велисарию.

— Такая потеря, — повторил Велисарий. Затем сказал твердо и уверенно: — Я прощаю тебе твое предательство, евнух Нарсес. Феодора не простит, потому что она не может отбросить свою злобу и неприязнь. Но я могу и делаю. Теперь я клянусь тебе перед Богом, что прошлое прощено. Я только прошу в ответ, чтобы ты оставался верен тому единственному, что привело тебя к предательству. Твоим амбициям.

Велисарий развел руки, словно гигант, держащий невидимый мир.

— Не думай мелко, Нарсес. Не удовлетворяйся мелкой амбицией свалить меня. Мысли по крупному. — Улыбка вернулась. — Почему бы и нет? У тебя все еще есть по крайней мере тридцать лет, чтобы насладиться плодами твоих трудов.

Нарсес быстро бросил взгляд на Рану Шангу. Царь раджпутов стоял снаружи, возможно в сорока футах. Они с Дамодарой дружелюбно болтали с Валентином.

— Не дури, — прошипел он. — Да, я очистил гнездо Дамодары. Он устал до смерти от шпионов Нанды Лала, наблюдавших за каждым его шагом. Но… больше, чем это?

Ухмылка вернулась с полной силой.

— Это армия раджпутов, Велисарий, на тот случай, если ты не заметил. Эти сумасшедшие ублюдки так же склонны нарушать клятву, как ты. Они поклялись в вечной верности императору малва, и этим все сказано.

Велисарий почесал подбородок и хитро улыбнулся.

— Да, поклялись. Но я предлагаю тебе, если ты этого еще не сделал, исследовать природу этой клятвы. Знаешь ли, клятва клятве рознь. В прошлом году я попросил Ирину точно выяснить для меня, в чем поклялись цари Раджпутаны в Аджмере, когда наконец стали союзниками малва. — Улыбка стала очень хитрой. — Они поклялись в вечной верности императору малва, Нарсес. — Велисарий собрался уходить. У края шатра, в отбрасываемой им тени, он остановился и повернулся. — Кстати, Шандагупта не упоминался. Никаких имен, Нарсес. Просто: императору малва.

Он тогда чуть не рассмеялся, увидев лицо Нарсеса. И снова это было лицо маленького мальчика. Однако не лицо доверчивой невинности. Это было горящее готовностью лицо жадного ребенка, увидевшего торт, который его мать только что поставила перед ним в честь дня его рождения.

Ребенка, которого ждет еще много дней рождений. Много, и много тортов.

На пути назад, когда они ехали по неровной почве, Эйд послал только один ментальный импульс. «Смертельны удары Велисария».

Как только Велисарий зашел в командный шатер, то все понял. Улыбающиеся лица его военачальников служили достаточным свидетельством. Глубокая гримаса недовольства Маврикия — доказательством.

Увидев это недовольное выражение, Велисарий засмеялся.

— В чем дело, старый ворчун? — спросил он. — Признай правду — ты просто не терпишь, когда планы исполняются, и все идет хорошо. Это против твоей веры.

Маврикий изобразил улыбку, в некотором роде. Если бы лимон мог улыбаться.

— Это неестественно, — проворчал хилиарх. — Против законов человека и природы. — Он поднял в руке свиток и протянул Велисарию. Затем, пожимая плечами, сказал: — Но, очевидно, это не против законов Божьих.

Велисарий с готовностью развернул свиток и просмотрел содержание.

— Ты это прочитал. — Слова прозвучали, как утверждение, не вопрос.

Маврикий кивнул и показал на других офицеров.

— И передал им суть.

Велисарий бросил взгляды на Кирилла, Бузеса и Кутзеса и Васудеву. Грек, два фракийца и кушан, но они вполне могли быть горошинами в одном стручке. Все четверо улыбались. Частично от удовлетворения, увидев, как выполняются планы. В основном от чистого удовольствия, поскольку наконец покончили с маневрами. Конечно, за исключением одного последнего, тяжелого марша — но это будет путь к битве. Они нисколько не сомневались, что этот марш окончится триумфом. Их армия была армией Велисария.

Одна горошина в стручке немного отличалась от других. Улыбка кушана была такой широкой, что, казалось, его лицо сейчас разорвет. Велисарий сурово посмотрел на него и предостерегающе потряс свитком.

— Шлемы остаются на головах, пока мы не зайдем достаточно далеко в кванат, Васудева. Любой кушан, который только расстегнет пряжку до того, как мы спустимся вниз… Я посажу его на кол. Клянусь, что посажу.

Улыбка Васудевы не сошла с лица, даже не стала менее широкой.

— Не беспокойся, полководец. Мы планируем религиозную церемонию после того, как спустимся вниз. Выложим огромную кучу вонючей-трахнутой-глупой варварской дряни. Произнесем короткую молитву, проклиная это дерьмо и обещая ему вечное забытье. — Он виновато развел руками. — Конечно, по праву мы должны бы их сжечь. Но…

Кутзес рассмеялся.

— Маловероятно! Если ты только не хочешь, чтобы мы все задохнулись в дыму. И так будет тяжело дышать, когда десять тысяч человек станут пробираться по туннелю. Даже отправляя их партиями, мы будем частично задыхаться.

Удовлетворенный Велисарий вернулся к изучению свитка. Однако на самом деле он не читал слов. Послание было таким коротким, что не требовалось особого изучения. Просто дата и приветствие.

Его глаза зафиксировались на приветствии, как усоногий рак прикрепляется к камню.

— Слава Богу, мы покончили с этими горами, — заявил Бузес.

— И с этими упрямыми ублюдками раджпутами! — радостно согласился его брат.

На глаза Велисария навернулись слезы.

— Это послание означает кое-что, гораздо более важное для меня, — прошептал он и погладил лист. — Оно означает, что моя жена все еще жива.

Увидев счастье на лице Велисария, его военачальники замолчали. Затем, откашлявшись, Кирилл пробормотал:

— Да. Вполне вероятно.

Велисарий внимательно посмотрел на греческого катафракта. Выражение Кирилла, как он видел, отражалось на лицах братьев и Васудевы. Неуверенность, надежда ради их полководца, но… но…

— На войне случается всякое, — заявил Велисарий, обращая сомнения в слова. — Может, Антонина и мертва. Может, послание отправил Ашот, сообщая нам, когда флот тронется из Асэба.

Он посмотрел на Маврикия. Хилиарх теперь улыбался, точно так же широко, как до него улыбался Васудева. В этом веселом выражении не осталось и следа ветеранского пессимизма.

Велисарий тоже улыбнулся.

— Скажи им, Маврикий. — Маврикий откашлялся.

— Ну, это так, парни. Я только передал вам суть самого послания. Да, определенно, Ашот мог его отправить. Мог его отправить, стоя над окровавленным трупом Антонины. Но я на самом деле сомневаюсь, что тот щетинистый ублюдок стал бы обращаться к полководцу, как… я цитирую: «дорогой и любимый». Даже хотя он и армянин.

Шатер взорвался хохотом. Велисарий весело к нему присоединился, но его глаза оставались прикованными к свитку.