Ирина почувствовала, как его грудь легко вздымается от мягкого смеха.

— Называй это моей дхармой, если хочешь.

Ирина кивнула, ее голова все еще лежала на плече у Кунгаса. Она протянула руку и погладила его шею сзади. Нежные пальцы плясали на его крепких мышцах.

— Я понимаю, — прошептала Ирина. — Пока я понимаю. — Она один раз рассмеялась сама, очень тихо. — Но мне может снова потребоваться успокоение, учти. Если это будет и дальше продолжаться.

Ирина знала, что Кунгас улыбается.

— Недолго, я думаю, — услышала она его слова. — Знаешь ли, девушка она решительная.

Ирина вздохнула и прекратила гладить шею Кунгаса. Мгновение спустя она крепко положила руки ему на грудь, отодвигая его от себя.

— Да, — прошептала она. — Она определенно решительная. — Теперь Ирина оттолкнула его.

— Тогда иди. Я увижу тебя сегодня вечером на совещании. — Он церемонно поклонился.

— Приготовься сражаться, Ирина Макремболитисса. Дракон индийских предрассудков ждет твоего римского копья.

Веселье вернулось с полной силой.

— Какая смехотворная метафора! Тебе пора снова заняться чтением, глупый варвар!

Был поздний вечер, когда Ирина заговорила. Совещание продолжалось уже несколько часов.

Ирина вытянула шею, поворачивая голову в одну и другую сторону. Внешне это казалось жестом человека, который просто потягивается, чтобы оставаться внимательным во время долгого, очень долгого совещания советников императрицы.

На самом деле она пыталась не улыбнуться образу, который возник у нее в сознании.

«Это не „совещание". Это — улыбка, убирайся, убирайся! — чертов проклятый аукцион».

Ее глаза остановились на императрице. Шакунтала сидела напряженно с прямой спиной на подушке, положенной на трон. Сам трон был широким и низким. В позе лотоса, с руками по бокам Шакунтала напоминала Ирине статую богини на алтаре. Девушка поддерживала эту позу и суровое выражение лица на протяжении всего совещания — казалось, совсем без усилий. Как знала Ирина, эта самодисциплина была одним из многих подарков девочке Рагуната Рао.

Ирина легко покачала головой.

«Прекрати думать о ней, как о „девочке". Теперь это женщина. Да, ей не больше двадцати, и она все еще девственница. Но тем не менее женщина».

За долгие месяцы — теперь уже почти год — с тех пор, как Ирина приехала в Индию, она очень полюбила Шакунталу. В частной жизни повелительное, императорское поведение Шакунталы превращалось в нечто совсем другое. Все равно оставались железная воля и уверенность в себе, которые посрамили бы слона. Но также присутствовали и юмор, и быстрый ум, и добродушное подшучивание, и готовность слушать, и принятие человеческих слабостей. И это тоже было наследство от Рагуната Рао.

Ни один из многих советников Шакунталы ни на мгновение не сомневался, что императрица, если посчитает необходимым, может приказать казнить тысячи человек, даже не моргнув глазом. Но ни один из этих советников ни на мгновение не колебался, высказывая свое мнение. И это тоже было наследством от Рао.

Теперь глаза Ирины остановились на большой группе мужчин, сидящих перед императрицей на собственных плюшевых подушках, которые лежали на покрытом ковром полу.

Они были участниками аукциона.

Здесь собрались послы из всех королевств Индии, все еще независимых от малва. Был представлен Тамрапарни, огромный остров к югу от Индии, который иногда называли Цейлон. И за последние две недели также прибыли полномочные представители из всех королевств индийского мира. Большинство этих послов привели с собой солдат, чтобы доказать искренность своих предложений. Подразделения из Чолы и с Тамрапарни оказались достаточно крупными. Сурат был набит, как ящик, солдаты размещались практически везде.

Они появились или путем, по которому шла контрабанда, украдкой прорвавшись сквозь блокаду побережья, или, гораздо чаще, добрались пешком по суше через Кералу. Керала, которой правил дедушка Шакунталы, тоже была представлена, несмотря на предательское попустительство в прошлом году, когда малва устроили заговор против императрицы и подослали к ней наемных убийц. Шакунтала практически заставила представителя Кералы Ганапати унижаться и пресмыкаться. Но в конце она разрешила Керале присоединиться к аукциону.

Ирина до последних нескольких недель полностью не понимала истинные объемы индийского мира. Она всегда думала, что индуизм и его буддийское ответвление — это религии Индии. Но, как и христианство, эти религии за столетия широко распространились, а вместе с ними распространилась и культура.

Там были представители Чампы, и Хайнаня, и Лангкави, и Тарумы, и многих других стран. Лица этих послов несли отпечатки рас Юго-Восточной Азии и ее великих архипелагов, но под кожей они оставались детьми Индии — в том, что имело значение. Нации, зачатые индийскими миссионерами, вскормленные индийскими обычаями, выращенные индийской торговлей и воспитанные на санскрите или одном из производных языков.

Даже Китай был представлен буддийским монахом, которого послало одно из великих королевств той далекой земли. Он, в отличие от остальных, не приехал бороться за руку Шакунталы. Он просто приехал посмотреть. Но люди — по крайней мере, королевские послы — не путешествуют через море просто, чтобы посмотреть на камень. Они приезжают, чтобы изучить комету.

Восстание Шакунталы потрясло малва. Самая могущественная в мире империя все еще стояла на ногах и все еще ревела в ярости. Но она ввязалась в смертельную схватку с противниками с таинственного Запада — врагами, которые оказались более значительными, чем представлял индуистский мир. А теперь, поднимаясь из каменистой почвы Великой Страны, восстание Шакунталы молотом било по коленям гиганта. Если эти колени когда-то сломаются…

Независимые королевства индуистского мира наконец отбросили колебания. Они все еще боялись малва, приходя в оцепенение от чудовища, но Шакунтала показала, что зверя можно ранить. Пустить кровь. Возможно, не сломить. Это еще нужно посмотреть. Но даже колеблющиеся, робкие, капризные королевства Южной Индии и Юго-Восточной Азии наконец поняли правду.

Вернулась Андхра. Великая Сатавахана, самая благородная династия в их мире, все еще жива. Эта империя и эта династия закрывали щитом Южную Индию и индийские земли за ней на протяжении столетий. Возможно, она все еще способна это делать.

Все они прибыли, и все они боролись за династический брак. И борьба получалась яростной. На протяжении недель перед совещанием хитрый пешва Дададжи Холкар сравнивал одно предложение с другим, ставя сопутствующие условия против ограничений, пока не осталось ничего, кроме твердых предложений союзничества. На самом совещании, на протяжении многих часов, Дададжи превратил эти твердые предложения в бруски железа.

Ирина сдержала улыбку. Дададжи Холкар, низкорожденный сын оскверненной Махараштры, перехитрил и обыграл послов более искусной тактикой, добился преимуществ искусными маневрами во время переговоров с самыми опытными дипломатами индуистского мира из касты брахманов. Если бы кому-то из них сейчас сказали, что сам Дададжи — только представитель низкой касты вайшиев, а на самом деле — просто шудра в любой индийской стране за исключением Великой Страны — они были бы шокированы от макушек своих аристократических голов до подошв своих чистых брахманских ног. Конечно, они также расстроились бы при мысли об осквернении, которому подвергались на протяжении многих часов частных бесед с этим человеком. Однако по большей части они просто поразились бы.

— Это невозможно! Он — один из самых образованных людей в Индии! Ученый, так же как и государственный деятель!

Ирина могла представить, как бы они недоверчиво восклицали:

— Это невозможно! Он же — пешва Андхры! Как могла великая Сатавахана — самые чистые в Индии кшатрии — быть обманута таким человеком? Невозможно!

Старания Ирины сдержать веселье трансформировалась в нечто более мрачное. Что-то холодное и расчетливое и — в своем роде — полностью безжалостное. Она тоже могла быть палачом.