Поначалу эксперименты с «гиперреальностью» были совершенно тщетны. Я фокусировался на предмете, входил в состояние «врастания», но дальше дело почему-то не шло. Вдоволь намучившись, я решил спросить совета у Халида, однако неожиданно все получилось само собой.

Я готовился к сессии в университетском кафе. Было поздно; народ разошелся и стояла относительная тишина. Проштудировав очередную страницу учебника, я устало поднял глаза. В поле зрения попала маленькая солонка. Казалось, я просто не замечал ее раньше. Размышляя о своем, я ненавязчиво разглядывал солонку. Она была совершенно обычной — круглая, беленькая, относительно чистая. Кое-гда эмаль потрескалась, в одном месте чуть заметно облупилась. Солонку опясывал простенький орнамент; я обратил внимание, что цветные мазки не всегда соответствуют обводкам, выползая за пределы. Орнамент состоял из чередующихся листьев и ромбов в псевдофольклорном стиле; преобладали голубой и зеленый цвета.

По-прежнему, обдумывая планы сдачи зачетов, я переместил внимание на соль. Она была крупнозернистой и грязной; кое-где сбилась в грудки. Некоторые кристаллики отражали свет и даже играли радужными гранями, некоторые казались матовыми и мертвыми. Внезапно я поймал изменения восприятия: казалось, я рассматривал кристаллики через большое увеличительное стекло. Понемногу увеличение возрастало: я мог рассматривать каждый кристаллик во всех подробностях, сосчитать количество граней, наслаждаться преломлением в них света. Затем зрительное восприятие и вовсе свихнулось: я начал воспринимать кристаллы соли одновременно со всех сторон как некое целое. Удерживать это состояние не хотелось; я расслабился и наблюдал за ним со стороны.

Резкий звон посуды за кафешной стойкой вывел меня из транса. Я вернулся к учебнику и заметил странную особенность: недавно прочитанная страница буквально стояла перед внутренним взором во всех подробностях. Мало того, из всего, прочитанного сегодня, я не забыл ни одной запятой! Было чему удивляться.

Разумеется, я отправился за толкованием этих чудес к Халиду.

— Теперь ты понял важнейший принцип любого транса, — с ходу заявил он мне. — Это состояние должно быть спонтанным, оно появляется, когда меньше всего его ждешь. В то же время, им можно управлять и вызывать по мере необходимости.

Главное — не тужиться. Транс всегда случается — другого слова подобрать просто невозможно.

Теперь «гиперреальность» пошла гораздо легче. Не скажу, что мне удавалось действительно стать той же солонкой или другим предметом, однако качество восприятия резко изменилось. Оно стало гораздо гибче: говоря в общем, предметы принимали совершенно иные формы, чем видилось «невооруженным» глазом. Дело даже не в том, что удавалось увеличение предметов или созерцание их с разных сторон одновременно (кстати, такое бывало далеко не всегда). Наблюдая, скажем, карандаш, я чувствовал как бы «самость» его, цельность, уникальность, неповторимость, можно сказать, чужое бытие. Карандаш был карандашом и вмещал в себе весь космос. Теперь я получал громадное наслаждение от предметов вообще; мир предстал в бесконечном восхитительном разнообразии.

Халид сдержанно относился к моим успехам. Он по-прежнему ворчал, что мои клетки знали об этом опыте уже давно, а в том, что с глаз спала пелена, нет никакой моей заслуги.

— Если хочешь знать, — говорил он мне, — на пути Искусства понятие заслуги или достижения отсутствует вообще. Твои знания никому не принадлежат, вернее, абсурдно говорить, что они могут принадлежать кому-то.

— Но ведь этого достиг я сам, моими собственными усилиями! — горячо возражал я. — Допустим, ты помог мне, и я тебе очень благодарен, однако никто бы за меня не смог научиться «врастанию» или «гиперреальности». Это моя личная заслуга, и ею можно гордиться!

— Гордись-гордись, — хихикал Халид. В последнее время он перестал безжалостно наступать на мои больные мозоли, вернее, делал это мягче, человечнее. — Только ты смешиваешь гордость и уважение к себе. Гордиться достижениями на пути Искусства бесполезно по одной причине: их источник — не в тебе самом. И уж подавно, не во мне.

— Но ведь ты сам говорил, что нет сил вне нас.

— Так ведь вне нас этого источника тоже нет! Его нет нигде — или можно сказать, он везде. Я уже говорил: Искусство не принадлежит никому; в нем нет ни начала, ни конца. Если кто-то считает себя человеком Искусства — это его личное заблуждение.

— Как заблуждение? Ты мне все уши прожужжал о людях Искусства.

— А ты больше развешивай уши!

Подобные диалоги у нас случались не раз, и не два. Я привык, что Халид может противоречить себе через слово. Верить ему или нет? Этот вопрос преследовал меня постоянно. Разумеется, как и всякий мистически настроенный юноша, я мечтал найти своего гуру, однако всегда мне представлялся древний старик с бородой, изрекающий истины, не вызывающие сомнений. Воспринимать Халида как гуру? Нет, это уж слишком. Впрочем, этот человек притягивал и отталкивал меня с одинаковой силой. Сомнение и доверие чередовались день ото дня. Наконец, терпение лопнуло, и я решил не откладывая задать прямой вопрос. Я застал Халида в его комнате за ужином.

— Халид, нам надо поговорить.

— Может, ты дашь мне поесть?

— Ешь, пожалуйста. Но потом нам все равно надо поговорить.

— Интересно, о чем?

— Да ты ешь, ешь.

— Вот спасибо. Чует мое сердце, в тебя вселился бес. Сейчас он будет донимать меня расспросами.

— А то!

— Чудненько. Придется нам изгнать беса — пока не поздно.

— Что ты имеешь ввиду?

— Что имею, — как у вас говорят, — то и введу.

Ни с того ни с его я почувствовал урчание в желудке. Живот отчаянно скрутило, в кишечнике творилось нечто невообразимое. Туалет был страшно далеко — в конце коридора этажом выше.

— Я потом зайду, — пролепетал я и кинулся к двери.

— Ага, — с набитым ртом буркнул Халид.

Обиду на Халида я держал долго, хотя и понимал, что взял он меня совершенно колдовским способом. Это совершенно не могло быть простым расстройством желудка.

Любопытство подмывало разузнать поподробнее, и в итоге я сдался. Словно наблюдая за моими мыслями со стороны, Халид объявился сам.

— Ну и как твой бес? Надеюсь, вышел?

— Еще как, — я вспомнил непрекращающийся трехдневный понос.

— Понима-аю, — с деланным сочувствием нараспев изрек Халид. — Испугался?

— Скорее оторопел. А потом любопытство замучило.

— Ты наверное решил, что я колдун?

— Что-то вроде.

— Правильно решил.

Мы помолчали. Я все еще не находил слов, чтобы «подъехать» к Халиду с расспросами. Халид сделал это за меня:

— Не переживай. Все гораздо проще. Когда долго практикуешь то, что ты назвал «гиперреальностью», начинаешь хорошо чувствовать людей. Взять, например, тот случай. Ты шел ко мне со страхом — его можно было почуять за версту. Ждал от меня каких-то объяснений, а сам дрожал, как заяц. Уж если идешь на разборку — неважно, с наставником, начальником или с женой, — ты должен наполниться решимостью и силой, оставить все лишние мысли и эмоции. Ты должен быть готов сражаться и победить — или погибнуть. И в том, и в другом случае страх — плохой помощник.

— И что было дальше?

— Да ничего. Как известно, страх зачастую вызывает расстройство желудка. Я всего лишь чуть-чуть обострил этот страх.

— Каким образом?

— Да очень просто. Представь себе, что в таком состоянии ты идешь по ночным горам и сифонишь своим страхом направо и налево. Неподалеку рыщет леопард. Он не очень-то любит людей — у них встречается оружие. Однако страх — верный залог удачной охоты. Если жертва пугается, она цепенеет. И тогда леопард демонстрирует угрозу.

— Физически или как-то иначе?

— Не имеет значения. Ты чувствуешь опасность и пугаешься еще больше. Ум в панике, тело больше не слушается тебя. Возможно, ты обосрешься — за это время леопард успеет и пообедать, и поужинать.