Однако это столкновение задержало Алана и дало возможность большому количеству индусских отрядов проскочить между сходящимися клиньями конницы. В беспорядочном бегстве они стали отходить на юг.

Затихал шум битвы, отступали последние отряды врагов… Город готовился к встрече освободителей. Ужасы многомесячной осады, голод и смерть, вражда и интриги — все было забыто в этот вечер, когда крылатая Ника* note 41 опустилась у распахнутых настежь ворот города.

Все способные двигаться горожане вышли к воротам, и даже здесь, в городе, который был на грани смерти, нашлись цветы для воинов, принесших свободу и жизнь.

Роскошные ковры устилали центральную улицу города. И только один человек не вышел встречать победоносного полководца. Задыхаясь от злобы и зависти, стоял он все на той же башне, и рука с царской печаткой судорожно сжимала рукоять меча.

Губы шептали проклятия, но они не долетали до ворот, где запыленный и забрызганный кровью врагов воин, бросив алую тунику на спину жеребца, почтительно склонился перед седовласым старцем. Аор улыбался необычной для него счастливой и радостной улыбкой. Ничего не спрашивая, он крепко обнял Алана.

В город потянулись обозы с продовольствием и военной добычей.

Алан не узнавал великого города, за свободу которого отдано столько жизней! Улицы завалены мусором. Горожане, похожие на высохших мертвецов, жмутся к стенам, словно желая стать незаметнее. Аор, недавний господин Алана, придерживает коня, не смея обогнать овеянного славой полководца. Армия, созданная им из песка, освободила Бактру, в которой еще недавно он был рабом. Сколько горьких дней, унижений и оскорблений перенес он здесь ради этой минуты славы!

Стоят, униженно согнувшись перед конем бывшего раба, украшенные драгоценностями вельможи и богатые торговцы. При взгляде на их лица Алан ощущает прилив внезапного гнева: когда вокруг города сомкнулись стальные шеренги врагов, эти шакалы исчезли, а сейчас вылезли из всех щелей в ожидании легкой поживы, сладких плодов победы, добытой кровью его воинов. Гордо поднимает голову Аполонодор Артамитский. Эти крысы не должны заметить его гнева, они не достойны внимания. Прочь с дороги! Могучая грудь коня расталкивает их, теснит, сшибает с ног, а они все лезут, виснут на конской сбруе, своими крючковатыми, жадными пальцами хватаются за полы его туники. Вопят нестройным хором, точно шакалы пустыни, почуявшие запах добычи. Суют ему какие-то бумаги, звенят золотом.

Взмах руки — и десяток воинов мгновенно очищает путь, бесцеремонно оттесняет именитых просителей своими тяжелыми, взятыми наперевес копьями. Но что это? Аполонодор Артамитский резко осадил коня! На кого смотрит он? Кому дарит посветлевший радостный взгляд?

Кто этот счастливец? Невольно оборачиваются все головы, неподвижно замирают квадраты военной конницы. Шепот ветерком бежит по толпе:

— Смотрите, смотрите, Аполонодор Артамитский улыбается грязному нищему!

— Где? Где? Не может быть!

Старик сидит в стороне на ступеньках, он не замечает всеобщего внимания. Достает из рваной засаленной котомки спелые вишни, слишком свежие и яркие на сером фоне его рубища. Не спеша, кладет их в рот одну за другой, медленно выплевывает косточки и с наслаждением глотает кисловатую мякоть. Видимо, он не ел уже много дней, и эти вишни — первое подаяние в честь сегодняшнего радостного дня. Впрочем, ему нет дела до всеобщей радости, ему нет дела до побед и поражений. Кому уже нечего терять, тот стоит, словно за забором жизни. Ему все равно. Вдруг старик вздрагивает. Незнакомый человек, словно перешагнув невидимый забор, вошел к нему из другого мира. Человек в алых одеждах, расшитых золотом. Оружие его сверкает драгоценными камнями. Страх заползает в сердце старика, человек стоит над ним и смотрит прямо и ласково. Теперь не жди добра.

Он съеживается и боком-боком старается незаметно исчезнуть. Но замирает на месте под пристальным взглядом, униженно кланяется. Топорщатся во все стороны лохмотья — маленький, жалкий и грязный комочек. Аполонодор снимает с себя тунику и, укутав в нее старика, легко, как перышко, поднимает его на ноги, ставит рядом с собой.

— Помнишь, старина, базар, дыни и старого вола? Помнишь, я был голоден, — ты накормил меня, я был беглым рабом, ты не выдал меня…

Нет, нет, он ничего не помнит! Он ничего такого не делал, он не виноват!

Но уже подводят лошадь, покрытую дорогим индусским ковром, зачем-то сажают его на нее. Две громадные пустые сумы вешают по бокам. Человек в золотом нагруднике все говорит.

— Пусть же радостным станет для тебя сегодняшний день. Эй, слушайте все! Этот человек — мой друг! Когда я голодал, он накормил меня! Каждый, кто захочет заключить сделки на покупку трофейных обозов, пусть заплатит дань этому старику. Воины поведут учет. Кто больше заплатит — придет первым. Вы, которые оскорбляли его вчера, будете сегодня платить ему за право говорить со мной, вашим бывшим рабом. Так повелел я — Аполонодор Артамитский. Прощай, старик. Вол, наверно, пропал? Утешься, теперь ты сможешь купить себе дом и землю.

О чем говорит этот странный человек? Ну да, у него пал вол. Какой дом? Земля? Он сможет купить землю? Зачем господин так жестоко шутит над ним?

Но уже вперед ушел отряд, только два воина остались охранять старика да писец с бумагой. Толпа торговцев хлынула к нищему старику, окружила его, тяжелые слитки золота полетели в переметные сумы. И только ночью, во дворце, куда привели воины старика, оберегая от грабителей, он вдруг вспомнил и понял все.

Из маленькой калитки в стене Акрополя вышли двое. Мипоксай впервые поднялся сегодня с постели, и Алан, бережно поддерживая друга, осторожно ступал рядом, в тени высоких стен. Оба были закутаны в простые солдатские плащи, чтобы не привлекать к себе внимания. Прогулка получилась невеселой. Отовсюду неслись крики, иногда попадались группы изрядно выпивших воинов, они что-то приветливо кричали им, приглашали с собой. Но Алан, отворачивая лицо, лишь морщился да хмурил брови. И Мипоксаю невольно передавались тревога и озабоченность друга, хотя причина ее оставалась неясной. Они уже вышли из района центральных улиц, запруженных народом. Здесь, на окраине, дома сдвинулись, стало тихо и пусто. Только впереди из-за угла вырывались какие-то красноватые блики. Подойдя ближе, они остановились, и Алан прикрыл лицо краем плаща. Загородив всю улицу, прямо на мостовой расположилась компания ветеранов, они почему-то не захотели участвовать в общем веселье, видимо, старые боевые друзья решили побыть одни, вспомнить о былых битвах и победах. Посреди круга стояла громадная бочка, и на ней коптящим светом горел чудовищный факел. Один из воинов, самый старый, носящий на теле следы многих ударов, не спеша рассматривал на свет вино и негромко говорил что-то. Друзья прислушались. , — Что мог раньше простой гоплит? Три медных драхмы получал я в месяц за свою службу. Три монеты, на которые не купишь и ягненка, стоила моя жизнь! Вся добыча шла знатным гетайрам да сотникам. Все на свете принадлежало им! Однажды мой товарищ помог бежать из осажденного города женщине, которую любил. Их поймали. Женщину взял сотник. За то, что гоплит не привел ее к нему, товарища отдали в рабство. За малейший проступок каждый из нас мог поплатиться свободой. Все изменилось с приходом этого человека. Словно солнце выглянуло из-за туч! Элладу называют солнечной. Но солнце живет там, на далекой родине этого скифа. Он будто принес его с собой. Равную долю в добыче, справедливый суд — все подарил он нам! Он наш! Ест нашу пищу, спит в такой же палатке. Свободу и справедливость принес этот человек с собой. Потому и благосклонны к нему боги, потому и дарят ему победы! Верьте ему — он выполнит все, что задумал!

Какой-то темнокожий воин схватил говорившего за край плаща:

— Я всю жизнь был рабом. Смотри, меня рубили здесь и здесь! Я отдал свою кровь! Ты говоришь — он не обманет? Он заставит господина отпустить меня домой?