— Не позволю! Но если она такая противная, почему вы не избавитесь от нее?

— Это не так просто, — грустно вздохнул Пьетро. — Вы все поймете сами, когда с ней познакомитесь.

Хотите верьте, хотите нет, но я чуть не забыла, зачем приехала к графу Караваджо. Мне стало жалко этого глупого маленького человечка. И это главарь банды?! Невероятно...

Мы медленно вышагивали через огромный холл, по периметру которого в нишах-раковинах стояли бесценные греческие статуи. К действительности меня вернули самым грубым образом: одна из дверей вдруг распахнулась и на пороге возникла хорошо знакомая фигура.

— Вы! — слабо вскрикнула я, словно анемичная героиня готического романа.

Англичанин вздернул бровь. Терпеть не могу людей, склонных к подобной театральности.

— Боюсь, прекрасная незнакомка, вы имеете передо мной преимущество, — проговорил он оскорбительным тягучим тоном выпускника дорогой частной школы.

— Да-да, я вас представлю, — сказал Пьетро без особого энтузиазма. — Мисс Блисс, это мой секретарь. Сэр Джон Смит.

— Сэр? — повторила я саркастически. — И притом Смит?

— Титул не вполне ясный, но весьма древний и довольно благородный, — учтиво сообщил Джон Смит.

— Ну конечно! — грубо ответила я. — Уж не вашего ли предка спасла несравненная Покахонтас [14]?

— Младшая ветвь семьи, — ответствовал англичанин без тени улыбки.

Пьетро, который не понял ни слова из нашего разговора, перебил раздраженным голосом:

— Дорогие мои, мы опаздываем к обеду. Хорошо, что мы вас встретили, Джон, вы должны подготовиться к завтрашнему дню. Мисс Блисс, точнее, доктор Блисс, да-да, она ученая дама, поедет с нами в Тиволи. Вы возьмете одну из машин и заедете за мисс Блисс в отель. И в этой машине должен сидеть я! Вам все понятно?

— Понятно, ваше превосходительство, — сухо произнес мистер Смит. — Можете мне поверить, я все понял.

— Тогда ступайте, мы непозволительно задерживаемся!

И Пьетро потащил меня за собой. Неприятный Джон Смит следовал за нами.

Я ни на секунду не поверила в подлинность титула Смита. Честно говоря, в подлинность его имени я тоже не верила. Но как бы там ни было, у него теперь имелось обозначение... имя, к которому я могу присовокуплять какие угодно эпитеты!

Тот первый обед во дворце Караваджо я не скоро забуду. Не знаю, что было более поразительным — еда, обстановка или сотрапезники. Пьетро ни в чем себе не отказывал, он был не просто гурманом, но настоящим обжорой. Еда оказалась выше всяких похвал — от пасты с нежным сливочным соусом до высоченной меренги, пропитанной ромом. И большую часть всего проглотил Пьетро. Блюда, которые подавали к столу, позволили выяснить кое-что любопытное о хозяине: граф Пьетро Караваджо обладал превосходным вкусом. Это наблюдение подтверждала и обстановка столовой. Каждый предмет мебели, каждая вещица были истинным антикварным сокровищем: китайские тарелки восемнадцатого века, скатерть из тяжелого камчатного полотна, которую надо гладить не менее трех дней... Я могла бы продолжать, но все равно вы не получите полного представления о роскоши дворца. Пьетро оказался куда более интересным человеком, чем показалось на первый взгляд. Да, он был толстым старым греховодником, любящим потакать своим желаниям, но при этом культурным толстым старым греховодником, а желания его отличались изысканностью.

Однако не могу сказать, что я одобряла его вкус по части женщин. В этой области старина Пьетро, похоже, предпочитал количество качеству.

Когда мы вошли в столовую, Хелена уже сидела за столом. Я поняла, что это Хелена, еще до того, как Пьетро представил нас друг другу. Никогда не видела женщины, которая настолько походила бы на любовницу. Если она и дальше продолжит уплетать спагетти с такой скоростью, то через год из пышной прелестницы превратится в жирную прелестницу. Но пассия Пьетро была еще очень молода, лет двадцати с небольшим, и ее обильные телеса казались упругими и гладкими, напоминая изысканную слоновую кость. Благодаря зеленому атласному платью без бретелек, призванному скорее обнажать, чем скрывать, большая часть массивных прелестей была выставлена на всеобщее обозрение, на белоснежные плечи беспорядочно спадала густая светлая грива, — в таком виде щеголяют героини бесконечной «Санта-Барбары». Маленький ротик недовольно поджат, а большие карие глаза не выразительнее булыжников. Хелена бросила на меня взгляд, и булыжники начали стремительно плавиться.

В конце стола сидела еще одна дама. Пьетро подвел меня к ней и представил. Это оказалась его родительница, вдовствующая графиня. В отличие от своего сына старушка отличалась болезненной худобой, лицо покрывала сетка мелких морщинок, седые волосы уложены в затейливый вавилон. Старая дама грациозно кивнула мне. В элегантном черном платье, отороченном тончайшим кружевом, сдержанная и спокойная, графиня показалась мне чрезвычайно приятной женщиной. Но недооценивать ее не стоит. В запавших темных глазах, в упор смотревших на меня, притаилась циничная усмешка.

Пьетро важно проследовал во главу стола и указал мне на стул по правую руку от себя. Хелена сидела слева. Бормотание возлюбленного она пропустила мимо ушей. Затравленно покосившись на нее, Пьетро послал мне выразительный взгляд и сел. Один из дюжины лакеев, истуканами стоявших вдоль стены, отодвинул мой стул.

Подлый англичанин тоже сел. Незанятым остался лишь один стул. Пьетро бросил туда недовольный взгляд:

— Опять опаздывает! Где этот несносный мальчишка? Ждать не будем. Еда остынет.

В качестве первого блюда подали холодный сливочный суп. Сколько я ни старалась, угадать, что туда накрошили, не удалось, но вкус был, ничего не скажешь, божественный. Пьетро почти расправился с супом, когда слуга отворил дверь и в столовую ворвался еще один персонаж.

О, он был воистину прекрасен! Да-да, прекрасен, как бывают прекрасны юноши, пока их черты не загрубели.

Пьетро недовольно покосился на широкие мятые штаны, рубашку, расстегнутую до пупа, веревочные сандалии и фыркнул:

— Явился наконец! Что за манеры! Засвидетельствуй свое почтение бабушке. И ты разве не видишь, что у нас гости? Боже, что у тебя за вид! Ты мог хотя бы руки вымыть, прежде чем прийти сюда?

Тирада меня позабавила. Итак, Пьетро — самый обычный брюзгливый папаша, ничем не отличающийся от своих американских или немецких собратьев.

Мальчик остановился и безучастно посмотрел на отца. Затем повернулся к старой даме:

— Прости меня, бабушка. Я работал и потерял счет времени.

— Ничего страшного, мой милый, — ответила старушка ласково.

— Что значит «ничего страшного»?! — рявкнул Пьетро. — Вики, этот невоспитанный хам, к величайшему стыду моему, доводится мне сыном. Луиджи, поздоровайся с нашей дорогой гостьей, доктором мисс Блисс, выдающимся специалистом по части истории искусств. И не суй свою руку, идиот, она у тебя слишком грязная. Иди вымой!

Луиджи, послушно направившийся было ко мне, замер с вытянутой рукой. Его ладонь была совершенна и в то же время сюрреалистична, словно ее вылепил Дали, — изящной формы, с длинными красивыми пальцами, раскрашенными во все оттенки синего, розового, зеленого и красного.

— А! — воскликнула я, расплываясь в улыбке. — Я догадалась! Вы художник.

— Плохой художник, — буркнул любящий папаша. — Так, балуется красками. Сущий мазила!

— Можно мне взглянуть на ваши работы?

— Вы умрете от омерзения, Вики! Луиджи, немедленно умойся.

— Оставь, Пьетро! — снова вмешалась старушка, но теперь ее голос звучал непреклонно. — Ты делаешь из мухи слона. Садись, Луиджи, поешь хорошенько. Ты такой худой. Кушай, мой милый мальчик, кушай...

Граф закрыл рот. Бросив торжествующий взгляд на отца, Луиджи сел на свое место.

— Она его балует, — проворчал Пьетро. — Как можно поддерживать дисциплину, когда тебе во всем противоречат?

Я не имела никакого желания вмешиваться в семейные споры, поэтому улыбалась и ела суп.