И тут Луиджи взорвался.

Нет смысла повторять, что он сказал, даже если бы я запомнила его слова. Как и большинство невинных отроков, Луиджи в совершенстве владел языком самых грязных непристойностей. Но, увы, тирада его произвела скорее жалкое впечатление — когда выкрикивают ругательства дрожащим голосом, иного эффекта ждать трудно. В конце концов Луиджи дал петуха и опрометью выскочил из комнаты. Лакей едва успел открыть перед ним дверь.

Если до сих пор я не часто упоминала лакеев, дворецких и горничных, то лишь потому, что пришлось бы упоминать их слишком часто. Слуги были повсюду, вертелись под ногами, наскакивали на тебя, словно блохи, когда ты меньше всего их ждешь. Семейные скандалы неизменно происходили при скоплении благодарной аудитории, но никому из семейства Караваджо зрители, казалось, не мешали. Я так и не смогла понять, по какой причине: то ли потому, что слуги считаются членами семьи, то ли потому, что они предмет дворцовой меблировки.

Пока Луиджи выкрикивал непристойные ругательства, его папаша испуганно лопотал что-то бессвязное, не забывая методично работать вилкой. Когда сын выбежал из гостиной, Пьетро приосанился, выпятил живот и заорал было громовым голосом, но поймал взгляд матери и умолк. Старая графиня хранила ледяное молчание. Ей и не требовалось ничего говорить. Все и так прекрасно понимали, что она думает и чью сторону приняла. Должно быть, бабушка с внуком решили, что Пьетро подарил брошь Хелене на веки вечные, а не дал поносить вечерок-другой.

Время до ужина прошло в неловком молчании. Я чувствовала себя неуютно, да и Пьетро тоже пребывал не в своей тарелке. Лишь толстокожая Хелена нежилась в отраженном сиянии бриллиантов. Вдова сидела, словно черная статуя, сжимая набалдашник трости морщинистыми руками. Она не сводила глаз с щегольски-пузатой фигуры своего смущенного сына.

Единственное, что не позволяло неловкости принять совсем уж вселенские размеры, — это игра Смита. От сладкого Чайковского он перешел к величественному Баху, затем к легкомысленно-печальному Вивальди и наконец дошел до Рудольфа Фримла, которого исполнил с такой ошеломляюще елейной слащавостью, что мелодия превратилась в пародию на самое себя. Не думаю, что Смит играл только для того, чтобы развеять напряженную атмосферу, нет, это эгоистичное создание всего лишь развлекало собственную персону. И, однако, музыка утихомирила страсти и успокоила Пьетро.

Вечер все тянулся и тянулся. Вдова не ушла даже после ужина (думаю, чтобы наказать Пьетро), и лишь в десять часов мы вчетвером вернулись в гостиную выпить кофе. После ухода матери Пьетро наконец расслабился, словно проказливый мальчишка. Он успел изрядно выпить и находился в агрессивном расположении духа. В присутствии матери граф старательно сдерживал свою воинственность, а потому теперь агрессия выплеснулась с удвоенной силой. Он повернулся к Смиту, который снова направился было к роялю, и рявкнул:

— Отличный спектакль, должен сказать, сэр Джон! Так-то ты выполняешь свои обязанности.

Смит лишь вздернул соболиную бровь. Пьетро хмуро посмотрел на меня:

— Этот человек еще и недели не провел в моем доме, а посмотрите, как себя ведет! Словно гость. Я его приютил, дал работу, а он знай бездельничает да посмеивается, когда мой собственный сын оскорбляет и позорит меня. Что вы на это скажете, Вики?

— Ужас! — был мой ответ.

Жалоба Пьетро, разумеется, отдавала вздорностью, но бросаться на защиту подлого Смита я вовсе не рвалась. Напротив, попреки хозяина дома доставили мне истинное наслаждение. Если бы Пьетро предложил вздернуть Смита за конокрадство, я бы с удовольствием помогла затянуть петлю.

— Пьетро, миленький, не глупи, — томно проворковала Хелена, сладострастно поглаживая бриллианты. — Что, по-твоему, должен был делать сэр Джон? Ты сам обязан разбираться со своим сыном.

Старая поговорка гласит, что для драки требуются двое. Полная ерунда! Начать драку при желании можно и в одиночку, а Пьетро явно жаждал драки. Заступничество Хелены дало ему удобный повод. Сверкая глазами, Пьетро обвинил секретаря и любовницу в том, что они крутят шашни у него под носом. Мне кажется, он искал предлога забрать назад брошь, и Хелена, не отличавшаяся умом, с готовностью угодила в ловушку.

Смит тоже (к великой моей радости) поддался на провокацию. Когда Пьетро начал бить себя в грудь и кричать, что задета честь его рода, Смит аккуратно поставил чашку с кофе и встал.

— Ладно, — сказал он утомленно. — Давайте покончим с этим. Принесите зонты.

— Ты надо мной издеваешься?! — вскричал Пьетро. — Какие еще зонты? Хочешь, как всегда, выставить меня на посмешище? Ты не воспринимаешь меня всерьез. Сэр Джон, у вас есть возможность убедиться, что нельзя безнаказанно оскорблять представителя древнего рода Караваджо!

И представитель выбежал из комнаты.

Вернулся он через минуту, размахивая... да-да, вы угадали, настоящими шпагами. Одну Пьетро швырнул к ногам Смита. Сверкнуло золото. Я вспомнила, что видела их в коллекции ювелирных изделий. Хотя шпаги когда-то принадлежали придворным и являлись скорее декоративным элементом наряда, чем настоящим оружием, клинки из толедской стали поблескивали весьма угрожающе.

Смит невозмутимо созерцал оружие, пока Пьетро силился вылезти из пиджака. Справиться с одеждой помог лакей. Пьетро схватил шпагу и принял позу, которую искренне считал защитной стойкой, — согнув колени и нелепо вскинув руки.

— Давайте, сэр Джон! Защищайте свою честь, если она у вас есть!

— Постойте! — с тревогой сказала я, когда Смит поднял оружие. — По-моему, клинки выглядят довольно острыми. Он может пораниться.

— Он и меня может поранить, — с негодованием ответил Смит. — В конце концов, не я первый начал.

Пьетро с ревом кинулся на него. Беднягу немного занесло в сторону, и стальной кончик проткнул спинку кресла. С яростным хрипом Пьетро дернул шпагу назад, но тщетно. Смит на всякий случай отодвинулся подальше. Он ждал, с интересом наблюдая за маневрами противника. Внезапно в глазах его появилась задумчивость. Я проследила за взглядом Смита — он смотрел на заманчиво оттопыренный широкий зад Пьетро. Граф, пыхтя, пытался вытащить клинок из кресла.

— Нет, — прошептала я. — Это доведет его до бешенства.

— Он уже в бешенстве, — последовал ответ. — Куда уж дальше. Почему бы тебе его не успокоить, а? Скажи что-нибудь ласковое.

Я оглянулась на Хелену — может, она сумеет утихомирить разгневанного любовника? Но та лишь таращилась и довольно хихикала. Ну как же: мужчины устроили из-за нее дуэль, что еще нужно девушке от жизни? Я посмотрела на лакея и поняла, что и с этой стороны ждать помощи не приходится. Не успела я придумать, что бы мне такое сказать, как Пьетро вытащил шпагу и быстро повернулся к секретарю. Смит очень кстати выбросил вперед руку. Сталь звякнула о сталь, и я еще больше напряглась. Дело нешуточное. Пьетро вне себя... Этим могучим ударом он наверняка разрубил бы Смита надвое.

Дуэль на зонтах была чистым фарсом, но только в силу безобидности оружия. И тогда, и сейчас Пьетро дрался по-настоящему, с искренней страстью. Я так и не поняла, то ли он был пьян и не понимал, что в руках острый клинок, то ли ему было без разницы. Все-таки этот толстый коротышка склонен к насилию. Более того, Пьетро совсем недурно фехтовал, но Смит, похоже, тоже имел некоторый опыт по этой части. Конечно, Пьетро далеко до олимпийского чемпиона по фехтованию, но перед Смитом стояла сложная задача: не только самому уцелеть, но и не поранить своего взбесившегося работодателя. Кроме того, Пьетро запросто мог в пылу драки напороться на свой собственный клинок. Словом, Смиту приходилось защищать двоих. С ехидной улыбочкой он непринужденно отступал, то и дело поглядывая под ноги. И очень кстати поглядывал — граф споткнулся о ковер, и если бы не ловкость секретаря, который прицельным ударом отвел шпагу противника в сторону, наш доблестный хозяин проткнул бы себе ногу.

Интересно, сколь долго будет продолжаться этот балаган? Если даже Пьетро никого не ранит, то его наверняка хватит апоплексический удар: по густо-багровому лицу в три ручья струился пот. Я пристроилась у Пьетро за спиной, и, когда он в очередной раз взмахнул клинком, что было сил ущипнула его за толстый бок.