Заправской горнолыжницей я затормозила рядом с Джоном, дернула его за руку и любезно сообщила:

— Вообще-то неловкие падения полагаются героине!

Не сомневаюсь, он нашел бы достойный ответ, но время поджимало. Джон повис на мне, поднялся на ноги, затем кинулся к ближайшему дереву и с ловкостью белки полез вверх, даже не удосужившись убедиться, следую ли я за ним.

В этом месте росли какие-то цветущие деревья, которые как раз распустились и источали сладкий, слегка удушливый аромат. Пока я, пыхтя и проклиная все на свете, карабкалась по ветвям, бархатистые лепестки гладили мне лицо и руки, пытаясь хоть как-то утешить.

Джон, эта проворная обезьяна, был далеко вверху. Я невольно восхитилась его хорошо развитым чувством самосохранения, с которым не смогли ничего поделать даже родимые пятна прошлого, такие, как старомодное благородство и хорошие манеры. Но он был тяжелее меня и застрял примерно в шести футах от верха стены. На этой высоте ветви были уже слишком тонкие и могли не выдержать его веса.

— Прочь с дороги, — прошипела я. — Может...

Я осеклась. Голоса приближались, на лестнице мелькали лучи фонариков. Когда преследователи доберутся до стены, то разделятся на две группы, двинувшись вправо и влево. И если у них есть крупица мозгов, то обязательно пошарят фонариками в кронах деревьев. Мы окажемся легкой добычей — висим здесь, как перезревшие плоды, под которыми вот-вот обломятся тонкие веточки.

Я запрокинула лицо, пытаясь разглядеть, чем там занимается Джон. Сверху хлынул благоухающий дождь атласных лепестков. Судя по всему, с моим партнером по бегству случился эпилептический припадок. Только этого мне не хватало! А, нет, это все же не эпилепсия, Джон лишь пытается стащить с себя пиджак. Стриптиз на верхушке дерева — занятие небезопасное. Покачиваясь, Джон выпрямился, рывком содрал с себя пиджак, размахнулся и закинул его на стену. В следующий миг он и сам оказался на стене. Я даже ахнуть не успела.

Я забралась на освободившуюся ветку и ухватилась за протянутую руку. Сверху донесся сдавленный стон.

— Что еще стряслось? — сварливо спросила я, даже не подумав понизить голос. Парни внизу производили порядочный шум.

— Ты всего лишь насадила меня на колючую проволоку, — пожаловался Джон.

Во всяком случае, я решила, что это Джон, поскольку никого другого на стене вроде бы быть не должно. Голос был полон настоящего страдания.

— Черт, Вики, работай же ногами! Что ты там делаешь? Ты что, никогда по деревьям не лазала? Весишь ты, между прочим, изрядно...

Такой наглости я уже вынести не могла. Оттолкнулась от ветки и что было мочи дернулась вверх. Зацепившись локтями за край стены, я извивалась, пытаясь втащить наверх свое непокорное тело. Оказывается, не зря Джон раздевался — пиджак прикрывал колючую проволоку. Уф-ф... Наконец-то. С помощью Джона я вскарабкалась-таки на стену, распрямилась и осторожно глянула вниз.

Преследователи были уже на террасе, завывая, словно стая волков или группа парламентариев мужского пола, обсуждающих поправку о женском равноправии.

— Хорошо, Вики, — сказал Джон, глядя, как я балансирую на краю стены. Голос его был почти спокоен. — Не торопись. Проволока проходит не по всей ширине стены. Она тянется в два ряда — с каждого края. Перешагивай. Нет, не здесь, немного левее. Хорошо. Теперь восемь футов вниз. Уровень земли по другую сторону выше. Повисни на руках и прыгай.

Он любезно поддержал меня под локоток, когда я перешагивала через проволочный барьер. Я так сосредоточилась на том, чтобы не напороться на проклятые шипы, что не слышала шумихи, творившейся в каких-то десяти ярдах. Преследователи собрались на террасе и оживленно жестикулировали. Нас они еще не заметили, поддавшись одной из тех слабостей, которым так подвержен обворожительный южный темперамент. Честная компания дискутировала во все горло, что делать дальше. Одни хотели пойти направо, другие налево, но все-таки нашелся человек, сохранивший трезвую голову и предложивший разделиться. Однако остальные подняли такой хай, дружно накинувшись на него, что бедняга счел за благо умолкнуть. Еще бы — как можно лишать людей такого удовольствия, как спор, переходящий в скандал? Преследователи орали и размахивали фонариками (истинный итальянец не способен вести беседу без помощи рук), и лучи, мельтешившие в темноте, напомнили мне старые фильмы о Второй мировой войне, когда лучи зениток снуют в воздухе, разрезая темное тревожное небо.

Рано или поздно один из лучей неминуемо должен был наткнуться на нас. Я висела на руках, ногами упираясь в небольшой выступ на внешней стороне стены. Меня скрутило от страха, и я никак не могла разжать руки и спрыгнуть. Джон сказал, что там восемь футов, но откуда ему знать? Может, у меня под ногами бездонная пропасть? Внизу ведь адская тьма, поди разбери.

Джон склонился надо мной. Моя правая рука все еще стискивала его запястье. Наверное, он снова сел на колючую проволоку, так как ласковые увещевания без всякого перехода вдруг сменились потоком площадной брани. И в тот же миг волосы Джона вспыхнули золотом, словно ореол, и ругань заглушил грохот выстрелов.

Я разжала пальцы, и мы полетели вниз. Джон при этом проехался по барьеру из колючей проволоки. Если он и завопил от боли, то я этого не слышала. Можно было подумать, что нас расстреливают из пулемета, — такой стоял шум.

Оказалось, что в расчетах он не очень ошибся, то есть мои ноги болтались в каких-то трех футах от дна «бездны». Я даже не почувствовала удара, когда приземлилась, но тут на меня обрушился Джон. Цепляясь друг за друга, мы покатились вниз. Склон был крутой, очень крутой, да к тому же усеянный камнями. И каждый треклятый булыжник наверняка оставлял на моем многострадальном теле синяк. Теперь придется ходить пятнистой...

У подножия холма протекал ручей, и, само собой разумеется, наше путешествие завершилось в этом ручье. Было бы очень странно, если бы мы пропустили хоть одно препятствие.

Все это время я продолжала прижимать к себе Джона, надеясь, что он сыграет роль буфера между мной и булыжниками, но толку от него было ноль. В результате в ручей мы свалились, сплетясь в страстном объятии. Думаю, Джон тоже надеялся использовать меня в качестве подушки. О ручье не хочу сказать ничего дурного — славный был ручей. Мелкий, с мягким илистым дном и довольно теплый. Я лежала, чувствуя, как вода ласково струится по моему истерзанному телу. Где-то вдалеке мелькали огни и слышались крики. Какая-то тяжелая штуковина давила мне на диафрагму. Я скосила глаза. Голова...

— Джон?

Ответа не было.

— Надеюсь, это ты, Джон, — продолжала я. — Потому что если это не ты, то кто?

Голова пошевелилась. Затем безжизненный голос прошелестел:

— Вода. Опять вода. Вечно вода. Наверное, это имеет какое-то глубокое значение. С точки зрения фрейдизма...

— К черту Фрейда! Это всего лишь мелкий ручеек. Джон, у нас получилось! Мы выбрались из поместья.

— Здорово. — Давление на мою диафрагму усилилось.

— Мы выбрались, но нам по-прежнему грозит опасность. Мне кажется, лучше уйти отсюда.

Судя по всему, мы преодолели изрядное расстояние. Мелькающие на горе огоньки казались крошечными светлячками, голоса доносились слабым жужжанием насекомых. Но не стоит тешиться иллюзиями.

— Джон, у них пистолеты.

— Точно! — Джон привстал. — Так ты не шутила? Мы действительно в ручье? Никогда не видел такой сырой страны. Английский климат считается влажным, но это...

— Все дело в собаке, — вздохнула я. — Если бы не этот милый пес, кое-какой воды нам бы удалось избежать. Джон, я беспокоюсь за Цезаря. Бруно — неподходящая компания для такого добродушного и доверчивого создания.

— Спасибо, что напомнила. — Джон медленно поднялся на ноги. — Раз уж мы все равно в ручье, давай здесь и останемся, на тот случай, если они приведут Цезаря.

— Ладно, все равно вымокнуть сильнее нельзя.

На это оптимистическое замечание Джон отозвался невнятным ворчанием.