— Джон, — послушно простонала я. — О, Джон...
— Вот видишь? Бруно, старина, не надо стрелять, я просто подержу ее за руку. — И Джон сполз со своего кресла. С близкого расстояния его лицо выглядело еще хуже. — Der Fernsprecher [23], дура, — нежно сказал он. — Mio tesoro, mein Liebchen [24]...
Он внезапно осекся, поскольку в комнату летящей походкой ворвался Луиджи.
— Что тут происходит? — спросил он. — Бруно, ты позволил им разговаривать?! Ты позволил им...
— Вы не сказали, чтобы я не позволял им разговаривать, — возмутился Бруно.
— Ладно, неважно. Смит, назад! Вот нюхательная соль. Как она?..
— Лучше, — пробормотала я.
Юный Аполлон склонился надо мной с искренней тревогой. Что за странное создание! Я улыбнулась ему:
— Спасибо, милый Луиджи. Ты очень добр.
Юноша помог мне привстать и с беспокойством топтался рядом, пока Бьянка совала мне в нос склянку с нюхательной солью. Я с отвращением чихнула и зашептала, косясь на Луиджи:
— Ты очень хороший, очень добрый! Я знаю, что ты не хочешь причинить мне вреда. Прости, но я больше не могу тебе лгать. Это было бы несправедливо. Этот звонок в Мюнхен... этот звонок ничего не значил. Я должна была связаться с другим человеком. Если я ему не позвоню, он вскроет конверт, который я ему оставила.
— Кто это? — заволновался Луиджи. — Адвокат? Полиция?
— Адвокат.
— Тогда позвоните ему. Немедленно!
Я кряхтя слезла с дивана и, ненатурально пошатываясь, побрела к телефону. И тут мне в голову пришла столь неожиданная мысль, что я действительно споткнулась. Я ведь не знаю номер! Как же звонить в этот чертов дворец?!
Джон, который к тому времени уже вернулся в свое кресло и теперь внимательно наблюдал за мной, увидел мое всполошенное лицо. Возможно, телепатия тут ни при чем, а все дело в обычном здравом смысле. Но с того мгновения у меня появилась безотчетная, полустыдливая вера в передачу мыслей на расстоянии. Джон скрестил руки на груди и начал выставлять пальцы.
Слава богу, что у нас принята десятичная система. Не знаю, что бы мы делали, если бы она основывалась на двенадцати, как в Древнем Вавилоне. Все смотрели на меня, поэтому никто не замечал странных телодвижений Джона, к которому я стояла лицом. Ему бы в пантомиме выступать. Единственное число, с которым у меня возникли сложности, — это девятка.
У нас все получилось, но я набирала номер медленно, так как мне требовалось подумать. Предстояло преодолеть слишком много препятствий. Первое заключалось в том, что Пьетро вряд ли сам ответит на звонок.
Он и не ответил. Ровный и безликий голос принадлежал дворецкому.
— Это синьорина Блисс, — медленно сказала я. — Я говорю по поручению сэра Джона.
Луиджи, который к тому времени забрал у Бруно пистолет, с подозрением посмотрел на меня. Я улыбнулась и кивнула ему. В конце концов, он же не знает, о чем я договорилась с вымышленным адвокатом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я упомянула имя Джона.
Дворецкий мог принимать, а мог и не принимать участия в заговоре, но про Джона он, несомненно, знал.
— Сэр Джон? — повторил он, позабыв о своем достоинстве. — Синьорина, вы звоните от имени сэра Джона?
— Совершенно верно.
— Но тогда вам надо поговорить с его превосходительством.
— Именно.
— Я его немедленно позову! Прошу вас подождать, синьорина.
— Спасибо, — поблагодарила я, стараясь сдержать вздох облегчения. Первая преграда преодолена. Я повернулась к Луиджи: — Секретарь сейчас позовет его.
— Только побыстрее, — с подозрением проворчал Луиджи. — И без фокусов!
Он ткнул пистолетом в Джона, который тщетно пытался напустить на себя невинный вид.
В трубке послышался знакомый пронзительный голос:
— Вики? Вики, это вы?
— Да, совершенно верно, это я. Синьорина Блисс. Я здесь с сэром Джоном. — Пьетро начал было что-то лопотать. Я повысила голос. Момент был неприятный. Луиджи вполне мог узнать знакомые родительские интонации. — Нет, все в порядке. Мы тут пьем с Бьянкой и ее знакомыми, хорошо проводим время... Вы должны с ней как-нибудь встретиться, она горит желанием увидеть вас. Я не могу сейчас говорить, мои друзья мне не позволяют.
С тем я быстро повесила трубку и лучезарно улыбнулась Луиджи.
Возможно, он узнал голос отца, а может, просто ощутил охватившее нас напряжение. Юноша еще больше нахмурился.
— Что-то здесь не так... Если вы обманули меня, синьорина...
— Ни за что! — с жаром вскричала я. — Разве можно обмануть человека, которым восхищаешься?! Луиджи, пожалуйста, расскажи, как ты научился ювелирному искусству. Ты такой же универсальный гений, как и Челлини, только гораздо лучше!
На этот раз лесть не помогла.
— Хватить болтать! Я должен... я должен...
Сложность состояла в том, что бедный Луиджи не знал, что же ему, собственно, делать. Он не обладал опытом и умом Бьянки. До сих пор юноша действовал под влиянием накопившегося раздражения. Причудливое стечение обстоятельств позволило ему контролировать ситуацию, с которой в любое другое время он не смог бы совладать. Рано или поздно мальчика схватят, но к тому времени кое-кто окажется на том свете. В том числе и я.
Не сомневаюсь, фрейдисты могли бы в два счета объяснить причины срыва Луиджи. Презрение отца, смерть матери (наверное, она умерла, поскольку никто ни разу ее не упомянул), череда ничтожных женщин, которые заменили ее... Но все это вздор, на самом деле никто не знает, почему одни люди срываются, а другие нет.
— Что ты собираешься делать? — спросил Джон, нервно косясь на пистолет, который покачивался в шести дюймах от его головы.
— Полагаю, мне придется вас убить, — неуверенно сказал Луиджи. — Сожалею, синьорина Блисс. Вы мне очень симпатичны, но, понимаете...
— Есть другой вариант, — возразила я. — У тебя просто не было возможности подумать о нем.
— Какой же?
Сколько времени нужно Пьетро, чтобы добраться из своего дворца до Яникульского холма? Было начало шестого, на улицах Рима час пик. Сплошные пробки.
— Мы можем заключить сделку, — предложила я с самой очаровательной улыбкой. — Бьянка уже замешана в мошенничестве, она не захочет обращаться в полицию. У меня нет сомнений, что она с радостью согласится выполнять прежнюю роль, только теперь под твоим руководством. То же можно сказать и о... сэре Джоне.
— А вы, синьорина? — спросил Луиджи. — Вы же ученый. Вы приехали, чтобы помешать нам. Мне отец так сказал.
Мы вновь ступили на подтаявший лед. Неверное слово, ложный шаг... Я не могла просто взять и объявить, что передумала. Как это ни парадоксально, уважение мальчика ко мне зиждилось на том, что я борюсь за праведное дело.
— Для меня это очень-очень нелегко, — честно призналась я. — Но существуют обстоятельства, при которых обычные правила поведения неприменимы. Ты же такой умный и такой значительный человек, Луиджи. Как я могу позволить себе судить тебя?
Юноша скромно потупился:
— Вы правы, синьорина.
Некоторое время он молчал, размышляя. Я взглянула на Джона, и от возмущения у меня перехватило дыхание. Он не забыл про пистолет, который Луиджи так и не опустил, но глаза Джона сузились, он явно забавлялся. Перехватив мой взгляд, он подмигнул. Уголки губ (далеко не таких красивых, как прежде) дернулись.
— А как же женщина? — вдруг вспомнил Луиджи. — Вы же знаете, что я ее убил. Мерзкая шлюха, она трогала драгоценности моей матери, жила в ее комнате... Она не имела права. И когда она заявилась ко мне и стала смеяться... она трогала меня, гладила меня, словно хотела... — Точеные губы с отвращением скривились. — Я ее убил, и она заслужила свою смерть... Но... Я не хотел убивать, понимаете?.. Я лишь хотел ее остановить, заткнуть ее поганый рот. Она говорила такие вещи...
От прилива острой жалости я потеряла осторожность.
