– Очень жаль, – проворчал Кремер, – но тем не менее мы попытаемся. Даже после мытья могут остаться мелкие частицы. О вашем отношении к моей просьбе сообщите сержанту Стеббинсу. Я занят.

Он круто повернулся и вышел.

Именно в этот момент я почувствовал, что мне нужно немножко успокоиться. Я заглянул в кабинет и сообщил Вульфу, что если я ему понадоблюсь, то буду у себя в комнате.

Микроскоп доставили во втором часу ночи. Я сбежал вниз.

Для осмотра рук выбрали мою комнату. Одновременно в ней находилось пять человек: два эксперта, детектив – он вводил и выводил людей, – очередной из подозреваемых и я.

Сам я торчал тут отчасти потому, что не мог оставить без присмотра комнату, а главным образом потому, что никак не мог понять, как я, встречая всех этих людей у двери, сразу не опознал убийцу Фиби. Мне хотелось снова взглянуть на каждого из них. Меня не покидало ощущение о чем, разумеется, я не говорил Вульфу, что сразу опознаю убийцу, стоит мне взглянуть ему в лицо. Не спорю, это было бы новое слово в технике раскрытия преступлений, но именно так я думал. И сейчас, сидя на краю постели, я пристально всматривался в лица, в то время как эксперты с таким же вниманием разглядывали руки.

Первая Нина Бун, бледная, усталая, неспокойная.

Второй – Дон О'Нил с налитыми кровью глазами, протестующий, нетерпеливый и в то же время с интересом наблюдающий за происходящим.

Третья – Хетти Гардинг, раскисшая, взволнованная, со взглядом, совершенно лишенным того высокомерия, с каким она разговаривала со мной четыре дня назад, когда я навестил ее на службе.

Четвертый – Уинтерхоф, представительный, крайне обеспокоенный и, наверное, потому обливающийся потом.

Пятый – Эрскин-старший, напряженный и преисполненный решимости.

Шестой – Элджер Кэйтс, с ввалившимися глазами, угрюмый, готовый вот-вот разрыдаться.

Седьмая – миссис Бун, самая подавленная из всех, совершенно растерянная, но пытающаяся держать себя в руках.

Восьмой – Соломон Декстер, опухший, с набрякшими веками, спокойный и с весьма решительным выражением лица.

Девятый – Бреслоу, с плотно сжатым от злости ртом и с глазами взбесившейся свиньи; единственный, кто выдержал мой взгляд и продолжал смотреть на меня, а не на свою руку, когда эксперты изучали ее при сильном свете специальной лампы.

Десятый – Эд Эрскин, насмешливый, скептический, совершенно протрезвевший и чувствующий себя как кот на солнышке…

Я не услышал от экспертов – как и они от меня ни одного радостного восклицания, которое свидетельствовало бы о важном открытии. Они перебрасывались с каждым из проверяемых короткими фразами, инструктировали их, иногда обменивались замечаниями, и все. Им так и не понадобились всякие там коробочки, пинцеты и прочие инструменты, которые они все время держали под рукой.

– Ну и что? – спросил я, как только они закончили с последним, Эдом Эрскином.

– А то, что о результатах мы доложим инспектору, – ответил один из экспертов.

– Боже милосердный! – с завистью воскликнул я. – Как это, наверное, интересно – служить в полиции и быть приобщенным к ее секретам! Послушайте, для чего, как вы думаете, Кремер разрешил мне присутствовать при вашем занятии? Чтобы сидеть и созерцать потолок?

– Надо полагать, – заметил другой эксперт, – что инспектор проинформирует вас о результатах нашей работы. Филиппс, пойди к инспектору и доложи.

Я пошел в кабинет вместе с Филиппсом. Вульф сидел за столом. Тут же мы застали начальника нью-йоркской полиции, окружного прокурора и двух чиновников ФБР, которые внимательно слушали Кремера. При виде Филиппса он умолк и сердито спросил:

– Господин инспектор, результаты микроскопического обследования рук оказались отрицательными.

– Блестящее достижение, ничего не скажешь! Передайте Стеббинсу, пусть возьмет у всех подозреваемых носовые платки и перчатки и пришлет вам. И дамские сумочки тоже. И пусть не забудет пометить, что кому принадлежит. Постойте! Из карманов пальто… Хотя нет, не так… Пусть он пришлет вам все пальто, шляпы и прочее, а вы тщательно осмотрите вещи, особенно карманы. И постарайтесь ничего не перепутать.

– Слушаюсь, сэр. – Филиппс вышел из кабинета.

Кремер тем временем продолжил разговор с начальником полиции.

– Мы не можем больше находиться в квартире, где временно останавливалась мисс Гантер, – сказал он. – Я не вправе взять на себя также ответственность, да и не располагаю лишними людьми. Квартира принадлежит Кэйтсу. Три опытных детектива обыскивали ее в течение трех с половиной часов и ничего не нашли. Я готов продержать их там всю ночь или пока мы не закончим здесь свои дела и не освободим Кэйтса, но и только. Задерживать дольше Кэйтса и оставлять своих людей у него на квартире я могу лишь в том случае, если получу распоряжение от вас, – он взглянул на начальника полиции, или от вас, – он перевел взгляд на прокурора.

– Я бы не советовал этого делать, – вмешался Травис, один из чиновников ФБР.

– В конце концов, не такой уж это принципиальный вопрос, его можно решить в зависимости от обстоятельств, – напыщенно заметил прокурор.

Зазвонил телефон. Вашингтон вызывал Трависа. Он подошел к моему столу, где стоял аппарат, и в наступившем молчании поднял трубку. Травис говорил мало, больше слушал своего собеседника. Закончив разговор, он повернулся к нам:

– Мне только что сообщили нечто такое, что имеет прямое отношение к нашей беседе. Во время обыска в вашингтонской квартире мисс Гантер в коробке для шляп обнаружено девять валиков к диктофону «Стенофон».

– Черт возьми! – воскликнул Вульф. – Девять? – Он был так раздражен и рассержен, словно ему подали телячью котлету с прокисшим гарниром. Все удивленно уставились на него.

– Да, девять, – сухо подтвердил Травис, недовольный тем, что Вульф помешал ему остаться в центре внимания. – Детективов неотступно сопровождал один из служащих Бюро регулирования цен, сейчас все они в канцелярии бюро прослушивают записи. – Он холодно взглянул на Вульфа. – Почему вы недовольны, что найдено девять валиков?

– Для вас, очевидно, это ничего не значит, – заносчиво ответил Вульф, – а для меня, что девять, что ни одного. Мне нужно десять.

– Какая жалость – их всего лишь девять! – язвительно сказал Травис и, обращаясь к остальным, добавил: – Мне обещали тотчас позвонить из Вашингтона, если выяснятся еще какие-нибудь важные подробности.

– В таком случае никто вам больше не позвонит, можете не сомневаться, – бросил Вульф и снова закрыл глаза, предоставляя другим до хрипоты обсуждать сообщение из Вашингтона.

Конечно, Вульф держался вызывающе, но его можно было понять. Мало того, что убийство произошло у него под носом, в его дом битком набились незваные гости, и он ничего не мог поделать. Это полностью противоречило его принципам и совершенно выбивало его из колеи. Понимая его состояние и полагая, что ему просто необходимо быть в курсе текущих событий, я решил пойти на кухню и принести ему пива. Легко представить, в каком отвратительном настроении пребывал Вульф, если даже не вспомнил, что ему до сих пор не подали пива!

Когда я вернулся, в кабинете все оставалось по старому. Я обнес присутствующих пивом, распрощавшись при этом с тремя бутылками, а остальные три поставил перед Вульфом. Болтовне в кабинете не видно было конца. Травису снова звонили из Вашингтона, но я не увидел выражения торжества у него на лице, когда он закончил разговор. Там, в Вашингтоне, сотрудники ФБР прослушивали девять валиков, однако ничего такого, что помогло бы напасть на след убийцы, на них не оказалось.

– Таким образом, – вызывающе заявил Травис, давая понять, что у нас нет ни малейших оснований утверждать, будто дело не продвинулось ни на шаг, – теперь уже нет сомнений, что мисс Гантер лгала, так как валики с записями все время находились у нее.

– И только девять, – с нескрываемым раздражением проворчал Вульф.