Начиная с этой ночи мне стало казаться, что меня не посвящают в ход расследования. Позже, правда, выяснилось, что это не совсем так, однако кое-какие основания для сомнений у меня были.

Во вторник утром Вульф заявил, что теперь я должен буду передавать ему пакеты от Баскома, не вскрывая их. Дил Баском был руководителем детективного агентства.

– Его отчеты? Значит, расследование расширяется?

– Да, – поморщившись, ответил Вульф. – Уже работают двадцать человек. Может, хоть один из них что-нибудь раздобудет.

– Не перебраться ли мне на жительство куда-нибудь в гостиницу? – спросил я. – Чтобы ненароком не услышать что-либо такое, чего мне не положено слышать.

Вульф не потрудился ответить. Когда это возможно, он старается не нервничать перед едой.

Несколько позже выяснилось, что, по мнению Вульфа, я еще могу на что-то сгодиться. В шесть вечера он появился в кабинете, позвонил, чтобы ему принесли пива, посидел молча минут пятнадцать и вдруг изрек:

– Арчи!

Его обращение застало меня как раз в тот момент, когда я открыл рот, собираясь зевнуть.

– А-а-а, – протянул я.

– Ты уже порядочно работаешь у меня, – хмурясь, заявил Вульф.

– Ага. Прикажете подать заявление об уходе по собственному желанию?

– Я изучил тебя, вероятно, значительно лучше, чем ты думаешь, – пропуская мои слова мимо ушей, продолжал Вульф. – Ты наделен острой наблюдательностью, не дурак, не трус, тебя невозможно подбить на измену, поскольку ты слишком высокого мнения о собственной персоне.

– Я просто душка! Вы должны прибавить мне жалованье: цены на все растут, и…

– У тебя тут и еда, и крыша над головой, но по молодости и тщеславию ты тратишь кучу денег на наряды. – Он погрозил мне пальцем. – Впрочем, обо всем этом мы поговорим в следующий раз. А сейчас я хочу сказать другое. Я имею в виду одно из твоих качеств, которого не понимаю, но которое тебе безусловно присуще. Это твое качество почему-то заставляет молодых женщин охотно проводить время в твоем обществе.

– Так я же употребляю одеколон «Холостяк на вечер»! – Я с подозрением взглянул на Вульфа. – Послушайте, вы явно к чему-то клоните! Может, хватит? Говорите прямо.

– Прямо так прямо. Скажи, сумеешь ты быстренько улестить мисс Бун?

Я ошалело уставился на Вульфа.

– АЙ-яй-яй! – приходя в себя, с укоризной воскликнул я. – Вот уж не ожидал, что вы способны держать в голове такие постыдные замыслы! Улестить мисс Бун! Каково, а? Нет уж если вы допускаете подобные мысли, – улещайте ее сами.

– О чем ты? – ледяным тоном осведомился Вульф. – Я же говорю о необходимости заручиться ее доверием, чтобы облегчить нам дальнейшее расследование.

– Но это еще хуже! – вскипел я. – Давайте попробуем смягчить формулировки. Вы хотите, чтобы я втерся в доверие к мисс Бун и добился от нее признания, что она отправила на тот свет дядюшку и мисс Гантер? Нет уж, благодарствую!

– Чушь! Тебе прекрасно известно, чего я хочу.

– На всякий случай все же разъясните.

– Мне нужны следующие сведения – поддерживала ли она личный, деловой или какой-нибудь другой контакт с кем-либо из Ассоциации промышленников особенно с теми, кто был здесь вчера вечером. То же самое в отношении ее тетки, миссис Бун. Необходимо установить, насколько были близки между собой мисс Бун и мисс Гантер, что они думали друг о друге, часто ли встречались на прошлой неделе. Для начала достаточно. Если обстановка позволит, можешь перейти к конкретному делу. Кстати, почему бы не позвонить ей сейчас же?

– Ну, ничего плохого в этом пока не вижу, если не разбираться, что вы имеете в виду под «конкретным делом», поскольку данное выражение допускает самое широкое толкование… Между прочим, вы действительно думаете, что преступник – один из этих фруктов из Ассоциации промышленников?

– А почему бы и нет?

– Но это же слишком очевидно! Каждый из этих типов должен понимать, что подозрение падет прежде всего на кого-то из них.

– Чепуха! Ничто само по себе не очевидно. Очевидность – дело сугубо субъективное. Очевидности всегда можно избежать, противопоставляя ей тонкость ума… Ты знаешь номер телефона мисс Бун?

Я набрал коммутатор гостиницы «Уолдорф» и попросил соединить меня с мисс Бун. Ответил мужской голос. Я назвал себя и попросил к телефону мисс Бун. Мне показалось, что она медлила больше, чем следовало бы.

– Нина Бун слушает. Вы Арчи Гудвин? Я не ошибаюсь?

– Так точно. Спасибо, что ответили на мой звонок.

– Что вы, пожалуйста! Вы хотели что-нибудь…

– Разумеется. Но речь пойдет не обо мне. Я звоню вам вовсе не потому, что чего-то хочу, или хотел, или мог бы хотеть. Я звоню по поручению одного человека, который действительно чего-то хочет, но он, но моему глубокому убеждению, самый натуральный псих. Вы понимаете мое положение? Сам-то я не решился бы позвонить вам, назвать себя, сказать, что я сию минуту взял из банка некоторую сумму и хочу спросить, как вы относитесь к предложению пообедать вдвоем в бразильском ресторанчике на Пятьдесят второй улице. А если я не могу на это решиться, то какое значение имеет для вас, чего я хочу?.. Я не отрываю вас от какого-нибудь важного занятия?

– Нет… У меня есть несколько свободных минут. Так что же нужно вашему «одному человеку»?

– Всему свой черед. А пока скажу: здравствуйте, говорит Арчи Гудвин, и в данную минуту он, по поручению Национальной ассоциации промышленников, сует свой нос во всякие разные дела. Мне бы хотелось истратить часть полученных от ассоциации денег и пообедать с вами вдвоем в бразильском ресторане на Пятьдесят второй улице, причем заранее ставлю в известность, что это будет деловая встреча с человеком, которому нельзя доверять… Ваши свободные минуты уже истекли?

– А вы, кажется, действительно опасный человек… Послушайте, а может, таинственный Некто того и хочет, чтобы вы, с помощью вашего игривого тона, уговорили меня пообедать с вами?

– Что вы! Затею с обедом придумал я сам, как только снова услышал ваш голос, пусть и по телефону. Что же касается моего Некто… Ну, вы же должны понимать, что в процессе этого расследования мне приходится общаться с различными людьми, а не только с Ниро Вульфом, который… ну, в общем, таков уж он есть. Так вот, я вынужден общаться и кое с кем из полиции, и из ФБР, и из прокуратуры. Что бы вы, например, сказали, если бы узнали, что один из них поручил мне позвонить вам и спросить, где Эд Эрскин?

– Эд Эрскин? – поразилась мисс Бун. – Вам поручили спросить у меня, где Эд Эрскин?

– Да, да.

– Я бы сказала, что человек, давший вам такое поручение, ненормальный.

– И я так думаю. Значит, с этим вопросом покончено. Но, прежде чем мы подведем черту под нашим разговором, вы, быть может, ответите на мое предложение относительно бразильского ресторана? Как вы обычно отказываете? В резкой форме или прибегаете к дипломатическим формулировкам?

– Вообще, я человек резкий.

– В таком случае, чуточку подождите, дайте собраться с силами… Ну вот. Начинайте!

– Как бы вы ни хитрили, я не могу встретиться с вами – сегодня я обедаю с теткой у нее в номере.

– Тогда, может, поужинаем позже? Или позавтракаем? Что вы скажете о ленче завтра в час?

– А что собой представляет этот бразильский ресторан? – спросила мисс Бун.

– Вполне приличное заведение с хорошей кухней.

– Но ведь… как только я пойду куда-нибудь…

– Понимаю, понимаю. Сделаем так: выходите из гостиницы на Сорок девятую улицу, я буду ждать вас там в темно-синей машине, начиная с двенадцати пятидесяти. Я не опоздаю ни на минуту за это могу ручаться, а вот за все последующее…

– Возможно, немного опоздаю я.

– Не сомневаюсь. Это свойственно всем нормальным женщинам, а вас я считаю совершенно нормальной. И, пожалуйста, не вздумайте лет этак через пять – десять сказать мне, будто я утверждал, что вы показались мне… ну, так себе, обычной. Я не говорил «обычная», я сказал «нормальная». Итак, до завтра.