— А я хочу, — упрямо заявила она. — Я хочу, чтобы всем, кто плохо ко мне относится, стало не по себе. И мы будем устраивать большие приемы, чтобы все в городе жалели, что говорили обо мне разные гадости.

— Но кто же в таком случае будет приходить на наши приемы?

— Как кто — все, конечно.

— Сомневаюсь. «Старая гвардия» умирает, но не сдается.

— Ах, Ретт, какую ты несешь чушь. У кого есть деньги, того люди всегда будут любить.

— Только не южане. Спекулянту с деньгами куда труднее проникнуть в лучшие гостиные города, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко. А уж про подлипал, — а это мы с тобой, моя кошечка, — и говорить нечего: нам повезет, если нас не оплюют. Но если ты, моя дорогая, хочешь все же попытаться, что ж, я тебя поддержу и, уверен, получу немало удовольствия от твоей кампании. А теперь, раз уж мы заговорили о деньгах, мне хотелось бы поставить точки над «i». Я дам тебе на дом столько денег, сколько ты захочешь, и сколько ты захочешь — на всякую мишуру. И если ты любишь драгоценности — пожалуйста, но только я сам буду их выбирать. У тебя, моя кошечка, преотвратительный вкус. Ну, и конечно, ты получишь все, что требуется для Уэйда или Эллы. И если Уиллу Бентину не удастся сбыть весь хлопок, я готов оказать ему помощь и покрыть расходы на содержание этого белого слона в графстве Клейтон, который вам так дорог. Это будет справедливо, как ты считаешь?

— Конечно. Ты очень щедр.

— Но теперь слушай меня внимательно. Я не дам ни цента на твою лавку и ни цента на эту твою дохлую лесопилку.

— О-о, — вырвалось у Скарлетт, и лицо ее вытянулось. Весь медовый месяц она думала о том, как бы попросить у него тысячу долларов, которые нужны ей были, чтобы прикупить еще пятьдесят футов земли и расширить свой лесной склад. — По-моему, ты всегда похвалялся широтой взглядов: тебе, мол, все равно, пусть болтают про то, что у меня свое дело, а ты, оказывается, как все мужчины — до смерти боишься, как бы люди не сказали, что это я ношу брюки в нашей семье.

— Вот уж ни у кого никогда не возникнет сомнения насчет того, кто в семье Батлеров носит брюки, — протянул Ретт. — И мне безразлично, что болтают дураки. Видишь ли, я настолько плохо воспитан, что горжусь своей красавицей женой. И я не возражаю: продолжай держать лавку и лесопилки. Они принадлежат твоим детям. Когда Уэйд подрастет, ему, возможно, не захочется жить на содержании отчима и он сам возьмет на себя управление делами. Но ни единого цента ни на одно из этих предприятий я не дам.

— Почему?

— Потому что не желаю содержать Эшли Уилкса.

— Ты что, начинаешь все сначала?

— Нет. Но ты спросила — почему, и я объяснил. И еще одно. Не думай, что тебе удастся провести меня, и не лги и не придумывай, сколько стоят твои туалеты и как дорого вести дом, чтобы на сэкономленные деньги иметь потом возможность накупить мулов или еще одну лесопилку для Эшли. Я намерен тщательно проверять твои расходы, а что сколько стоит, я знаю. Ах, пожалуйста, не напускай на себя оскорбленный вид. Ты бы на все это пошла. Я считаю, что ты вполне на это способна. Я вообще считаю, что ты на что угодно пойдешь, если дело касается Тары или Эшли. Против Тары я не возражаю. Но что касается Эшли — тут я против. Я не натягиваю поводья, моя кошечка, но не забудь, что у меня есть уздечка и шпоры.

Миссис Элсинг прислушалась к звукам, доносившимся из холла, и, убедившись, что Мелани прошла на кухню, откуда донесся стук посуды и звон серебра, обещавшие скорое подкрепление, повернулась и тихо заговорила, обращаясь к дамам, которые сидели полукругом в гостиной, держа на коленях корзиночки с шитьем.

— Лично я не намерена посещать Скарлетт ни сейчас, ни когда-либо впредь, — заявила она, и ее тонкое холодное лицо стало еще холоднее.

Остальные члены Кружка шитья для вдов и сирот Конфедерации быстро воткнули иголки в материю и сдвинули свои качалки. Всех дам буквально распирало от желания поговорить о Скарлетт и Ретте, но мешало присутствие Мелани. Как раз накануне эта парочка вернулась из Нового Орлеана и поселилась в свадебном номере в отеле «Нейшнл».

— Хью говорит, что вежливость требует, чтобы я нанесла им визит: ведь капитан Батлер спас ему жизнь, — продолжала миссис Элсинг. — И бедняжка Фэнни приняла его сторону и сказала, что тоже пойдет к ним. А я сказала ей: «Фэнни, — сказала я, — если бы не Скарлетт, Томми был бы сейчас жив. Это оскорбительно для его памяти — идти туда». А у Фэнни хватило ума заявить мне: «Мама, я же пойду не к Скарлетт. Я пойду к капитану Батлеру. А он все сделал, чтобы спасти Томми, и не его вина, что ему это не удалось».

— До чего же они глупые, эти молодые люди! — сказала миссис Мерриуэзер. — Визиты наносить — как же! — Грудь у нее поднялась горой от возмущения при воспоминании о том, как грубо отклонила Скарлетт ее совет не выходить замуж за Ретта. — И моя Мейбелл такая же глупая, как ваша Фэнни. Заявила, что они с Рене отправятся с визитом: ведь капитан Батлер спас-де Рене от виселицы. А я сказала, что, если бы Скарлетт не раскатывала всем напоказ, Рене никогда бы не оказался в опасности. И папаша Мерриуэзер тоже намерен идти с визитом — послушать его, так он от старости, видно, совсем ума лишился: говорит, что если я не чувствую благодарности, то он безусловно благодарен этому мерзавцу. Клянусь, с тех пор как папаша Мерриуэзер побывал в доме этой Уотлинг, он ведет себя самым постыдным образом. Визиты наносить — как же! Я-то уж, конечно, не пойду. Скарлетт изгнала себя из нашего общества, выйдя замуж за такого человека. Он был уже достаточно мерзок, когда спекулировал во время войны и наживался на нашем горе, а сейчас, когда его с «саквояжниками» и подлипалами водой не разольешь, да еще он в друзьях-приятелях — да-да, в ближайших друзьях — с этим отъявленным мерзавцем губернатором Баллоном… Визиты им наносить — как же!

Миссис Боннелл вздохнула. Это была тучная смуглая клуша с веселым лицом.

— Они ведь пойдут к ним только раз — с визитом вежливости, Долли. Не знаю, можно ли людей за это винить. Я слышала, все мужчины, которые в ту ночь не были дома, хотят идти к ним с визитом, и я думаю, они должны пойти. Правда, мне как-то трудно представить себе, что Скарлетт — дочь своей матери. Я ходила в школу с Эллин Робийяр в Саванне, и это была прелестнейшая девушка, я ее очень любила. И почему только ее отец не захотел, чтоб она вышла замуж за своего кузена Филиппа Робийяра! Ничего по-настоящему плохого в этом молодом человеке не было — ведь всем молодым людям надо перебеситься. А Эллин зачем-то поспешила и выскочила замуж за этого О’Хара, который был намного старше нее, — вот у нее и получилась такая дочь, как Скарлетт. И все же я считаю, что один раз должна нанести им визит — в память об Эллин.

— Сентиментальная чепуха! — решительно фыркнула миссис Мерриуэзер. — Китти Боннел, неужели вы пойдете с визитом к женщине, которая вышла замуж меньше чем через год после смерти мужа? К женщине…

— Из-за которой к тому же погиб мистер Кеннеди, — вмешалась Индия. Она произнесла эта спокойным, но таким язвительным тоном. Стоило зайти речи о Скарлетт, как она забывала о вежливости и помнила одно — вечно помнила о Стюарте Тарлтоне. — Да к тому же я всегда считала, что между нею и этим Батлером было что-то до того, как погиб мистер Кеннеди, о чем мало кто подозревает.

Не успели дамы прийти в себя от изумления, вызванного ее словами, — к тому же говорила-то это девица, — как в дверях появилась Мелани. А они были настолько поглощены пересудами, что не слышали ее легких шагов, и сейчас, застигнутые врасплох хозяйкой дома, походили на перешептывающихся школьниц, пойманных с поличным учительницей. Они не только оцепенели, но и перепугались при виде того, как изменилось лицо Мелани. Она стояла вся красная от праведного гнева, ласковые глаза ее метали молнии, ноздри трепетали. Никто из присутствующих ни разу не видел Мелани разгневанной. Ни одна из дам даже и предположить не могла, что Мелани способна на такую ярость. Они все любили ее, но считали необычайно мягкой, уступчивой молодой женщиной, с уважением относящейся к старшим и не имеющей собственного мнения.