Она склонила голову набок, и Скарлетт подумала, что больше всего бабуля сейчас похожа на старого всеведущего попугая.

— Нет, конечно, не знаю, — вежливо ответила она. Но в душе все это ей бесконечно наскучило — совсем как в тот день, когда бабуля пустилась в воспоминания о бунте индейцев. — Ну, так я тебе и скажу, в чем причина. Мы склоняемся перед неизбежным. Но не как пшеница, а как гречиха! Когда налетает буря, ветер приминает спелую пшеницу, потому что она сухая и не клонится. У спелой же гречихи в стебле есть сок, и она клонится. А как ветер уймется, она снова подымается, такая же прямая и сильная, как прежде. Вот и наша семья — мы умеем когда надо согнуться. Как подует сильный ветер, мы становимся очень гибкими, потому что знаем: эта гибкость окупится. И когда приходит беда, мы склоняемся перед неизбежным без звука, и работаем, и улыбаемся, и ждем своего часа. И подыгрываем тем, кто много ниже нас, и берем от них все что можем. А как войдем снова в силу, так и дадим под чад тем, на чьих спинах мы вылезли.

В этом, дитя мое, секрет выживания. — И, помолчав, она добавила: — Я завещаю его тебе.

Старуха хмыкнула, как бы забавляясь собственными словами, несмотря на содержавшийся в них яд. Она, казалось, ждала от Скарлетт согласия со своей точкой зрения, но та не очень внимала всем этим рассуждениям и не могла придумать, что бы сказать.

— Нет, — продолжала Старая Хозяйка, — наша порода, сколько ее в землю ни втаптывай, всегда распрямится и встанет на ноги, а этого я не о многих здешних могу сказать. Посмотри на Кэтлин Калверт. Сама видишь, до чего она дошла. Белая голытьба! Даже ниже опустилась, чем ее муженек. Посмотри на семью Макра. Втоптаны в землю, беспомощны, не знают, что делать, не знают, как жить. И даже не пытаются. Только и причитают, вспоминая, как было хорошо в старину. Или посмотри на.., да в общем, на кого ни посмотри в нашем графстве, за исключением моего Алекса и моей Салли, да тебя и Джима Тарлтона с его девчонками, ну и еще кое-кого. Все остальные пошли на дно, потому что нет в них жизненных соков, нет у них духу встать на ноги. Люди эти держались, пока у них были деньги и черномазые, а теперь, когда ни денег, ни черномазых не стало, они уже в следующем поколении станут «голодранцами».

— Вы забыли про Уилксов. — Нет, я про них не забыла. Я просто решила быть деликатной и не упоминать про них: ведь Эшли — твой гость. Но раз уж ты произнесла это имя — что ж, посмотри на них! Возьми Индию — как я слышала, она уже превратилась в высохшую старую деву и изображает из себя вдову, потому что Сью Тарлтона убили; она даже не пытается забыть его и постараться подцепить кого-нибудь другого. Она, конечно, не девочка, но, если б постаралась, могла бы подцепить какого-нибудь вдовца с большой семьей. Ну, а бедная Милочка — та всегда была помешана на мужчинах и не отличалась большим умом. Что же до Эшли, ты только посмотри на него!

— Эшли — прекрасный человек, — запальчиво начала было Скарлетт.

— Я и не говорю, что не прекрасный, но он беспомощен, как черепаха, перевернутая на спину. И если семейство Уилксов переживет эти тяжелые времена, то лишь благодаря Мелли. Это она их вытянет, а не Эшли.

— Мелли! Господи, бабуля! Ну, о чем вы говорите?! Я достаточно долго жила с Мелли и знаю, какая она болезненная и как боится всего, да у нее не хватит духу сказать гусю «пошел вон».

— А зачем, собственно, надо говорить гусю «пошел вон»? По-моему, это только зряшная трата времени. Гусю она, может, такого и не скажет, зато скажет всему миру, или правительству янки, или чему угодно, что будет угрожать ее драгоценному Эшли, или ее мальчику, или ее представлениям о жизни. Она другая, Скарлетт, — не такая, как ты или я. Так вела бы себя твоя мать, будь она жива. Мелли часто напоминает мне твою мать в молодости… И очень может быть, что ей удастся вытянуть семейство Уилксов. — Ну, Мелли — это добропорядочная простофиля. Что же до Эшли, то вы несправедливы к нему. Ведь он…

— Да перестань ты! Эшли только и учили, что читать книжки, и больше, ничего. А это не поможет человеку вылезти из тяжкого испытания, которое выпало сейчас всем нам на долю. Как я слышала, он самый плохой земледелец во всей округе. Попробуй сравни его с моим Алексом! До войны Алекс был настоящим денди — никчемнее его во всем свете было не сыскать: так и думал что о новых галстуках, да как бы напиться, да подстрелить кого-нибудь, а нет — так гонялся за девчонками, которые тоже были хороши. А ты посмотри на него теперь! Как он научился хозяйствовать, потому что пришлось научиться. Иначе он подох бы с голоду и все мы вместе с ним. И вот теперь он выращивает в графстве хлопок — вот так-то, мисс! Куда лучше того, что выращивают в Таре! И со свиньями, и с птицей умеет обращаться. Хм! Хоть и вспыльчивый, а отличный малый. Умеет ждать своего часа, и если изменились времена, то и он меняется; когда вся эта Реконструкция окончится, вот увидишь — мой Алекс будет такой же богатый, какими были его отец и дед. А вот Эшли…

Скарлетт не могла спокойно слушать, как принижают Эшли.

— Все это пустые разговоры, — холодно прервала она старуху, хотя и кипела от возмущения.

— Ничего подобного, — заявила бабуля, пронзая ее острым взглядом. — Ведь с тех пор как ты уехала в Атланту, ты тоже именно так себя и вела. Да, да. Мы все слышали про твои проделки, хоть и живем здесь в глуши. Времена изменились, и ты изменилась. Мы слышали, как ты подлизывалась к янки, и ко всякой белой рвани, и к набившим себе мошну «саквояжникам», — лишь бы вытянуть из них денежки. Уж ты их и умасливаешь, и улещиваешь, как я слыхала. Что ж, сказала я себе, так и надо. Бори у них каждый цент — сколько сможешь, но когда наберешь достаточно, пни их в морду, поскольку больше они тебе не нужны. Только не забудь это сделать и пни как следует, потому что прилипни к тебе белая рвань — и ты погибла.

Скарлетт смотрела на бабулю, сосредоточенно нахмурясь, пытаясь переварить ее слова. Но к чему все это было сказано, она по-прежнему не улавливала и все еще негодовала по поводу того, что Эшли сравнили с черепахой, барахтающейся на спине.

— По-моему, вы не правы насчет Эшли, — внезапно объявила она.

— Скарлетт, ты просто глупа.

— Это вы так думаете, — грубо оборвала ее Скарлетт, жалея, что нельзя надавать старухе по щекам.

— О, конечно, ты достаточно умна, когда речь идет о долларах и центах. Умна по-мужски. Но как женщина ты совсем не умна. Когда речь идет о людях, ты нисколечко не умна.

Глаза Скарлетт заметали молнии, она сжимала и разжимала кулаки.

— Я тебя как следует распалила, да? — заметила с улыбкой старая дама. — Что ж, этого-то я и добивалась.

— Ах, вот как, вот Как?! А зачем, позвольте узнать?

— У меня есть на то достаточно причин, и весьма веских. Старуха откинулась в кресле, и Скарлетт вдруг увидела, какая она бесконечно старая и усталая. Скрещенные на веере маленькие скрюченные желтые лапки казались восковыми, как у мертвеца. Внезапно Скарлетт многое поняла, и весь гнев ее улетучился. Она перегнулась и взяла в ладони руку старухи.

— Какая же вы миленькая старенькая лгунишка, — сказала она. — Вы же сами ни единому слову не верите из всей этой чепухи. Просто вы сейчас говорили что в голову придет, только бы я не думала о папе, верно?

— Нечего ко мне подлизываться! — проворчала Старая Хозяйка, выдергивая руку. — А говорила я с тобой по этой причине, отчасти же потому, что все сказанное мной — правда, а ты слишком глупа, чтобы понять, что к чему.

Но, произнося эти слова, она улыбнулась, и они не прозвучали так уж резко. И Скарлетт тотчас забыла об обиде, которая была нанесена Эшли. Значит, бабуля, к счастью, на самом деле вовсе так о нем не думает.

— Все равно спасибо. Вы были очень любезны, что поговорили со мной, и я рада, что вы поддерживаете меня насчет Уилла и Сьюлин, хотя.., хотя очень многие не одобряют их брака.

В этот момент в холле появилась миссис Тарлтон с двумя стаканами пахтанья. Неумелая хозяйка, она расплескала пахтанье, и стаканы были перепачканы.