В мечтах я была любовницей короля, а не печальной уличной феей.

Но Фонд Говарда, должно быть, платил щедро. Вот послушайте, что я вам расскажу. Наш первый дом в Канзас-Сити едва-едва подходил под мерку респектабельного жилья среднего класса. Из-за близости квартала, где жили цветные, по соседству с нами селились люди скромные, хотя и белые – иных не допускалось. Кроме того, наша улица шла с востока на запад, а дом выходил на север – еще два минуса. Стоял он на высокой террасе, и к нему надо было взбираться по лестнице. Этот двухэтажный каркасный домик построили в 1880 году, а все трубы провели задним числом, и ванная примыкала к кухне. Ни столовой, ни холла, всего одна спальня. Не было настоящего подвала – только грязная каморка, где стояла печь и хранился уголь. А вместо чердака – только низенькое пространство под крышей.

Но снять дом за ту плату, которую мы могли себе позволить, было трудно – Брайни повезло, что он и такой нашел. Я уже начинала думать, что мне придется рожать первенца в меблированных комнатах.

Брайни повел меня смотреть дом, прежде чем окончательно договориться, и я оценила его любезность: ведь в те дни замужняя женщина не имела права подписывать контракты, и ему не обязательно было со мной советоваться.

– Ну как, подойдет он тебе?

Подойдет ли! Водопровод, ватерклозет, ванная, газ, газовое освещение, котельная…

– Брайни, тут чудесно! Но по карману ли он нам?

– Это моя проблема, миссис Смит, а не ваша. Платить будем аккуратно.

То есть платить будешь ты, как мой агент – первого числа каждого месяца.

Домовладелец, джентльмен по имени Эбенезер Скрудж… <прижимистый делец из рассказа Чарльза Диккенса> – Эбенезер Скрудж? Да неужели?

– Мне так послышалось. Но мимо как раз шел трамвай, я мог и ошибиться. Мистер Скрудж лично будет заходить за деньгами первого числа каждого месяца, если только оно не выпадет на воскресенье; в таком случае он зайдет в субботу, а не в понедельник, что особо подчеркнул в разговоре.

Подчеркнул он также, что платить следует наличными, а не чеком. Причем серебром, не банкнотами.

Арендная плата, несмотря на многочисленные недостатки дома, была высокой. Я так и ахнула, когда Брайни назвал мне ее: двенадцать долларов в месяц.

– Брайни!

– Не квохчи, рябенькая. Мы снимаем этот дом только на год. Если ты выдержишь столько, то тебе не придется иметь дело с уважаемым мистером Скруджем – на самом деле он О'Хеннеси – поскольку я уплачу за год вперед со скидкой четыре процента. Это тебе о чем-нибудь говорит?

Я прикинула в уме.

– За ссуду сейчас берут шесть процентов… значит, три процента за то, что ты платишь вперед, как бы даешь ему взаймы – ведь он эти деньги еще не заработал. Один процент, должно быть, за то, что мистеру О'Хеннеси-Скруджу не придется двенадцать раз ездить за деньгами.

Получается 138 долларов 24 цента.

– Огневушка, ты каждый раз меня поражаешь.

– Следовало бы скинуть еще один процент за экономию административных расходов. – Как так?

– А бухгалтерия? Ему ведь не придется каждый раз заносить твой взнос в книгу, раз ты платишь все разом. Тогда получится 136 долларов 80 центов. Предложи ему 135, Брайни, и столкуйтесь на 136-ти.

Муж изумленно воззрился на меня.

– Подумать только – а я-то женился на ней из-за того, что она хорошо готовит. Давай-ка я посижу дома и рожу ребенка, а ты за меня поработай.

Мо, где ты этому обучилась?

– В средней школе города Фив. Ну, не совсем так. Одно время я вела отцовские счета, а потом нашла старый учебник брата Эдварда "Коммерческое счетоводство и начала бухгалтерии". Учебники у нас общие на всех, и в глубине холла на полках их был целый склад. Так что в школе я этого не проходила, но учебник прочла. Только работать за тебя я не смогу: в горном деле я полный нуль. И потом, мне неохота каждый день таскаться на трамвае в западные низины.

– Я тоже не уверен, что сумею родить.

– Это сделаю я, сэр, и с нетерпением жду того момента. Но ездить с тобой каждое утро до Мак-Джи-стрит я не прочь.

– Буду счастлив, мадам. Но почему до Мак-Джи-стрит?

– В школу бизнеса. Я хотела бы несколько месяцев, пока не слишком растолстею, поучиться машинописи и стенографии по Питтмену. И если ты, дорогой, вдруг заболеешь, я смогу работать в конторе и содержать семью… а если ты заведешь свое дело, смогу быть твоей секретаршей. Тогда тебе не придется никого нанимать и мы авось преодолеем тот трудный период, который, судя по книгам, ожидает любую вновь созданную фирму.

– Я сделал это из-за стряпни и еще одного твоего таланта, – медленно произнес Брайни. – Я точно помню. Кто бы мог подумать!

– Так ты разрешаешь?

– Да ты посчитай, во сколько обойдется обучение, трамвай, завтраки…

– Завтраки мы оба будем брать с собой.

– Давай отложим это до завтра, Мо. Или до послезавтра. Решим сначала с домом.

Дом мы сняли, хотя тот скупердяй уперся на 138-ми долларах, и прожили в нем два года, до появления второй дочки, Кэрол. Потом переехали за угол, на Мерсингтон-стрит, в дом чуть побольше (принадлежавший тому же лицу).

Там я в 1905 году родила сына, Брайана младшего, и узнала, на что пошли говардские премии.

Произошло это в одно майское воскресенье 1906 года. По воскресеньям мы часто ездили на трамвае до какой-нибудь конечной станции, где еще не бывали – обе девчушки в нарядных платьицах, а маленький на руках то у меня, то у Брайни. Но в тот раз мы договорились оставить всю троицу у соседки, миссис Ольшлягер – она была мне хорошей подругой, и в разговорах с ней я исправляла и совершенствовала свой немецкий.

Мы с Брайни прошлись до Двадцать седьмой улицы и сели в трамвай, идущий на запад. Брайни, как всегда, взял пересадочные билеты – в воскресенье мы могли выйти где угодно и пересесть на что захочется. Не проехали мы и десяти кварталов, как он нажал на кнопку.

– Славный денек – давай пройдемся по бульвару.

– Хорошо.

Брайни помог мне сойти, мы перешли улицу и пошли по направлению к югу по западной стороне бульвара Бентона.

– Хотелось бы тебе пожить в этом районе, голубка?

– Очень бы хотелось, и мы обязательно здесь поселимся – лет так через двадцать. Здесь прелестно.

Еще бы не прелестно – каждый дом на отдельном участке, в каждом по десять-двенадцать комнат, при каждом подъездная аллея и каретник (сарай по-нашему, по-деревенски). Цветочные клумбы, витражи над входом, строения все новые и прекрасно содержащиеся. Судя по стилю, квартал строился в 1900 году – я вспомнила, что здесь шли работы в год нашего приезда.

– Лет через двадцать? Черта с два, любимая, не будь пессимисткой.

Давай выберем себе дом и купим его. Как насчет того, с "саксом" у ворот?

– А "сакс" тоже возьмем? Мне не нравится, когда дверь открывается наружу – дети выпадут. Лучше тот фаэтон с парой вороных.

– Мы ведь не лошадей покупаем, а дом.

– Да ведь в воскресенье нельзя покупать дом, Брайни: контракт будет недействителен.

– Сегодня можно условиться, а бумаги подпишем в понедельник.

– Прекрасно, сэр.

Брайни любил разные выдумки, и я всегда ему подыгрывала. Он был счастливый человек, и я была с ним счастлива – и в постели, и вне ее.

В конце квартала мы перешли на восточную сторону бульвара и двинулись дальше. Перед третьим домом от угла Брайни остановился.

– Мне нравится этот, Мо. Счастливый дом, похоже. А тебе?

Дом был похож на все остальные: большой, комфортабельный, красивый и дорогой. Разве что не такой привлекательный, как другие, наверно, необитаемый – веранда пустая и шторы задернуты. Но я старалась по возможности соглашаться с мужем, а дом не виноват, что в нем никто не живет. Если это так.

– Да, этот дом мог бы стать счастливым, живи в нем подходящие люди.

– Например, мы?

– Например, мы.

Брайан пошел по дорожке к дому.

– Кажется, дома никого нет. Посмотрим – а вдруг они не заперли дверь?