– Просыпайся, – сказал я ему. – Через час взойдёт солнце. Нам пора в путь.

У поющего был звучный, приятный баритон. Петь он умел, и эту песню пел явно не в первый раз, очень уж выверен был каждый звук.

вкрадчиво протянул запевала, и сотня лужёных глоток рявкнула мощно, заглушая всё вокруг: —

Вот уж чего я меньше всего мог ожидать в таверне крепости Осгилиат, так это песни вольных орочьих ватаг в исполнении стрелков короля Гондора!

вывел весёлый баритон, и сотня глоток так же весело закончила: —

Звук сдвигающихся кружек подтвердил, что «бродяги» намерены «порадоваться» немедленно. Они и другие песни орали в тот вечер, но я почему-то запомнил только эту. Может быть, потому, что я её уже и раньше слышал.

– Я думал, – толкнул я жующего Гхажша локтем в бок, – это орочья песня.

– Угу, – Гхажш не счёл нужным отрываться от свиных ножек с луковой подливкой ради ответа.

– А почему они поют? – кивнул я на переполненный стрелками зал таверны.

– Нравится она им, – Гхажш проглотил кусок, вытер жирную ладонь о плащ на моём плече и протянул руку к кружке с пивом, – вот и поют. Чего бы им не петь? Живы, с добычей, жалованье получили. Напоются, напьются, и опять на войну. А пока чего бы и не порадоваться?

– Занятно, – подумал я вслух. – Кто-то же эту песню на Всеобщий должен был перевести.

– Неа, – вынул нос из кружки Гхажш. – Великий Гимбагх изначально сочинял свои песни на Общем, некоторые из них потом перевели на Тёмное наречие, но для этой я перевода не слышал.

И он снова присосался к пиву.

Замечу, что пиво в Осгилиате отвратительное. То пойло, что продают здесь под этим названием, с настоящим пивом роднит только цвет. Да и то, я бы назвал это родство очень отдалённым. Брендибэковский бралд тёмен, но он в то же время и прозрачен, а осгилиатское пойло цветом смахивает на жижу болот Лихолесья или слегка разбавленный дёготь. Пахнет оно тоже отвратительно. Хуже, чем шагху. Но шагху – честный напиток, его невозможно пить ради удовольствия, но можно пить ради опьянения. К тому же это не относится к шагху болотному, он-то своим изысканным вкусом может очаровать любого ценителя и не будет лишним даже на королевском столе. От осгилиатского же пива удовольствие способны испытывать только королевские стрелки. Им, по-моему, всё равно, что пить, лишь бы голова наутро болела.

В Осгилиат я попал из-за Гхажша. Вернее, из-за того разговора, что состоялся между нами на правом берегу Андуина, когда он высадил меня из лодки.

– Прощай, – сказал он мне. – Мы вряд ли ещё увидимся. Я понимаю, что это трудно – быть одним из нас. Напрасно я тебя втянул во всё это. Но в этом деле всё с самого начала пошло не так, как задумывалось. Я удивляюсь, почему мы оба до сих пор живы. Угхлуук был прав, когда говорил о вашей удачливости. Пусть твоя удача и дальше будет с тобой. Я тебя проводить не смогу. Возьми.

И он протянул мне туго набитый кожаный кисет.

– Не надо, – сказал я, – я же их не заработал.

– Это не награда, – ответил он. – Это в дорогу. В степи ни к чему, а когда уйдешь к населённым местам – пригодятся. Куда ты сейчас?

– На запад, – я махнул рукой. – Обойду Фангорн, выйду на южный тракт и – домой.

– Лучше на север иди, – посоветовал Гхажш. – Если будешь обходить Фангорн с юга, можешь наткнуться на роханцев, они на южную опушку своих каторжников гоняют лес валить. Да и в степи легко на разъезд наскочить. Тебя никто и спрашивать ни о чём не будет, зарубят, с коня не слезая, или расстреляют издалека. На севере пойдёшь вдоль Серебряни. Если что, легко в кустах на берегу или в камышах спрятаться. Еду добывать проще при надобности. С водой легко. А Фангорн обогнёшь с запада, вдоль гор. Как раз к Хельмовой пади выйдешь. Там рынок есть, народ всякий-разный толчётся. Тебе легко будет. Наймёшься к каким-нибудь купцам в охрану и до своих с ними спокойно доберёшься.

– Благодарю, – поклонился я. – Ты меня тоже прости. Неладно у нас получается. Не надо было «медведей» убивать.

– Я тебе всё про «медведей» объяснил, – Гхажш пожал плечами.

– Да я понимаю, но всё равно – не надо было. Если хочешь быть добрым, надо отличаться в поступках от тех, кого сам добрыми не считаешь. Они же не мешали. Можно было их обойти, ты сам сказал. Так пусть бы жили.

– Я подумаю над этим, – Гхажш показался мне смущённым.

Мы обнялись, я повернулся спиной к огненной горбушке солнца и ушёл. Не оглядываясь. Когда уходишь, своё сердце надо уносить с собой. Я был уже довольно далеко, когда Гхажш меня догнал.

– Подожди, – сказал он прерывистым от быстрого бега голосом. – Подожди. Я подумал, что не стоит тебе одному идти через степь. Слишком опасно. Давай с нами по Реке. Мне всё равно надо в Осгилиат по одному делу. Это крепость гондорская на Реке. Я возьму тебя с собой, и оттуда ты без всяких хлопот попадёшь в Минас-Тирит. Там на рынке и наймёшься к купцам. Просто и безопасно.

– А парни? – спросил я. – Как я вернусь, когда уже ушёл.

– Парни ничего не знают, – ответил он. – Они не знают, зачем мы на этот берег поплыли. Что они, вообще, о тебе знают? То, что у колодца в Сторожевой Деревне было сказано. Для них ты урагх Шагхбуурза. С шагхратом пришёл, с шагхратом и уйдёшь. Они даже не знают, зачем ты с нами, и спрашивать не будут. Потому что задающий вопросы огненной крысе должен помнить об её клыках. Они тебя считают моим сохранителем. Поехали с нами. Не могу я тебя вот так, одного, в степи бросить.

– А Угхлуук? – высохший дедушка с когтистым взглядом меня пугал.

– Да ничего он не скажет. Я головой за дело отвечаю, он вмешиваться не будет. Мы в разных лодках поплывём. Мы с тобой – в одной, а остальные – в другой. Поехали.

И мы вернулись.

Красотами пути по Андуину я насладиться не успел. Первый день проспал на дне лодки, ночь правил лодкой сам, стараясь держаться ближе к берегу и вздрагивая при каждой волне, а на следующий день мы уже были на озере перед водопадами Рэроса. Течение на Великой реке только издали кажется медленным и плавным. Когда качаешься на нём в лодке, оно несёт быстрее любого коня. И, в отличие от коня, не устаёт. Путешествовать по воде страшно, но удобно. Очень сберегает силы. Как выразился Гхай: «Если бы мы за это время столько пешком прошли, то ноги бы стоптали до подмышек».

Каменные изваяния древних гондорских королей по обеим сторонам Реки, у озера, обозначающие границу Гондора, меня тоже не впечатляли. Изъеденный временем камень и ничего более. На мой взгляд, эти «стражи» слишком велики, чтобы вызывать какие-то чувства. Может быть, когда-то они и показывали мощь народа, который их создал, но их теперешний вид наводит на мысль, что мощь мало показывать, её надо ещё и поддерживать. По мне, так эти исполинские изображения – напрасно затраченный труд, наглядное выражение кичливой и гордой силы, одуревшей от самой себя и не находящей себе полезного применения.