– Ну, ладно, – сказал Моррис.

Он перевел реверс вперед до упора, дал два легких толчка регулятором, и «Пегас» тронулся с места. Не успели колеса сделать несколько оборотов, как Моррис закрыл регулятор и крикнул:

– Тормоз!

Я кинулся к железной баранке. В ту же секунду Моррис выпрыгнул из будки, а еще через минуту он карабкался назад, подсаживая Хетти.

Боже мой, Хетти! В испачканном платье, с разбитой коленкой, она неуклюже цеплялась за поручни и бормотала:

– Я с вами, я с вами…

– Как ты нашла, как догадалась… – дрожащим голосом говорил Моррис и неловко толкал ее в будку.

Я помог Хетти. Мы уронили ее палку, но не стали искать.

– Я с вами, я с вами, – повторяла она.

– Конечно, конечно, – говорил Моррис. – Садись сюда, Хетти, сюда, сейчас подстелю… Сюда, Хетти…

Я был ошарашен. Значит, и Хетти с нами? Но куда? Ну и каша заварилась!

– Я сразу поняла, Моррис. Я сразу… – говорила она. – Моррис, Майк, вы такие…

– Тебе кто-то сказал? – спросил я.

– Нет! Я сама догадалась. Я видела. Вы разговаривали с дядюшкой Парижем. А потом Моррис. У него глаза…

– Ты ясновидящая, – пробормотал я. – Может, и все догадались?

– Нет. Я одна. Я никому не сказала.

Глаза у Морриса горели сумасшедшим блеском. Он вцепился в регулятор и сказал:

– Ну как, поехали?

– Трогай, – сказал я. – Чего там!

Он так на радостях дернул, что брякнули суставы вагончика. Наверное, повалились на пол все наши пассажиры.

Когда мы на малом ходу миновали оборотное депо, вышедший, как назло, Кузнечик Джеф уронил свою паклю и раскрыл от изумления рот. Он просто хотел подышать воздухом и не собирался глотать пар «Пегаса», но нам от этого было не легче.

Лети, лети, «Пегас», железный огнедышащий конь, скользи колесами-копытами по блестящим стежкам рельсов. Летит в топку уголь, гудит белое пламя, шипя мчится пар по трубкам, неистово мечутся поршни, туда-сюда, туда-сюда прыгают штоки и шатуны, вращая колеса.

Лети, «Пегас», раздирай своей выпуклой грудью лунную темноту, мечи из трубы искры и клубы густого дыма. В тебе бьется горячая жизнь, тысячи шестерен, колесиков, рычагов слились в неустанном движении. Выбросы пара, как белые крылья, рвутся из-под колес. Быстрее, быстрее, быстрее. Прыгает вода за стеклом манометра, топка перемалывает черную россыпь.

Я неистово работаю лопатой. Потом по крику Морриса «Смотри!» кидаюсь к противоположному окну. Это значит, мы входим в поворот. Правда, я почти ничего не вижу. Глаза, ослепленные блеском топки, бессмысленно напрягаются. Летят навстречу темные массы деревьев. Выскакиваем в чистый лунный прострел, грохочем по мосту, потом опять влажная темнота леса.

– Смотри! – кричит Моррис.

Бросаюсь к окну. От него обратно к топке. Снизу прохватывает жаром, сверху прохладным ночным ветерком. Кажется, я склеен из двух половин, нижняя горячая, а верхняя почти ледяная, оттого еще, что ее заливает пот, остуженный ветром. Пот мешается с угольной пылью, липкая черная жижа ползет по лицу. Я смахиваю ее рукавом блузы, но через минуту она течет снова.

– Смотри!

Ох уже эти повороты! Большой поворот, Енотовый, поворот Два Моста. У каждого есть название. На одном всего месяц назад, как лук из пращи, вылетел лихач из форта. Он поспорил с кем-то, что пройдет всю линию за полтора часа. На другом все время проседает насыпь, и тут, хочешь не хочешь, надо идти с оглядкой. Того и гляди, загремишь под откос.

– Угля! – кричит Моррис.

Я лезу в тендер и начинаю подбрасывать уголь к топке. Наваливаю хорошую горку и снова спускаюсь в будку. Здоровенная искра ударяет в лоб, как звезда. Это одно из неудобств паровозов типа «крэмптон». Будка вынесена слишком высоко, ее обдает из трубы. А сейчас, когда «Пегас» угощается бедным аппалачским углем, это особенно чувствуется. Из кожуха так и валят черные клубы с горящим крошевом. «Пегас» в эти минуты никак не похож на Белый Дымок.

– Смотри!

Как мне удалось уговорить Морриса? Это вышло само собой. После смерти Вика, после размолвки с Хетти он стал какой-то изломанный. Я чувствовал, вот-вот Моррис что-нибудь выкинет. А тут подоспела история с аукционом. Я видел, что Моррису так и хочется ввязаться в игру. Ни за что на свете он не расстался бы просто так с Хетти. Может, поджег бы усадьбу Бланшаров или устроил аварию на линии, кто его знает! Во всяком случае, так мне казалось.

Когда я предложил спасти Арш-Марион, он сразу согласился. Даже не стал задумываться, что из этого может выйти. Хетти в это время совсем извелась. Стала прозрачней воска. Она больше всех переживала за черных, там ведь у нее было много друзей. Я намекнул Моррису, что побег Арш-Мариона был бы для Хетти большой радостью. Он и сам это понимал. Но посвятить Хетти в наши дела мы боялись.

Белый Дымок, паровозик счастья! Я, конечно, о нем не забывал. Рассказы про Белый Дымок сидели в Моррисе глубокой занозой. Он редко об этом заговаривал, но я видел, что Белый Дымок для него не шутка. Нет-нет в «бобовне» услышишь знакомое. То про линии, где здорово платят и нет никаких крушений, то про компании, у которых поработаешь десяток лет и получаешь пенсию. Словом, всякую чепуху.

– А Белый Дымок-то опять видали, – говорил кто-то.

Моррис сразу настораживал уши.

– Один джек на Ребл Рут выжал семьдесят миль и уже стал заваливаться на повороте, но тут выскочил Белый Дымок и поддержал его с той стороны.

– Как же он удержал такую махину? Ведь Белый Дымок маленький.

– Маленький! Ты знаешь, что в Индиане он за ночь сдвинул скалу, которая осела на полотно? Просто столкнул ее в каньон.

– Ну, это враки.

– Кто же ее тогда столкнул, если враки?..

Да что пересуды в «бобовне»! Ведь с Белым Дымком гонялся сам Кестер, приемный отец Морриса. А ему Моррис верил, как себе.

План бегства на «Пегасе» просто оживил Морриса. Он лихорадочно взялся за дело. Целыми днями обхаживал паровоз. Сменил все набивки, перебрал золотниковую коробку, масленки, драил цилиндры, штоки, коробками расходовал сало, заливал масло. Быть может, втайне он надеялся увезти Хетти, но теперь так и вышло.

О, звездная стрекоза! Где ты сейчас паришь, в какой стороне горизонта? Повороты меня запутали, и я не знаю, где юг, где север. Над моей головой проносятся черные узоры нависших ветвей, и мириады угольных искр мчатся красным Млечным Путем. Под моими ногами дрожит железный круп «Пегаса», буря огненных страстей мечется в его квадратной чугунной душе. Он словно стремится подпрыгнуть, взмыть в воздух и превратиться в звездного коня легенды.

– Черт! – отчаянный крик Морриса.

Я выглядываю в окно, и сердце замирает от ужаса. Перед нами футах в трехстах прямо по полотну мчится какая-то белая фарфоровая масса. Внезапным озарением понимаю, это свиньи Шепа О’Тула! Его знаменитая «лунная свинина» мчится перед нами по полотну. Не знаю, как этого добился упрямый ирландец, но его свиньи выходили из хлева ночью и вроде лошадей чуть ли не паслись в округе. Отсюда и пошел шеповский бекон, «лунная свинина», совсем особого вкуса штука.

– Проклятье! – кричит Моррис.

Поджарые, облитые лунным светом свиньи ошалело удирают от паровоза. Они никуда не сворачивают. Прытко скачут, прытко, но мы настигаем их, и все это происходит в считанные секунды.

Бросаюсь к баранке тормоза. Сейчас Моррис закроет регулятор и даст контрпар. Но все равно не успеем. Господи, пронеси! Неужто конец? Свиней целая куча.

Хватаюсь за тормоз.

– Нет! – дико кричит Моррис.

К моему удивлению, он до отказа открывает регулятор и, словно подслушав меня, тоже бормочет:

– Господи, пронеси.

На полном ходу мы раздваиваем свиную массу. Что-то постукивает слегка, но плавность «Пегаса» та же. Еще несколько секунд, и мы понимаем, что пронесло. Мы прошли сквозь свиней О’Тула, как нож через масло. Если бы Моррис не открыл регулятор и стал тормозить, было бы куда хуже. Я ведь не знал, что через такую преграду надо идти с открытым регулятором.