Временами Мулей-Хари останавливался и прислушивался. Отдаленный топот, услышанный им, становился все явственнее.

Не оставалось сомнения, что это приближались спаги. Они, по всей вероятности, заметили след верблюдов на сырой почве и поскакали по нему.

Прошло минут пять, и топот умолк перед куббой, сменившись криками и проклятиями.

Марабут не шевельнулся; он продолжал играть со своими змеями или, скорее, продолжал дразнить их.

Со двора до него доносился хриплый и вместе с тем повелительный голос:

— Эй ты, магометанский святоша, отопри! Мы французские спаги!

— Войдите, — ответил Мулей-Хари, приподнимаясь с пола. — Дверь отперта, и моя кубба — надежное убежище для правоверных.

Дверь отворилась от сильного толчка, и на пороге показался «белоглазый» Бассо с саблей в руке.

Увидав змей, скачущих с шипением и свистом по каменному полу, он быстро отступил, крича:

— Негодяй аиссан! Убери этих тварей, не то пристрелю тебя!

— Я не могу заставить их повиноваться, господин, — ответил марабут. — Не знаю, что такое приключилось, но они разозлились; даже мне самому становится страшно. Берегись их: они все ядовитые!

— Стало быть, Сиди Мухаммед не защищает больше аиссанов? — спросил Бассо, благоразумно отходя от двери.

— Должно быть, надоело.

— Пошли его к дьяволу вместе со всеми змеями и выходи сюда.

— Не смею двинуться, господин, — жалобным голосом отвечал марабут. — Тут одна кобра как раз улеглась в дверях; она не спускает с меня глаз, будто хочет заколдовать

— Толкни ее ногой или убей ятаганом.

— У меня нет оружия

— Черт возьми! Иди сюда! — кричал сержант, теряя терпение. — Ты совсем не такой простак, каким притворяешься, и знаешь кое-что о тех, кого я ищу. Они, наверное, проехали мимо твоей куббы. Я убежден, что они останавливались у колодца поить своих проклятых махари.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать, господин, — ответил Мулей-Хари. — Я бедный марабут, охраняющий могилу святого, и только и знаю, что читаю Коран.

— И напиваешься как скот.

— Я мусульманин! — с негодованием воскликнул марабут. — Это вы, франджи, пьете все без разбору.

— Наш Аллах нам этого не запрещает. Ну, да будет болтать! Ты тут вздумал мне зубы заговаривать, чтобы дать другим время ускакать Только очень ошибаешься.

Он обратился к своим спешившимся спутникам:

— Сабли наголо! Приняться за этих гадин! Живой или мертвый марабут должен быть в наших руках. Я его заставлю говорить Он должен знать о беглецах.

— Там жарко, сержант! — ответил один из спаги. — Если надо сражаться с людьми, я всегда готов. Ну, а со змеями — слуга покорный!

— Мы говорим то же, — хором подтвердили остальные.

— Трусы! — яростно крикнул на них Бассо.

— Поведи нас против отряда кабилов, и мы покажем, кто мы, сержант, — сказал капрал.

— Этот человек мне нужен, черт возьми!

— Прикажи ему выйти.

— Он боится кобры, которая разлеглась перед дверью. Спаги пожали плечами и не тронулись

— Божье наказание! — закричал Бассо. — Я вам покажу, что я храбрее вас.

Он вынул из сумки двуствольный пистолет и, сунув саблю под мышку, направился к двери.

Марабут продолжал стоять посреди куббы, неподвижный словно статуя. Казалось, страх парализовал его.

Змеи, все еще не успокоившиеся, по-прежнему ползали по полу куббы, поднимаясь на хвосты и яростно шипя. Иногда одна из них подползала к Мулей-Хари и пыталась укусить его.

Сержант был человек храбрый, но и он на минуту остановился перед страшным пресмыкающимся, поднявшимся на хвост и распустившим капюшон.

— Собака марабут! — закричал Бассо. — Ты можешь заставить ее отойти: все змеи повинуются аиссанам.

— Что же мне делать, если они сошли с ума и не слушаются моего голоса? — ответил Мулей-Хари. — Попробуй сам.

— Я никогда не имел ничего общего с Сиди Мухаммедом.

Он прицелился из пистолета, в то же время взяв в правую руку саблю на случай внезапного нападения, и выстрелил.

Кобра, пораженная в голову пулей, открыла было пасть, но вслед за тем перевернулась и вытянулась

— Путь свободен, — сказал сержант. — Ты можешь выйти.

— А другие? — спросил Мулей-Хари дрожащим голосом.

— Оставь их в куббе.

— Как же мне потом вернуться сюда?

— Это уж твое дело. Ну, поворачивайся! Мне некогда терять времени. Если не станешь повиноваться, я тебя пристрелю!

Марабут прекрасно понял, что дольше тянуть нельзя, иначе его собственной шкуре грозит опасность С жестом, выражавшим покорность судьбе, он бросил последний взгляд на своих змей, охранявших неприкосновенность убежища Хасси аль-Биака, и вышел из куббы.

Едва он успел переступить через порог, как Бассо схватил его за грудь и потащил к лошадям, говоря угрожающим тоном:

— Если осмелишься сопротивляться — смерть тебе! Здесь пустыня, и никто не расскажет твоим братьям по религии, что я отправил на тот свет марабута, потому что все мои спаги — христиане.

— Что же тебе от меня надо, господин? — спросил Мулей-Хари.

— Многое, любезнейший, — ответил сержант. — Прежде всего, чьи это махари у колодца?

— Мои.

— Ты держишь верблюдов? Мне еще не случалось видеть, чтобы марабут занимался этим ремеслом, недостойным святого человека.

— Пророк не запрещает это. Для него верблюд тоже священное животное.

— Плохой вкус у вашего Пророка, что он покровительствует вонючим верблюдам.

— У меня махари.

— А! Махари! — воскликнул Бассо. — Ну, попался.

— В чем?

— Погоди, любезнейший. Мне из-за тебя придется потерять немного времени; но так как с теми людьми, кого мы ищем, едет женщина, они должны будут остановиться отдохнуть на несколько часов. Все равно мы догоним их на заре. Так, стало §ыть, махари твои?

— Мои, господин.

— Посмотрим. Сколько их у тебя?

— Семь, господин.

— Оседланных?

— У меня совсем нет седел.

— Вот как? Увидим. Эй, молодцы, зажгите-ка факелы.

Двое спаги порылись в плащах, свернутых позади седел, и, вынув оттуда факелы, зажгли их.

— Идем, святой человек, — сказал Бассо. — Тебе меня не провести. Ты, может быть, и хитер, да я, хоть и не алжирец, в десять раз хитрее тебя.

— Я следую за тобой, — поспешно проговорил Мулей-Хари, старавшийся казаться спокойным, хотя в душе тревожился за Хасси аль-Биака.

Сержант направился к водопою — струе воды, вытекавшей из расселины в скале вблизи группы карликовых пальм, и осмотрел всех махари.

— А между тем я уверен, что эти верблюды были под седлом, — бормотал он. — Этот марабут, наверное, заодно с беглецами! Смотри в оба, Бассо, и постарайся доставить своим людям две тысячи франков, обещанных за поимку этих мошенников.

Он обратился к марабуту и спросил его неожиданно:

— Когда расседлали этих верблюдов?

— Я уже сказал тебе, что они не были под седлом, — ответил Мулей-Хари. — Вели обыскать всю куббу, и ты не найдешь ни узды, ни седла.

— Да, когда она кишит змеями! Ноги моей там не будет. С меня довольно и твоей кобры.

— В таком случае поверь мне на слово.

— Но у этих махари шерсть на спине как будто вытерта. Отчего это? Объясни-ка мне это, мошенник.

— Хозяин, продавший мне их, может быть, ездил на них, а я не ездил.

— Кто их продал тебе?

— Кабил с гор.

— Когда?

— Три месяца тому назад.

— Ха! — произнес сержант, делая нетерпеливое движение.

— Клянусь тебе, господин.

— Чем?

— Костями святого, покоящимися к куббе.

Марабут мог клясться сколько угодно, потому что в святилище не хранилось ничего, кроме разнообразного оружия, принадлежавшего сенусси.

Однако эти слова произвели на Бассо некоторое впечатление: ему казалось невозможным, чтобы убежденный мусульманин мог так святотатственно обращаться с именем своего покровителя.

— Ну, может быть, — сказал он, — хотя я вовсе не убежден, что ты не врешь. Пока оставим махари: они меня не интересуют в данную минуту. Ты лучше скажи мне, кто останавливался у тебя несколько часов тому назад.