Вообще же, попав в общество своих единоплеменников, он видимо повеселел и вместе со своей дочерью расположился лагерем неподалеку от строящейся хижины. Однако мысли о дальнейшем путешествии на юг он не оставил и вместо того, чтобы строить себе хижину, занялся изготовлением небольших корзин, в которых рассчитывал захватить с собой запас провизии для предстоящей дороги.

Работа же наших друзей шла уже довольно успешно, как вдруг, дня через три, была прервана совершенно неожиданным обстоятельством.

Однажды после обеда хозяева объявили, что через несколько дней нужно ожидать сильного дождя. Европейцы сначала было совершенно не обратили внимания на это предсказание, но когда старик выразил опасение по поводу огня, который может быть потушен дождем, то нашим путешественникам волей или неволей пришлось над этим призадуматься.

— Послушай Ганс, ведь без огня мы ни хижины, ни плота, конечно, и в месяц не построим, — с беспокойством заметил Бруно. — Что же нам делать?

— Очень просто, — отвечал тот, — если нам необходим огонь, то, следовательно, мы должны его сберечь во что бы то ни стало, а для этого нам нужно на время прервать нашу работу, достать глины и выстроить печь, вот и все.

— Неужели же вы, Ганс, хотите устроить здесь кирпичный завод? — в ужасе воскликнул Иоганн. — Да ведь на это уйдет Бог знает сколько времени.

— Ну, мы обойдемся и без кирпича. В этом ручье достаточно валунов и при помощи глины мы устроим какой-нибудь свод, приподняв его немного от земли, вот вам и все.

Как ни досадна была эта новая задержка, а делать было нечего, приходилось покориться необходимости и потому постройка печи была решена окончательно. Долго наши европейцы принуждены были толковать с туземцами, пока им не удалось объяснить, что такое глина. Наконец старик, по-видимому, понял, в чем дело.

— Я знаю, чего они хотят, — сказал он, — нам нужно идти туда, где лежат кости большого чудовища.

— Кости большого чудовища! — воскликнул дядя Карл и, вероятно, позабыв обо всем на свете, он пустился бы в расспросы по этому предмету, если бы остальные европейцы не воспротивились этому самым решительным образом.

Действительно, думать об ученых изысканиях было не время; переправа наших путешественников и то уже слишком затягивалась, а потому за глиной была снаряжена экспедиция с условием, что она ни в коем случае не станет тратить время на геологические раскопки. Однако ученый муж все же захватил с собой огромный кол, которым рассчитывал производить раскопки единолично.

— Ах, господин профессор, — с упреком проговорил Иоганн, — я решительно не понимаю, как вы, будучи настоящим европейцем ХХ-го века, силитесь во всем подражать этим невежественным дикарям. Ну, что вы, например, хотите делать хотя бы этим колом? Ведь вы, наверное, вывихнете им руки и больше ничего.

— Оставьте меня, любезнейший, в покое. Вы не можете понять той своеобразной прелести, которую представляет переживаемая нами минута. Нужно быть такой бабой, как вы, чтобы, живя вдали от какой бы то ни было цивилизации, так сказать, с глазу на глаз с самой природой, не почувствовать себя сильным и зависящим только от своих собственных сил. Берите пример с меня. Посмотрите, я совершенно уже привык и к этой лиственной одежде, и к простой растительной пище… Да, чтобы изучить какой-нибудь народ, надо слиться с ним нераздельно, вот почему я ради науки превратился в доисторического человека и надеюсь, не уступлю ему ни в чем.

— Нечего сказать, есть чем похвалиться просвещенному немецкому ученому. А все же я скажу вам, что с вашим колом не стал бы без толку ковырять землю, надсаживая свои слабые силы.

— Слабые силы, ну-с, так я вам скажу, что благодаря моим ежедневным упражнениям, я могу теперь, при помощи этого орудия, не хуже дикаря достигнуть того, чего хочу! — гордо и самоуверенно отвечал профессор.

Здесь братья решили прервать разгоравшийся спор, заявив, что времени терять нельзя, и благодаря этому вмешательству экспедиция тронулась в путь в составе почти всех старших членов колонии, так что на месте постройки остались только дети под присмотром Иоганна и хозяйки.

Оказалось, что за глиной нужно было идти довольно далеко, на другой берег ручья, так как ближайшая местность представляла исключительно песчаную почву. Однако через полчаса наши работники добрались, наконец, до оврага с глинистыми берегами и не успели пройти по его дну и сотни шагов, как глазам их представился прекрасно сохранившийся и будто нарочно выставленный напоказ белевший остов какого-то громадного животного. Его огромные ребра, часть черепа и позвонков длинного хвоста торчали из крутого откоса оврага метрах в четырех от поверхности земли и были настолько обнажены, что давали полную возможность судить о размерах этого страшилища.

— О, друзья мои, если бы вы только знали, как я счастлив в эту минуту! — воскликнул дядя Карл. — Ведь это полный скелет плезиозавра, гигантского ящера с шеей и головой, напоминающими громадную змею… О, какое прекрасное чудовище! Теперь вы собственными глазами видите прототип тех страшилищ, которые, исчезнув с лица земли, и до наших дней продолжают жить еще в сказаниях народов.

Плезиозавр[1].

Увлеченный этой счастливой находкой, профессор взобрался на откос и, позабыв все на свете, с юношеским пылом принялся откапывать останки этого гигантского представителя исчезнувшей фауны.

Между тем остальные, устроив из корзин нечто вроде двух носилок, занялись переноской глины на место постройки, предоставив ученому без помехи предаваться своему занятию. Наконец, после двух или трех туров, братья решили, что запаслись материалом в достаточном количестве, а потому только вдвоем отправились в последний раз к оврагу, чтобы набрать еще одну корзину глины и привести с собой не в меру усердного к науке ученого. Однако заботливость их оказалась на этот раз немного запоздавшей, потому что, придя на место дядюшкиных раскопок, они нашли его в самом жалком положении. Несчастный неподвижно лежал близ своего ископаемого сокровища и от полного изнеможения едва мог отвечать на вопросы племянников.

— Эге, дядя, да ты, кажется, основательно переработался, — проговорил Ганс, покачивая головой.

— Ох, кажется, что так, — дребезжащим голосом отвечал профессор, — потому что не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.

— Но, надеюсь, ты все же будешь в состоянии подняться на ноги? — спросил Бруно.

— Боюсь, как бы ты, милый, не обманулся в своей надежде, — уныло возразил несчастный копальщик, еле шевеля языком.

— Вот как! — растерянно проговорил Бруно. — Ну, что же мы станем теперь делать?

— Что делать? Очень просто, вместо последней порции глины нам с собой придется нести в корзине собственного дядюшку, вот и все.

— Ах, господа, неужели же вы понесете меня в корзине, а нельзя ли это устроить как-нибудь иначе?

— Иначе? Да как же ты устроишь это иначе?

— Ну что ж, если нельзя, так уж несите хоть в корзине. В сущности, тут, конечно, нет ничего смешного или необыкновенного, но ведь вы знаете, как устроена голова у этого несносного Иоганна…

Грустную картину представлял расслабленный профессор, которого племянники устроили кое-как в тесной корзине и затем бережно понесли от места его недавнего подвига. Ганс, желая сколько-нибудь развлечь его грусть, заговорил было о плезиозавре, но дядя прервал его на первом же слове.

— Ради Бога, не говори мне ничего об этом уроде, которого природа неизвестно для чего раздула до таких размеров, — проговорил он с горечью, после чего братья не нарушали уже его унылого раздумья.

Но судьба, очевидно, преследовала сегодня профессора, так как внушила Иоганну, по мнению ученого мужа, совершенно нелепую мысль — пойти навстречу своим возвращающимся друзьям. Вот почему он совершенно неожиданно появился вдруг перед печальной процессией и, заметив жалкое состояние своего патрона, наполовину упакованного в корзину, прежде всего испугался.