— Как лунных фаз?

— Да. — Ладони Давида легли на ее плечи, но Аня не нашла в себе сил отстраниться.

Она позволила себе еще несколько секунд его сильных и горячих рук на плечах.

— Для чего?

— Это древний обряд.

Аня вывернулась из рук Давида и повернулась лицом к нему.

— Зачем. Они. Нужны?

Он бросил на нее раздраженный взгляд:

— Тебя это не касается.

— Потому что я не шаманка?

Он сузил глаза, глядя на Аню так, словно испытывал к ней презрение.

— Ты же не хотела ею быть. Я признался, что обманул, а в тебе вдруг проснулось желание послужить стае?

Аня не выдержала:

— Какая же ты сволочь. Убирайся из моего дома!

— Я не уйду. Ты давно уже должна была это понять. Давай просто… попытаемся прожить несколько дней нормально. Это долго не продлится. Я буду заниматься своими делами, ты — своими. У тебя ведь уже есть опыт.

— Какой еще опыт? — Любой разговор с Давидом таил в себе подвох.

Предчувствие не обмануло.

— Насколько я знаю, именно так вы жили с Артуром. С той лишь разницей, что я буду ночевать здесь.

— А знаешь что? Делай что хочешь! Хочешь жить здесь? Живи! Это же твоя земля. — Она передразнила его и скривилась. — Здесь все твое.

Он пожал плечами:

— Не могу с тобой спорить — ты права.

Господи… Как же хочется, чтобы ему было больно. Больно в душе, как ей. Противно. Погано. Чтобы он страдал.

— Надеюсь однажды ты попадешь в ад и поймешь, каково приходится людям, которые тебя окружают.

Давид как-то странно взглянул на нее, на лице мелькнуло непонятное выражение и тут же исчезло.

— Я уже был в аду. Ничего особенного.

Остаток дня они провели, стараясь не пересекаться. Давид обосновался на кухне с ноутбуком и телефоном. Он постоянно кому-то звонил, но говорил так тихо, что Аня бросила попытки подслушать, и отправилась в комнату с амулетами. Рисовать. Но как бы она ни пыталась, ничего не выходило. Единственное, чего она добилась, — извела уйму бумаги. Не зная, чем себя занять, Аня решила приготовить ужин. Давид по-прежнему сидел на кухне. Он одновременно что-то остервенело печатал и злобным рыком отдавал по телефону приказы. Стараясь игнорировать его присутствие, Аня взялась за готовку. Неожиданно Давид удивил ее вопросом:

— Чем помочь?

Аня встретилась с ним взглядом. Как ему удается быть одновременно и уродом, и вроде бы нормальным человеком? Боясь поддаться силе его взгляда, Аня, не глядя, сунула ему нож, разделочную доску и миску с чистыми овощами.

— Можешь порезать для салата.

В какой-то момент она не выдержала и все же бросила взгляд на его руку. От вида длинной, недавно зарубцевавшейся раны по телу пробежало тепло и удовольствие. Как будто она знала, что больше никогда не будет одна. Черт! Ну откуда, откуда в голове подобные мысли?

Давид довольно улыбнулся:

— Ты знаешь, что это значит.

Аня откинула волосы назад, лишь бы занять себя чем-нибудь:

— Что ты псих.

Он рассмеялся и начал резать овощи. Больше они не произнесли ни слова. Аня старалась гнать от себя любые мысли, и какое-то время ей это даже удавалось. Иногда, украдкой, она бросала взгляды на Давида. Он же, не скрываясь, наблюдал за ней. В конце концов, молчание стало нестерпимым. Аня решила выяснить ответ на еще один вопрос, который волновал ее довольно давно.

— Как получилось так, что бабушка попала к вам? Ты же так печешься о своей территории. Даже боюсь представить, какой хитрый план она выдумала, чтобы отжать у тебя этот дом.

Давид беззаботно улыбнулся.

— В советское время мы не могли владеть этой землей. Но как и любому поселению Крельску полагался врач. Тогда стая была еще не очень большой. Видимо, дед не смог протолкнуть своего человека. Анфиса Петровна попала сюда по распределению. Какая-то шишка из областного начальства решила, что в особняке можно основать амбулаторию. На строительство дома тоже тратиться не пришлось — он сохранился еще от той шаманки, о которой я тебе говорил. Вот и все. В стае, конечно, новость приняли без восторга — посторонний человек, еще и врач. Какое-то время им даже удавалось все сохранять в тайне. Но у детей иногда случается неконтролируемое обращение… В общем, мой отец у нее на глазах оброс шерстью. — Давид усмехнулся. — Вроде бы обошлось без истерик. Со временем в стае ее очень полюбили. Особенно дети. Кстати, ты знала, что у нее был поклонник? — Глаза Давида лукаво блеснули.

Аня удивленно подняла брови:

— Какой еще поклонник?

— Михаил Семенович. Отличный мужик. Архитектор. Он и спроектировал башню-пристройку. Для своей «дамы сердца, чтобы дожидалась там своего рыцаря». — Давид пытался подражать старческому голосу, но у него выходило настолько странно и нелепо, что Аня рассмеялась.

— А где он теперь?

— Умер. Твоя бабушка скончалась через неделю после него.

— О, как жаль.

— Они не были сужеными. Но думаю, им нравилось проводить время друг с другом.

— Она никогда мне не рассказывала…

— Она не могла. Ее молчание — один из пунктов договора, который она заключала с нами. Все ее любили. Но когда речь идет о безопасности сотен людей, любовь не имеет значения.

Аня закончила накрывать на стол и села:

— А мне кажется, для тебя вообще ничего не имеет значения.

— Ты плохо меня знаешь.

— Ты тоже плохо меня знаешь, но это не помешало тебе назвать меня продажной шлюхой и обвинить в том, что легла под половину деревни.

Давид пронзил ее уже знакомым звериным взглядом. Его глаза стремительно желтели. Аня завороженно наблюдала за тем, как они меняют цвет. Это было и страшно, и прекрасно одновременно.

— Я был неправ.

— Серьезно? Что же тебя заставило изменить свое мнение? — Как ни пыталась, Аня не смогла спрятать за сарказмом горечь.

— Я совру, если скажу, что мне плевать, сколько мужиков у тебя было. Но они были ДО меня. Поэтому, я действительно был неправ, оскорбляя тебя. Но теперь ты принадлежишь мне. А значит, у тебя не будет никого, кроме меня.

Аня так и не донесла вилку до рта. Она сидела и пыталась понять Давида, но как ни пыталась, не могла.

— Выходит, у тебя тоже не может быть никого, кроме меня.

Давид не выглядел обеспокоенным ее словами. Ей казалось, что мужчины обычно борются за право иметь все, на что посмотрят.

— Именно это я тебе вчера и сказал. Мне никто и не нужен. Только ты.

Господи… Есть ли хоть что-то, что его проймет?! Аня попробовала зайти с другой стороны:

— Значит, ты тоже принадлежишь мне? Ты — моя вещь.

Кажется подействовало! Давид удивленно моргнул, медленно пережевывая. Его глаза опасно сверкнули, а на губах появилась хищная улыбка. Он понял, о чем она говорила. Правда, она не ожидала его ответа.

— Если я твоя вещь, — Давид улыбнулся еще шире, и Аня почувствовала, как от этой улыбки по коже побежали мурашки, — то как ты собираешься мной воспользоваться?

Аня снова разозлилась. На этот раз не на шутку.

— Я бы выкинула тебя, как использованное старье! Но ты же обязательно вернешься и начнешь унижать меня.

Аня выскочила из-за стола. Кажется, ей все же удалось удивить его.

— Ты куда?

— Приму ванну. Посуду сам помоешь!

Аня почти выбежала из кухни и взлетела по лестнице, словно адские черти гнались за ней по пятам. Как ему удавалось выворачивать ее жизнь наизнанку? Как получалось ранить ее же собственными словами? Аня включила краны на полную мощность. Вода зашумела, но не смогла прогнать из головы беснующиеся мысли. Он так легко признавал, что она — единственная важная для него женщина. Как будто то, что теперь они навечно привязаны друг к другу, было само собой разумеющимся. И то, с какой обыденностью он рассказывал об этом, обесценивало все его слова. Неужели, для него не было ничего необычного, удивительного в том, что теперь они будут неразрывно связаны друг с другом? А может, это очередная ложь? Но нет. Аня чувствовала, что Давид сказал ей правду. Она не понимала, откуда ей это известно. Но он не обманывал. А вот про то, что она не шаманка, врал. Но зачем? Аня распахнула шкафчик с аккуратными рядами ярких баночек и склянок, которые так и не успела изучить. Чудесно! То, что ей нужно. Аня с трудом открутила присохшую крышку и высыпала в горячую воду добрую половину банки. По ванной тут же поплыл чудесный насыщенный аромат цветов. В чем Лея была права, так это в том, что ей действительно нужно расслабиться. Лишь бы не утонуть, как вчера. Аня разделась. На коже остались крошечные травинки — как еще одно напоминание о Давиде и обо всем, что произошло в лесу. Аня смахнула несколько штук и залезла в воду, желая быстрее смыть его прикосновения. Как будто это могло помочь прогнать Давида из ее жизни. Она пыталась убедить себя, что без него было бы лучше. Никто не оскорблял бы ее, не обращался бы, как с ненужной вещью. Аня погрузилась в ласковую воду. Вот только ее душа уже тянулась к нему. Она понимала, что не должна испытывать к Давиду никаких чувств, кроме ненависти и презрения. Но совершенно другие эмоции рвали душу на части, словно стая голодных волков. Аня прикрыла глаза в тщетной попытке унять болезненную пульсацию в висках. С ней происходило что-то странное. Как будто ее разум, душа и тело перестали быть одним целым, разделились и теперь требовали каждый своего. Разуму нужно было разобраться во всем, что происходит в Крельске. Душа хотела свежего лесного воздуха, дождя, озера, затеряться в шуме листвы. А телу необходим был Давид. Аня сделала глубокий вдох, впуская в себя ароматный пар. Женский вздох, раздавшийся совсем рядом заставил ее распахнуть глаза. О-о-о… Она уснула? Или это галлюцинации от переутомления?