– Именно это ты делаешь из-за дела Боутсвейна, – поинтересовался я, – терзаешься?

– Да. – Макклу покачал головой. – Я видел тот факс в твоем номере. Но поверь мне, даже твой большой еврейский друг не понимает. Так что и ты не пытайся. Довольно скоро ты узнаешь.

– Что это значит?

Он проигнорировал мой вопрос.

– Поезжай выспись. Думаю, нам не помешает несколько уроков ходьбы на лыжах.

Дверца не закрылась до конца, но он все равно тронулся. Пуговица рукава зацепилась за край дверцы и оторвалась с мясом.

Купив чего-то поесть, я вернулся в «Старую водяную мельницу». Я был настолько поглощен своими мыслями, что чуть было не прошел мимо стойки портье. Дежурил мой старый дружок.

– Как прошла подледная рыбалка? – поддразнил его я.

– А? – озадачился он.

– Не важно. Можно тебя на одно слово? – Учитывая, как это было сказано, на вопрос это не походило. Я пошел в пустующую гостиную на первом этаже. Он пошел, но не очень-то торопился. – Отлична. Как ты объяснишь свою грубость по отношению ко мне позапрошлым утром? Или ты всегда, как с дерьмом, обращаешься с людьми, которые дают тебе большие чаевые?

– Это не из-за вас, – поднял он руку, словно принося клятву. – Это из-за… э… Это из-за… вы понимаете.

– Из-за девушки, которая была со мной?

– Вы сами сказали. Но все равно да. Обычно мы не пускаем таких, как она, в гостиницу.

Я был настолько поражен его признанием, что мне понадобилось несколько секунд, чтобы поднять его за шею. Он был поражен еще больше, и его лицо сменило несколько оттенков красного. Я сказал ему, что он сделает карьеру в качестве пособия по оттенкам цвета кожных покровов, если я оставлю ему жизнь.

– Вы не понимаете, – с трудом выдавил он. – Она…

Я сдавил чуть сильнее.

– Она – что, сволочь? Ну давай, язык, что ли, проглотил?

Когда глаза у него начали вылезать из орбит, я ослабил хватку и поставил его на пол. Задыхаясь, он схватился за горло. Харкнул и упал на колени.

– Послушай, ты, недоделанный расист, – начал я, – я вырву тебе сердце…

– Я не это имел в виду, – проговорил он уже более уверенно. – Она профессионалка. А это респектабельное заведение, правилами запрещено пускать девиц в номера. Я мог потерять работу.

И где-то в глубине души я понял, что он говорит правду. Я помог ему подняться. Вопрос: «Почему ты так уверен?» – вылетел у меня чисто автоматически.

– По ту сторону границы есть одно место. Э… м-м… Ну, в общем, на той стороне есть местечко, где устраивают особые мальчишники. Тематические вечеринки, понимаете? Холостяк выбирает тему, и за полторы сотни с человека вас там оближут с головы до ног.

– Ладно, я понял, но давай к делу. Что насчет девушки?

– Мой друг устраивал там вечеринку под девизом: «Спутайся с цветной девушкой». Она была…

– … цветной девушкой, – закончил я. – Ты уверен?

– Поверьте, мистер Клейн, я бы ее не забыл. Она…

– Избавь меня от подробностей.

Я вытащил из бумажника пять сотен Джеффри и, сунув их портье в руку, сказал, что таким образом извиняюсь, что чуть не убил его. Он ответил, что предпочитает бумажные извинения и что в любое время, когда я захочу снять небольшое напряжение за пять сотен в минуту, стоит только позвонить ему на место. Я сообщил, что деньги сопровождаются условием. Он должен молчать о девушке и пропускать ее в мой номер. Это ему не очень-то понравилось, я увидел, что он заколебался. И когда он сделал движение вернуть пять банкнот, я схватил его за запястье.

– Дай мне несколько дней. У меня для тебя еще пять сотен, и на этот раз без грубостей. Просто смотри в другую сторону, когда девушка будет приходить и уходить. Полкуска за то, чтобы смотреть в другую сторону, – очень легкие деньги. Идет? – Я отпустил его руку.

Он колебался. Затем сунул деньги в карман.

– Идет.

– Кто-нибудь еще из тех, кто там был, знает о ней? – полюбопытствовал я.

– Не думаю.

– Хорошо. Так держать.

Я дал ему вернуться на свое место за стойку и, полистав местные «желтые страницы», снова отправился в ночь, но в дверях буквально столкнулся с Макклу. Судя по пакетам, которые он уронил к моим ногам, он тоже предпочел на ужин фаст-фуд.

– Куда ты? – прошептал он, когда я присел, чтобы поднять пакеты.

– Иду сдавать анализ, – прошептал я в ответ. Пожелай мне удачи.

Явно смущенный, Джонни стоял с каменным лицом, пока я разыгрывал роль неуклюжего незнакомца. Я многословно извинился за столкновение. Думаю, портье следил, сколько денег я суну Макклу. Джон отпустил меня неохотно, пожелав соблюдать в будущем чуть большую осторожность. В тот момент Джон понятия не имел, насколько ироническим оказался его совет.

Я знал, что один из них будет ждать меня, когда я вернусь. И порадовался, что это оказалась не Кира, если это было ее настоящее имя. Не знаю, как я с этим справлюсь. Вырвать ей сердце казалось вполне справедливым. Я даже представлял себе допрос.

– Зачем ты это сделал, Клейн?

– Искал шлюху с золотым сердцем.

Я готов был рвать на себе волосы, так я сглупил. Почему я не прислушался к своим внутренним подозрениям? Я клял собственное тщеславие, неуверенность. И почему-то в этот момент я поймал себя на том, что скучаю по отцу. Незнакомое чувство. Пока он жил, он не относился к тому типу людей, по которым скучаешь. Постарались его злость и горечь. Интересно, а кто будет скучать по мне, подумал я. Кто будет скучать по мне!

Когда я вошел, телевизор работал, а Макклу спал на моей кровати. Эти дни он выглядел напряженным даже во сне. Я понял, что он видит сон: пальцы рук и ноги подергивались, глазные яблоки метались под веками. Он что-то бормотал, похоже, извинялся. Не он один. Вечер извинений. В одни вечера ты жаришь рыбу. В другие – извиняешься.

Он проснулся, когда я вышел из душа, и с тревогой изучал проплешину на ковре. Он хотел знать, что означал тот невнятный шепот насчет анализа. Я подробно изложил свою беседу с портье. Макклу не стал обзывать Киру. Он слишком долго был полицейским, чтобы возмущаться проституцией. Для него она была бизнесом, не слишком отличающимся от большинства других видов деятельности. Есть люди, кто пользуется, и люди, которых используют. Иногда трудно различить, кто есть кто.

– И как скоро будет результат?

– Знаешь, – засмеялся я, – я даже не спросил. В любом случае этот анализ – глупость. Если я заражен, мне понадобится несколько недель, чтобы выработать ВИЧ-антитела. Думаю, я просто запаниковал.

– Да, вот уж не думал, что когда-нибудь волнения из-за триппера покажутся мне добрым старым временем, но, боже всемогущий, то, что творится сегодня, – это какой-то кошмар.

– И это говоришь мне ты.

– Послушай, – сказал он, – думаю, тебе не о чем беспокоиться.

– Спасибо, Джон, но…

– Послушай меня, болван. Если она девочка высокого класса, ее работодатели весьма заинтересованы в том, чтобы она была здорова. Она ценный товар. Скорей всего, она постоянно проверяется. Кроме того, кто бы ни подослал ее к тебе, он хотел, чтобы ты как можно скорее убрался из города и держался отсюда подальше. Зачем рисковать и заражать тебя, чтобы ты потом вернулся сюда, таща с собой самое разнообразное дерьмо? Это глупо, а по тому, что я до сих пор наблюдал, не думаю, чтобы мы имели дело с идиотами. Лучше всего преступление совершается, когда его никто не замечает. Ну как, звучит здраво для тебя?

– Звучит рационалистично, – подмигнул я, – но спасибо.

– Да, что ж, может быть. – Немного помолчав, он заговорил снова: – Знаешь, тебе придется терпеть ее приходы сюда. Если она узнает, что ее раскусили, нам придется туго. Ее работодатели прикроют лавочку, и мы ни черта не найдем.

– Знаю, Джон.

– Я просто волнуюсь за тебя, Клейн.

– Занятно, – проговорил я. – В последнее время я сильно волнуюсь за тебя. Когда я вошел в номер, тебе снился неприятный сон. Ты дергался, как ненормальный, и бормотал: «Простите». Что случилось? Это имеет отношение к делу Боутсвейна – Эрнандеса?