– Ты вернулся! – вскричала она, прежде чем успела прикусить язык. В этом вскрике прозвучали все надежды невинной юной девушки, не желавшей верить, что мужчина, которого она любила всем сердцем, бросил ее. Когда-то она отдала бы все на свете, лишь бы снова его увидеть.

Но это было давно. С тех пор много раз она мечтала всадить свинцовый шарик ему в живот, хотя никогда не думала, что это случится на самом деле. Первым порывом было кинуться вперед и помочь ему, но Джинни заставила себя стоять спокойно. Когда-то она считала, что знает его лучше, чем кого бы то ни было, но теперь перед ней был незнакомец.

Плотно сжав губы, она запретила себе думать про кровь, сочившуюся у него между пальцев, – он пытался зажать рану, хотя на боку уже образовалась алая лужица. Он не умрет… не умрет? Джинни подавила страх и снова обрела голос:

– Чего ты хочешь?

Несмотря на бледность кожи, глаза его пылали по-прежнему, когда Дункан обвел ее взглядом, задержавшись на груди и между ног.

Внезапно Джинни сообразила почему. Боже милостивый, она же голая! Щеки ее пылали скорее от гнева, чем от смущения, когда она быстро натягивала на себя сухую сорочку. Стремясь скорее укрыться от его взгляда, Джинни оставила юбку на земле, схватила плед, на котором собиралась полежать, и закуталась в него, как в самодельный арисэд[2].

– Смотрю, ты по-прежнему любишь плавать, – сказал он.

Джинни вздрогнула, уловив тяжелый сарказм в его голосе. Дункан напомнил ей ту ночь, которую она так стремилась забыть. И тогда в ней вспыхнул гнев. После всего того, что он с ней сотворил, как смеет он напоминать о ее наивности и глупости! Пальцы ее крепче сжали пистолет. Будь он перезаряжен, Джинни могла бы снова выстрелить в Дункана. Она впилась в него взглядом и холодно улыбнулась:

– А ты по-прежнему ублюдок.

Она заметила, как сверкнули его глаза, и поняла, что удар попал в цель. Если у Дункана Даба (его назвали очень правильно, жаль только, не за черное сердце, а всего лишь за цвет волос) и есть слабое место в стальной броне, это его происхождение.

Он взял себя в руки так быстро, что если б Джинни не помнила, чего ожидать, она бы ничего не заметила. Но оба слишком хорошо знали, как ранить друг друга, это искусство они отточили много лет назад.

Усмешка, искривившая его губы, была такой же теплой, как покрытые снегом вершины Кейнгормс, окружавшие их темными зимами.

– Некоторые вещи не меняются, – безразличным тоном произнес он.

Однако сам он изменился.

Джинни посмотрела в его лицо, когда-то до боли в сердце родное, а теперь совершенно изменившееся. Юноша стал мужчиной. Годы сделали его гораздо более привлекательным – а ведь ей казалось, что такое невозможно. Черные волосы и синие глаза всегда были поразительным сочетанием, но с возрастом юношеские черты сделались резче и завершеннее. Теперь он предпочитал более короткие волосы – мягкие волны, раньше ниспадавшие почти до плеч, были подстрижены чуть ниже ушей. Сильно загорелая кожа обветрилась от непогоды и носила следы боевых шрамов, и в целом он стал выглядеть более сурово и мужественно – почти опасно.

Несмотря на несомненную привлекательность Дункана, в душе Джинни ничто не шевельнулось. Она смотрела на него и ничего не чувствовала. Он убил то, что было между ними много лет назад.

– У нас не так уж много времени, – сказал он. – Твой выстрел наверняка услышали. – Дункан покачал головой. – Поверить не могу, что ты это сделала!

Он старался не показать, как ему больно. Губы изогнулись в усмешке, и на левой щеке появилась ямочка. Джинни судорожно вздохнула – все это было ей так мучительно знакомо! Сердце ее отчаянно колотилось – Джинни охватила паника при мысли о том, что oна может потерять из-за его возвращения.

– Зачем ты здесь, Дункан?

– Я вернулся, чтобы доказать свою невиновность. – Он посмотрел на нее. – Мне нужна твоя помощь.

Лицо его оставалось бесстрастным, но Джинни знала, чего ему стоило это сказать.

– С какой стати я буду тебе помогать? Ты думаешь, что я тебя предала? – Она не сумела удержаться от нотки горечи в голосе.

Его лицо не дрогнуло.

– А мне казалось, что ты это отрицала, – парировал он.

И обмяк, упал на спину, не в силах больше стоять на коленях, но Джинни не шевельнулась, чтобы помочь ему. Сострадание, которое она, возможно, почувствовала, выстрелив в него, поблекло перед опасностью, которую несло его возвращение. Однажды он едва не погубил ее, но другой такой возможности у него не будет.

Теперь на карту поставлена не только ее жизнь. Она прищурилась:

– Значит, теперь ты хочешь меня выслушать? – Джинни жестко рассмеялась. – Ты опоздал на десять лет. Не следовало тебе возвращаться, Дункан. Единственное, что тебя здесь ждет, – это петля. И я буду счастлива помочь накинуть ее тебе на шею.

За десять лет до этого

Замок Стерлинг, Стерлингшир, 1598 год, конец лета

Может быть, все будет не так уж и плохо.

Джинни Грант стояла между отцом и тетушкой в центре большого зала замка Стерлинг, чувствуя, как напряжение понемногу уходит из ее тела. Чуть позже она даже поймала себя на том, что улыбается – по-настоящему улыбается – одному из тех кавалеров, которым ее представили, и поняла, что ей действительно весело. Значит, беспокоилась она напрасно?

Когда ее отец, вождь клана Грантов из Фруи, начал требовать, чтобы она – по настоянию короля Якова – сопровождала его, Джинни сопротивлялась, ожидая худшего. Косых взглядов. Обидных замечаний. Шепотков, как те, что сопровождали ее еще девочкой.

Падение ее матери случилось восемь лет назад. С неизбежностью рассвета возникли новые скандалы и заменили тот. Они прибыли в замок и обнаружили, что там живо обсуждают одну из придворных дам королевы, с позором отосланную от двора.

Джинни не знала всех обстоятельств случившегося, но ни под каким видом не смогла бы радоваться чужой беде. Она провела почти половину жизни в тени скандала своей матери. Дженет Грант сбежала с «проклятым англичанином» (отец не разлучил эту парочку), когда Джинни было всего девять лет.

Она слишком хорошо знала, как скандалы и сплетни засасывают всех, соприкоснувшихся с бедой, – даже невиновных. Особенно невиновных.

Джинни несколько раз обмахнулась веером, пытаясь охладить пылающие щеки, но только всколыхнула душный жаркий воздух. С потолка свисали четыре огромные люстры со множеством горящих свечей, освещавшие зал волшебным сиянием. Хотя свечи были прекрасны, они очень нагревали воздух. Впрочем, жара и шум только усиливали возбуждение, пронизывающее зал.

– Должно быть, это и есть ваша дочь, – произнес какой-то мужчина.

– Да, – ответил отец. – Моя старшая дочь Джин. – Он повернулся к девушке: – Дочь, познакомься с нашим старым другом, лэрдом Мензиса.

Мензис. Замок Мензис в Пертшире, недалеко от места, где выросла ее мать.

– Не настолько уж я стар, чтобы не восхититься красивой девушкой, – хмыкнув, сказал лэрд, взял ее за руку, обтянутую перчаткой, и отвесил изящный поклон. Покачав головой, он негромко произнес: – Эти волосы я узнаю где угодно.

Джинни замерла, приготовившись к тому, что неизбежно должно было последовать за этим. За словами о ее волосах неизменно следовал понимающий кивок головой и неминуемое «в точности, как у матери». Словно рыжие волосы являлись отличительным знаком пылкого и дерзкого, а иногда и безрассудного характера.

Слова лэрда Мензиса задели не только Джинни; отец тоже напрягся.

Но к ее изумлению, пожилой лэрд вместо колкости произнес:

– Ваша мать своей красотой и улыбкой могла осветить любую комнату. Столько энергии, столько легкости! Она была глотком свежего воздуха. – Он улыбнулся и задумчиво покачал головой. – Я очень опечалился, узнав, что ее не стало. – Лэрд посмотрел на Джинни, и морщинки вокруг его глаз сделались глубже. – Я больше никогда никого подобного не встречал, но вижу, что и в вас есть ее черты.