Возможно, гнев оказал благотворное воздействие на ее кулинарные способности, ибо дикого индюка, подстреленного и ощипанного Брендоном, она приготовила так, что пальчики оближешь, а лепешки вышли пышными и воздушными. Траск не скрывал удовольствия и ел с таким аппетитом, что сердце Присциллы смягчилось.

– Знаете, – не выдержав, заговорила Присцилла, – пожалуй, вы первый, кто так наслаждается моей стряпней. Женщине всегда приятно, когда ценят ее усилия.

– Я никогда не едал ничего лучше, – откликнулся он, поглощая индюшатину.

– А аппетит у вас всегда такой хороший?

– Помнится, он заметно улучшился после долгого пребывания в мексиканской тюрьме. Там не слишком заботились о том, чтобы накормить нас. Поэтому мы ели все, что движется или даже ползает, лишь бы не умереть с голоду.

– Какой ужас! Но как же вы спаслись?

Брендон сразу насторожился и замкнулся в себе, что в последнее время случалось с ним не часто.

– Я бы не спасся, если бы не Морган, мой брат. Он решил пробраться в тюрьму через старый водоканал, уже обвалившийся и едва проходимый. Отверстие так заросло, что мексиканцы, устроившие в развалинах тюрьму, даже не подозревали о существовании канала. Мы с братом, его люди и горстка других пленников сумели выбраться… но удалось это не всем.

Широкие плечи Брендона поникли, и Присцилла подумала, что он, вероятно, испытывает не только сожаление, но боль и раскаяние, как многие из тех, кто выжил, потеряв товарищей.

– Наверное, при этом погибли те, кого вы хорошо знали, или даже ваши друзья…

– Все это в прошлом, мисс Уиллз, – отрезал Брендон, отставив тарелку, – а прошлое лучше не ворошить. Я потратил несколько лет, стараясь забыть о нем. Давайте сменим тему.

– Хорошо, – поспешно согласилась Присцилла, видя, как огорчил Брендона этот разговор. – О чем же мы побеседуем?

– О чем угодно, только не о войне.

– Что ж, – улыбнулась она, – тогда расскажите о птице, которая испортила мне все удовольствие там, в овраге, бросившись мулам под ноги со змеей в клюве.

– Это был мескитовый петух. У него есть и другие названия – например, бегунок или длинноногий фазан.

– А это что за растение? – Девушка указала на длинный кактус, густо усыпанный иглами.

– Испанский штык… Да, кроме войны, есть немало других любопытных тем.

– Если вас не устраивает ни одна из моих, предложите свою.

– Может, поговорим о вашем будущем браке? – помолчав, спросил Брендон. – Вряд ли есть тема интереснее. Ведь вы собираетесь замуж за человека, которого в глаза не видели и о котором, черт возьми, не знаете ровным счетом ничего. И еще мне хотелось бы обсудить вопрос о том, что вы решили поселиться на пограничных землях, не умея при этом даже толком зашнуровать собственные ботинки.

– Если вам угодно, давайте все это обсудим! – Охваченная негодованием, Присцилла вскочила с бревна. – Начнем с того, что после смерти тетушки у меня не осталось ни пенни. Да, я получила хорошее воспитание, но меня подготовили лишь к тому, чтобы быть хозяйкой дома, женой и матерью. И, наконец, мистер Траск, до Стюарта Эгана ни один мужчина в мире не выказывал ко мне ни малейшего интереса!

– А вы уверены, что позволяли мужчинам сделать это?

– Вы правы, не позволяла… у меня не было для этого ни времени, ни возможностей. Я ухаживала за тетушкой, а она постепенно почти перестала подниматься с кресла (я делала это потому, что когда-то тетушка заменила мне мать). С ней было не так-то просто.

– С Эганом может оказаться и того сложнее.

– Я справлюсь.

– Как справлялись до сих пор? Здесь вам не Цинциннати…

– Мистер Траск, ваше мнение относительно моего брака не помешает мне выйти за Стюарта. Ваша задача – только доставить меня к нему.

– Доставлю, не сомневайтесь! И, дьявол меня забери, я буду счастлив свалить с плеч такую обузу!

Он тоже вскочил, зашагал прочь от лагеря и исчез во тьме.

Костер, утварь, разбросанная вокруг него, – все подернулось пеленой, но Присцилла не знала, отчего плачет: от возмущения или отчаяния. Смахнув слезы с ресниц, девушка с трудом сдержала рыдания. Она взялась за обычные дела, однако занять мысли оказалось куда труднее, чем руки, и они снова и снова возвращались к Брендону. Зачем он наговорил ей все это? Разве не видит, как она растеряна… даже испугана?

«У меня нет, нет, нет выбора!» – хотелось ей по крикнуть во тьму вслед ему. Почему Брендон не захотел понять? И по какому праву он чернит человека, которого сам тоже не знает? И что он понимает в вопросах брака? Конечно, Брендон ни во что не ставит семью. Да и к ней он относится… Как? Она понятия не имела, как именно.

Проклиная Брендона Траска в сдержанных выражениях, позволительных даже настоящей леди, Присцилла наконец преодолела тоску. «Еще немного, – думалось ей, – совсем немного. Я буду там, где мое место, где меня ждут. Стюарт все устроит, а Брендон Траск навсегда исчезнет из моей жизни. Останется только его смутный образ в памяти, да и тот померкнет со временем. Еще немного – и я буду дома. Дома!»

Присцилла почти приободрилась, но тут внятный и настойчивый внутренний голос спросил: «А что, если твой дом рядом с Брендоном?»

Рассвет еще не успел окрасить унылый серый пейзаж в яркие краски, а Присцилла уже стояла возле фургона в ожидании Брендона. Он запряг мулов, оседлал лошадь и куда-то исчез.

Вернулся Брендон так тихо, что девушка вздрогнула, услышав за спиной вежливое покашливание. Она поспешно обернулась и удивилась тому смущению, с каким он смотрит на нее. Рука, которую Брендон держал за спиной, протянулась к Присцилле, и она увидела свой корсет – простой, тугой, укрепленный стальными пластинами. Из-за него-то накануне и разгорелся такой сыр-бор. Залившись краской, девушка попыталась взять интимную деталь из загорелых пальцев, однако Брендон ловко отдернул руку.

– Вы получите его, но при одном условии.

– При каком? – Присцилла покраснела еще сильнее.

– Если пообещаете до самого ранчо не надевать его. Если Эгану по вкусу, что его жена зашнурована, как ботинок, вы с ним найдете полное взаимопонимание. Но пока вы под моим присмотром, а я не терплю корсетов, да еще таких зверских.

Присцилла невольно улыбнулась, вообразив, как ее неуступчивый проводник шарил по кустам в поисках корсета. Такое рвение заслуживало награды.

– Договорились!

Она снова протянула руку, и снова корсет ускользнул от нее.

– Я засуну его поглубже в сундук.

Пока Брендон забирался в фургон, отстегивал кожаные застежки сундука и рылся в нем, убирая корсет подальше, Присцилла неотступно наблюдала за ним.

Да, он весьма привлекателен… красив… и, безусловно, очень силен. Брендон снова закинул ее наверх, как перышко, и вновь она затрепетала от ощущения близости.

Усевшись рядом с Присциллой на передке, Брендон молча передал ей вожжи. Бросив на него короткий благодарный взгляд, она направила упряжку прочь от лагеря, к колеям, заменявшим дорогу. Несколько часов спустя они поравнялись с плоским обломком скалы, лежащим у обочины, и Брендон жестом велел Присцилле остановить мулов.

– Это знак частной собственности, – пояснил он, прочитав вытесанные на твердом песчанике слова. – Мы у границ ранчо «Тройное Р», принадлежащего Стюарту Эгану.

Дальше дорога казалась едва наезженной, словно лишь немногие решались пересечь невидимую границу.

– Интересно, далеко ли нам еще ехать? – тихо осведомилась Присцилла, чувствуя стеснение в груди.

– Во всяком случае, не пять минут. Эгану принадлежат бывшие земли Домингеса, примерно сорок тысяч акров. До обжитой части мы доберемся еще не очень скоро, но ехать… ехать все время будем по земле Эгана.

Девушка кивнула, не решившись поднять глаза.

– Мне хотелось кое о чем вам сказать, но не знаю как, – помолчав, начал Траск. – И все-таки, думаю, вы должны знать.

– О чем? – встревожилась она и, подняв голову, встретила взгляд пронзительно-голубых глаз.

– В ту ночь, когда вам было плохо… то есть в ночь после укуса гремучей змеи, вы бредили. Сначала я вообще ничего не понял, но позже разобрал несколько слов. Вы как будто обращались к матери. «Не надо, мама» и еще «мне страшно, мама». Мне не хотелось говорить об этом… но, возможно, вы не то чтобы не помните своего прошлого, а забыли его намеренно.