– Что это? – клерк взял бумажку, вглядываясь в сложный многоцветный рисунок. – Сами сделали?
– Нет, – сказал Эрик. – Я...
– Сейчас я вызову полицию...
– Понял, – сказал Эрик. – Ухожу.
Оставив деньги на стойке, он покинул гостиницу.
В послевоенной Тихуане оставалось множество прежних глухих закоулков и тупиков. Эрик нашел между кирпичными строениями проход, засыпанный битым кирпичом и мусором из опрокинутых жестяных бочек, приспособленных под урны. Сел на ступеньки перед заколоченной дверью в заброшенное здание и закурил сигарету. С улицы его не было видно, зато отсюда он мог рассматривать спешивших прохожих; особое внимание привлекали девушки. Они ничем не отличались от прежних девушек Тихуаны: на высоких каблуках в свитерах из ангорской шерсти, с блестящими кожаными сумочками, в перчатках, с небрежно накинутым на плечи плащом, открытой высокой грудью, с непередаваемым изяществом во всем, вплоть до бретелек модного лифчика. Чем они зарабатывали себе на жизнь? Где научились так одеваться?
Эрик всегда поражался этому, и особенно теперь, десять лет спустя.
Может, спросить, где они живут и где покупают наряды, здесь или за границей? Бывали ли вообще в Соединенных Штатах? Еще интересно узнать, нет ли у них друзей в Лос-Анджелесе и в самом ли деле они так хороши в постели, как кажутся. И ведь дает же им жить какая-то невидимая сила! Хочется надеяться, что не за счет их страстности и нежности: если бы они платили подобной ценой, делаясь фригидными самками, это было бы издевательством над творениями природы, карикатурой на саму жизнь.
Беда таких девушек, что они быстро стареют. В тридцать они уже толстые, измотанные дамы с сумками. Куда деваются туфли на высоком каблуке, лифчики, сумочки, плащи, перчаточки? Остаются лишь черные, горящие из-под невыщипанных бровей глаза. Прежнее создание живет глубоко внутри, под складками жира и морщин, но больше не способно ни говорить, ни резвиться, ни заниматься любовью. Стук каблучков по тротуару превращается в неряшливое шарканье. Самое ужасное на свете слово – «бывший». То есть – живший в прошлом, увядающий в настоящем и изъеденный червями в будущем. Жизнь в Тихуане течет слишком быстро и вместе с тем остается на месте.
Ситуация Эрика была уникальной. Ему предстояло совершить самоубийство, которое должно произойти через десять лет. Что тогда произойдет? Он совершит суицид в будущем. Или, наоборот, сотрет себя с лица земли в прошлом десятилетней давности – или же здесь и там одновременно? А что станет с Эриком, который работает на Кайзера в Окланде? А десять лет, которые ему еще предстоит ухаживать за больной Кэт, как его отсутствие скажется на ней, и что она будет без него делать?
Какая недостойная, трусливая месть – месть тяжелобольному, которого невозможно наказать больше, чем он уже наказан. До чего же он был ненавистен самому себе!
Эрик взвесил в руке упаковку со смертельным ядом.
Земля притягивала яд, как и все остальное. Земля отрицала смерть, тем более добровольную.
И тут что-то проехало по ботинку. Эрик отдернул ногу, решив, что это выскочившая из мусора крыса, – и увидел маленькую тележку на колесиках, проворно мелькнувшую в тень. На тележку набросилась другая, точно такая же. Они встретились среди вороха старых газет и груд пустых бутылок, чтобы решить свои проблемы. Гора мусора пришла в движение; соперницы дрались, разгоняясь и с ходу врезаясь друг в друга, пытаясь вывести противницу из строя, выбить батарейку.
То, что тележки Химмеля существовали десять лет спустя, иначе как чудом и не назовешь. А может, Брюс Химмель по-прежнему продолжает их мастерить? Эрик наблюдал за битвой, пока одна из тележек не победила; она с гордым видом откатилась на кучу мусора, напоминая горного козла, выбирающего позицию для последнего удара.
Побежденная тележка воспользовалась моментом и метнулась в убежище – под прикрытие дырявого цинкового ведра. Здесь она затаилась, надеясь переждать опасность. «Не поделили территорию», – решил Эрик.
Он встал и схватил победительницу. Колеса отчаянно закрутились, и тележке удалось вырваться. Она грохнулась об асфальт и вдруг покатилась человеку под ноги, словно пытаясь раздавить высившегося над ней гиганта. Удивленный, Эрик отступил на шаг назад. Тележка сделала еще один угрожающий выпад, заставляя отойти еще дальше. Удовлетворенная, тележка триумфально объехала человека и покатила прочь, дребезжа колесами по тротуару.
В ведре по-прежнему выжидала проигравшая тележка.
– Не бойся, – сказал Эрик, присаживаясь на корточки, чтобы лучше разглядеть ее.
Раненая тележка не двигалась.
– Ладно, – сказал Эрик, вставая. – Я понял.
Она знала, чего хочет; ей не нужны его утешения.
«Даже эти существа хотят жить. Брюс прав: все имеют право на место под солнцем и на земле. Это все, что они требуют, и это не так уж много». А он не способен занять место под солнцем и приложить все силы, чтобы выжить в замусоренном переулке Тихуаны. У этой вещи, нашедшей убежище в цинковом ведре, нет ни жены, ни работы, ни жилища, ни денег, ни даже возможности обзавестись этим в будущем – и все-таки она существует. По неведомой Эрику причине ее привязанность к жизни сильнее.
«G-Totex blau» уже не казался привлекательным.
Даже если Эрик решился – то почему именно сейчас? Неужели самоубийство настолько неотложное дело?
Внезапно закружилась голова. Эрик зажмурился, пренебрегая тем, что его может атаковать вторая тележка. Потом посмотрел на черный продолговатый ящичек в руке – почему-то ему казалось, что это ящичек, хотя это была обыкновенная картонная коробка. Интересно, в какой упаковке находится яд? Надо хотя бы посмотреть...
Коробка была странно легкой; внутри она оказалась пустой – хотя Эрик мог поклясться, что когда выходил из аптеки, в коробке что-то увесисто шуршало, какие-то пакетики, должно быть, с порошком. Но содержимое коробки исчезло. И слой мусора под ногами стал заметно тоньше. По длинным теням, которые отбрасывали окружающие предметы, Эрик понял, что время близится к вечеру и, стало быть, действие наркотика заканчивалось. Он снова оказался в своем времени. Последний раз он принял треть капсулы ночью, а сейчас было примерно пять часов вечера. Как и в прошлый раз, возвращение пришлось не точно на то время, из которого он исчез. И, значит, Пришельцы уже начали атаку на Землю.
Воздух задрожал, и свет внезапно померк.
Подняв голову, Эрик увидел над собой огромную черную тушу военного корабля, опускавшегося на Землю в жуткой величественной тишине: двигатели корабля безмолвствовали. Этот корабль только что на сверхсветовой скорости пересек пространство Галактики.
Как жаль, что с собой не было хотя бы пистолета!
Эрик шел по улице, глядя на замерших прохожих: все смотрели в небо, завороженные присутствием черного чудовища.
– Такси!
Он поймал низко летящую машину.
– Гони в ТИФФ, – приказал он системе управления. – Мчи как ветер и не обращай внимания на правила и приказы, если тебя станут останавливать по рации.
Машина вздрогнула, отрываясь от асфальта, и нерешительно повисла в воздухе.
– Полеты запрещены, сэр.
– Кем запрещены?
– Имперским Воздушным командованием Звездной Лили; приказ только что пришел.
– Мне плевать на их приказы, сейчас я управляю ситуацией! – рявкнул Эрик. – И я должен немедленно прибыть в корпорацию ТИФФ: судьба всей войны зависит от моего присутствия там!
– Слушаюсь, сэр, – машина взмыла в небо. – Какая честь для меня, сэр, везти столь важную персону.
– Мое присутствие там вызвано задачей стратегического значения, – продолжил Эрик.
Он останется на фабрике, среди людей, которых знает и которые дороги ему. А когда Вергилий сбежит на Вашинг-35, он последует за ним. Судя по тому, что ему известно, побег произойдет в течение года.
«И там, в ТИФФе, я снова наткнусь на Кэт», – вдруг вспомнил он.
Машина вздрогнула, когда он спросил:
– Если бы ваша жена была тяжело больна...
