– Приятель, скока раз тебе повторять? Заботиться надо сперва о себе, а уж потом о других. – Выдр повернулся и, понурившись, отправился на поиски ножа и лука.

Джон-Том глядел ему вслед и размышлял над случившимся. Итак, все они испытали одинаковые ощущения, у всех как бы воплотились в явь самые безудержные фантазии и мечты. Но, в отличие от Маджа, никто из остальных членов экспедиции не выразил желания остаться в призрачном мире осуществленных грез до конца своих дней. И причина этого не подлежит сомнению: всем, кроме выдра, было ясно, что рано или поздно ими исподволь завладеет скука – ведь когда у тебя, пускай даже во сне, есть все, стремиться не к чему. Клотагорб доходчиво объяснил, что для того, кто не может сбежать от иллюзии исполнения желаний, итогом будет смерть, а вовсе не погружение в нирвану. Вот если бы придумать способ вызывать ту иллюзию на пару часиков в день…

Интересно, о чем думает пертурбатор? Думает ли он вообще? Клотагорб не уверен, наделен ли пертурбатор интеллектом, а если и наделен – присуща ли его проявлениям узнаваемая форма. Видит ли он сны, и если да, то о чем? Разумеется, эта штука, способная проникать из измерения в измерение, из Вселенной во Вселенную, пребывает сейчас в некоторой растерянности и вдобавок нервничает. А в результате происходят пертурбации – так сказать, межпространственный холодный пот на лбу звездного скитальца. Надо признать, что из них опасны лишь те, которые направляет захватчик пертурбатора. Например, когда закончилась последняя, все хоть и вздохнули с облегчением, однако почувствовали себя немного лучше. Может, пертурбатор страдает от любого искажения реальности не меньше, чем они сами?

Карабкаясь рядом с товарищами к горному проходу, Джон-Том внезапно осознал, что хочет освободить пертурбатор не только во имя того, чтобы прекратить возмущения, которые тот вносит в структуру мироздания. Он хотел освободить его потому, что пертурбатор, при всех своих недостатках, должен быть свободен. Юноше вспомнилось, как в детстве, играя с друзьями, он спрятался в шкаф, который тут же заперли снаружи на ключ. Прошло немало лет, однако то ощущение сохранилось и по сей день. Он знал, что такое томиться взаперти, когда едва можешь пошевелиться, а потому все крепче убеждался, что никто на свете не заслуживает подобной участи – даже столь чужеродное и необъяснимое явление, как пертурбатор. Мы собираемся вызволить не механизм, сказал себе Джон-Том, а живое существо, которое нуждается в помощи.

У горловины прохода Клотагорб объявил привал. Путники уселись в кружок, постаравшись укрыться от ветра, что дул из прорехи между уходящими в небо вершинами.

– Было бы неплохо узнать, что нас ожидает впереди и к чему не мешает приготовиться. Ты не против попытаться, гадатель?

– Я ничего не обещаю, друзья, – сказал Колин, пересаживаясь, удобства ради, под гранитный уступ. – Не ждите от меня чудес.

– Учитывая, что сейчас мы находимся в полном неведении относительно завтрашнего дня, нас обрадуют любые сведения, – заметил чародей.

– Хорошо. Но я вас предупредил.

Коала достал узелок с рунами. Серебряная нить ярко засверкала на солнце. Путешественники не сводили глаз с медведя, который неторопливо совершал необходимые приготовления. Вот он подобрал руны, а затем уронил их на кожаную подстилку. Никто не проронил ни слова. Джон-Том попробовал разглядеть в беспорядке рун какой-либо узор или хотя бы намек на таковой, но после того, как у него от чрезмерного старания начала побаливать голова, вынужден был отказаться от своей затеи. Он укорил себя за невежество, однако в глубине души не мог не согласиться с Маджем: на взгляд непосвященного, руны и впрямь производили впечатление собранной на помойке рухляди. Клотагорб, по-видимому, как ни странно, вполне разобрался в сути предсказания; во всяком случае, волшебник медленно кивал головой – то ли в знак того, что понимает, то ли желая показать, что и он не лыком шит. Джон-Тома снедало любопытство, однако юноша счел недипломатичным приставать к чародею с подобными вопросами.

– Ты был прав, старик, – произнес Колин задумчиво. – Он знает о нашем приближении.

– Что ты видишь? – справился Клотагорб. – Можешь ли что-нибудь определить? Кто он, насколько силен, какими обладает способностями? С кем, по крайней мере, нам предстоит сразиться?

– Во-первых, мы не ошиблись, величая его «он». Множество признаков указывает на принадлежность к мужскому полу и на связь с магией.

Должно быть, волшебник или колдун. Вполне вероятно, что лесной пожар, в котором мы едва не погибли, был вызван вовсе не пертурбацией. Я чувствую силу, которая в состоянии уничтожить мир без помощи пертурбатора.

– Его сила превосходит мою? – спросил Клотагорб тихо, однако ровным голосом. Взгляды всех без исключения путников обратились к коале. Даже весьма скептически настроенный Мадж – и тот повернулся к погруженному в раздумья Колину.

– Вряд ли, – отозвался наконец коала. – Ваши силы различаются, но чем, я не могу установить. Не забывайте, я всего лишь гадатель, а не чародей.

– Что ты еще видишь? – поинтересовалась Дормас.

– Он не освободит пертурбатор по собственной воле. Нас ожидает схватка, исход которой зависит от кого-то одного, кто сумеет обеспечить успех экспедиции. Что до тебя, волшебник, твои знания и опыт окажутся поистине неоценимыми, без них мы не сможем уцелеть.

Похоже, всем нам придется пойти на жертвы. Но, повторяю, лишь один среди нас способен совладать с противником. – При этих словах Колин поднял голову и взглянул в лицо Джон-Тому. Остальные последовали примеру коалы.

Что ж, криво усмехнулся юноша, чутье, выходит, не подвело. Впрочем, подумалось ему, разве он когда-либо сомневался в том, что освобождение пертурбатора зависит исключительно от них с Клотагорбом? Взгляды товарищей нисколько не смутили Джон-Тома. Он достаточно часто оказывался в схожих ситуациях, чтобы успеть привыкнуть к тому, что все вдруг начинают таращиться на него, как баран на новые ворота. С другой стороны, продолжал размышлять юноша, почему всегда он? Почему, к примеру, не Колин с Маджем? Ну да, хмыкнул он про себя, они такого натворят…

– Ты не сказал мне ничего нового, – проговорил Джон-Том со вздохом.

– Я хотел бы побольше узнать о противнике.

– Я что-то вижу, – ответил Колин, вновь наклонившись над рунами, – но никак не могу сообразить, что именно. Руны редко дают ясные предсказания. Однако в наличии угрозы нет ни малейших сомнений. Она проявит себя двояко. С первым проявлением сможет справиться только та магия, которой владеешь ты.

– Снова петь? – буркнул Джон-Том. – Помнится, мне уже приходилось иметь дело с колдуном. Мы с ним стали потом не разлей вода. Если и этот такой же…

– Руны говорят о нескольких.

– Да? Пускай их будет несколько, я все равно превращу их в паинек.

Скорее всего они станут нашими союзниками.

– Если ты сможешь превратить их в друзей, это будет чудом, ибо руны утверждают, что тебе предстоит упорная битва. Еще неизвестно, кто кого победит. Ты можешь погибнуть, потому что их магия весьма могущественна и исполнена черной злобы.

– Я же сказал, что справлюсь, – Джон-Том выпрямился. – А каково будет второе проявление?

– Тут все ясно. – Коала усмехнулся. – Тебе суждено сразиться со своим заветным желанием.

Джон-Том недоуменно покачал головой. Ему сразу вспомнился призрачный мир, в котором он находился совсем недавно, возгласы и рукоплескания фэнов, многочисленные награды и перспектива блестящей карьеры на политическом поприще…

– Как, опять? Разве не достаточно того, что я одолел его в иллюзии?

– Может, и так, – сказал Колин, глядя на руны. – Я не могу выразиться точнее. Ты предупрежден, что само по себе очень важно.

Знаешь поговорку: «Предупрежден – значит, вооружен»?

– Мы победим или нет? – спросила Дормас.

– Не знаю. Что касается исхода любого дела, здесь руны труднее всего поддаются толкованию. Они показывают дорогу к месту последней, решающей схватки, но и только. Дальше ничего не разглядеть. – Коала принялся собирать камешки, косточки и деревяшки.