– Ты хочешь сказать, возвращаясь сюда? Из Сердцевины?

– Именно. Но должен признать, здесь тоже есть свои проблемы. Люди, у кого это входит в привычку, – что ж, они, конечно, все помнят. И тогда они начинают склоняться к тому, чтобы забыть именно Сердцевину. Может, не напрочь… но она вроде как начинает ускользать, когда они не смотрят. Время ослабляет свою хватку над ними и раз! – проходит год, два, даже больше с тех пор, как в последний раз их настигал вечер. До тех пор, пока они не замешкаются так надолго, что никакая навигация не может вернуть их точно в то место и время, где они были раньше. До тех пор, пока – и даже скорее, чем может показаться – они не начинают забывать – и в один прекрасный день обнаруживают, что забыли.

Мне показалось, что в его голосе на сей раз звучало нечто большее, чем его обычное лаконичное добродушие.

– Так было с тобой?

– У меня тогда была жена, – произнес он ровным тоном. – Жены моряков, они привыкают к тому, что их мужья уезжают далеко и надолго, но если бы я знал, как долго это будет, может быть… Дьявол, наверное, все-таки знал. Нельзя иметь все сразу. И я скажу тебе честно, Стив, – отвечу на твой вопрос. Да. Да, более чем возможно, что ты забудешь. Да, сейчас, может быть, единственный шанс, который у тебя есть, чтобы сделать выбор.

– Это так, – подтвердила Молл и продолжала играть.

Снова появилась Клэр, нагруженная подносом со вкусными вещами, который она принесла нам. Я не мог не заметить ее высокой груди под полосатым джерси, очертаний бедер, когда она поднималась на палубу, легкого золотого блеска в ее волосах, когда она наклонилась, чтобы поставить поднос. Молл тоже следила за ней и неожиданно пропела своим звонким голосом несколько строф из баллады, которую играла.

Мужчину, что трех достоинств лишен,

Приблизить к себе не спеши.

Коль нет у него мошны золотой,

Открытой и доброй души.

Я снова вздохнул. Моя душа не была открытой, мошна быстро таяла; правда, я не жалел ни о едином пенни. Клэр улыбнулась, словно принимая к сведению то, что сказала Молл, и уселась рядом со мной. Она взяла меня за руку и принялась кормить чем-то вроде паштета, намазанного на бисквит.

– Не знаю, – продолжал я, когда рот у меня уже не был набит. – Какой трудный выбор – труднее просто не бывает. Господи, я испытываю такой соблазн, я разрываюсь. Почти в буквальном смысле, – добавил я, почувствовав, как рука Клэр крепче сжала мою руку, ощутив давление невысказанных слов. – Но как мне кажется…

Они все наклонились вперед в ожидании моего ответа. Это было поразительно и само по себе прекрасно – то, что я мог для них что-то значить. И если разобраться, они много значили для меня – даже этот злодей Ле Стриж, в своем роде. И как минимум, я был в долгу перед ними. Я никогда прежде ничего подобного не испытывал.

– Мне кажется, что в той жизни, которую я знал, в старой жизни – я все испортил, наделал целую кучу ошибок. И совершенно случайно вышло так, что не продолжал совершать ошибки, если не что похуже. И хотя я кое-чему научился, дело еще не закончено. В новой жизни, которую мне предлагают, – я ведь тоже мог бы ее запороть, разве нет? Только последствия могли быть хуже, бесконечно хуже. Господи, да почти так и получилось!

Я содрогнулся при мысли, чем я мог бы уже быть в этот момент, вот так запросто.

– Я сделал так, что оказался открытым одному виду зла. Значит, лучше будет мне убедиться, что я не так открыт и для других его проявлений, прежде чем я начну снова болтаться в тех местах, где они есть. Я не хочу со всеми вами расставаться, но мне кажется, лучше мне это сделать. Я должен вернуться назад, чтобы как следует прожить мою первую жизнь, и тогда, может быть, я смогу думать о том, чтобы искать какие-то другие жизни. Я постараюсь не забыть! Я буду бороться, чтобы не терять контакт с вами – и, может быть, у меня это получится. Но если нет – значит, так тому и быть. Так будет лучше для всех нас.

– Смелое решение, – спокойно произнесла Молл, – и, на мой взгляд, истинно правильное. Оно может оказаться тебе больше на пользу, чем ты думаешь, мой Стивен. Я… я не забуду.

– Да, что ж, в этом есть смысл, – сдался Джип.

– Здесь во внешнем мире, и вправду попадаются очень мерзкие личности. Мы не можем позволить тебе летать здесь, как бомбе, готовой разорваться в руках любого, кто ее подберет. Что ж – ступай! – Он вздохнул. – Забудь про все остальное, если так надо, – но не забывай про доки и Дунайскую улицу. И прежде всего Таверну! Запиши это в своей памяти. Борись за это. Тогда, может быть, останется и все прочее. А когда ты созреешь, просто продолжай искать свой путь и, в конце концов, ты найдешь его, если по-настоящему захочешь. Но до тех пор… что ж, думается мне, самое безопасное для тебя – держаться подальше…

Ле Стриж фыркнул – это прозвучало, как я теперь знал, гораздо ближе к нормальному смеху, чем его обычное злобное кудахтанье. Должно быть, презрение осталось его единственным связующим звеном с человеческими чувствами:

– Самое безопасное? Я не был так в этом уверен, мальчик. Держись подальше, если хочешь, от нашего более широкого мира – и молись ради твоего же блага, чтобы он держался подальше от тебя! Интересно, будет ли это так. Твоя судьба неясна, даже в моих глазах – известно ли тебе об этом? Но если случится так, что она выйдет за пределы того, что ты познал до сих пор, меня это не удивит. А случись такое – как бы ты ни боролся, чтобы избежать своей судьбы, она все равно непременно отыщет тебя.

Я сглотнул. Палуба подо мной вдруг стала ледяной, но рука Клэр, лежавшая в моей, была теплой и крепко держала меня. Словно она нетерпеливо стремилась увести меня…

Я поднялся, и Клэр поднялась со мной:

– Сколько осталось до того, как мы доберемся домой? – спросила она.

– Ну, еще много часов, моя дорогая, – прогремел Пирс. – Пока мы снова не пересечем рассвет. На закате – котором закате, штурман?

Джип ухмыльнулся:

– На закате того дня, когда мы отплыли. Они и не успеют тебя хватиться.

Я разинул рот, но Молл только коротко рассмеялась:

– Недаром он зовется Штурманом. Во Времени для него существует совсем немного мелей.

Я удивленно покачал головой. Клэр, по-прежнему принимавшая все как должное, только прыснула и потянула меня за собой к трапу. Смеясь и легко подпрыгивая под музыку Молл, она повела меня за руку вниз на палубу. Я шел не оглядываясь. Но у дверей моей каюты я заколебался, вглядываясь в ночь. Там, далеко впереди, прямо над горизонтом – была ли эта чуть более темная полоска первым признаком земли или просто очертаниями темного облака? Что бы там ни было, она висела там, как граница между морем я небом или барьер между широким миром и узким, между многими снами и единственным холодным пробуждением. И я вдруг испугался ее, испугался, что мне вновь придется пересечь темный барьер и ступить в объятия стен гавани, дающих укрытие и заключающих в темницу одновременно. Там я снова мог обрести свою надежную гавань и никогда не покидать ее, крепко врасти корнями в грязь. А все моря мира, все бесконечные океаны времени и пространства будут биться между берегом и тенью, оставаясь всего лишь ширью воспоминания, мне недоступного. Я боялся вернуться домой.

Но тут Клэр потихоньку открыла дверь и потянула меня внутрь.

Почему бы и нет? Если она скоро забудет… если я тоже могу забыть, кому из нас станет от этого хуже? Мы заработали свой праздник, а я – свой первый урок жизни. И любви; у меня было время, чтобы немножко отдаться и этому. Достаточно времени – до утра.