Однако за хрустящей кучкой корней не было ничего – совершенно ничего. В идиотическом недоумении Каффи смотрел на маленькую кучку, оставшуюся в свисающей сетке. Потом он истерически захихикал, и у меня возникло желание к нему присоединиться. А потом он с любопытством протянул палец и ткнул в кучку.

ЧТО-ТО набросилось на него из сетки. За всю свою жизнь я не видел ничего подобного.

Это была рука, огромная рука; правда, по такому описанию это выглядит более человеческим. Прозрачная, полубесформенная, жидкая, она туманно сияла изнутри, отбрасывая в тусклом свете отблески далеких молний. Она ухватилась за исследовавший ее палец и крепко сжала его. Раздался треск, пронзительный вопль, облачко дыма – и вокруг руки Каффи появилось сияние, такое яркое и сильное, что я видел, как сквозь плоть засияли кости, словно сквозь дымчатое стекло. Свет сиял между корнями, словно там пылала печь, а потом, не успели мы моргнуть глазом, как остатки содержимого тюка выплеснулись наружу. Ослепительная корона окутала злополучного Каффи, как морская анемона, заглатывающая рыбу.

– ДУПИЯ! – завизжал Фредерик голосом, от которого задрожал воздух. И, прижав обе руки к лысой голове, вихрем помчался к двери, все еще пронзительно крича.

– ДУПИЯ! – эхом отозвалась Молл. Джип со стуком уронил фонарь. Одновременно, прежде чем я успел пошевельнуться, они оба подхватили меня под руки и ринулись вслед за Фредериком, буквально таща меня между собой и все еще оглядываясь назад. Из теней раздался гулкий удар двери – Фредерик добрался до нее. Беспомощно глядя назад, в то время, как мои ноги скользили по доскам, я увидел, как сверкающий свет поднялся и пустился за нами в погоню, двигаясь и меняясь по мере движения. Это было зрелище, без которого я бы прекрасно обошелся. Казалось, в этом омерзительном ореоле кружащегося дыма и света я увидел всевозможные вещи – зловещие, жуткие вещи, от которых у меня застучали зубы. Меня трясло от ощущения открытого воплощения зла, во что я никогда бы в жизни не поверил; всепоглощающая ненависть струилась из него ядовитым ручьем. Казалось, на расстоянии одного прыжка от него мы завернули за угол и добрались до двери.

Она была заперта.

В панике старик захлопнул ее за собой. Джип и Молл выронили меня, как мешок, и навалились на дверь. Я с трудом поднялся на ноги, все еще загипнотизированный этим сияющим, бурлящим существом, надвигавшимся на нас. И просто отвращение и омерзение, а вовсе не храбрость, заставили меня отпрянуть и сделать в сторону этой штуки выпад трезубцем, который я все еще сжимал в руках.

Рукоятка неожиданно замедлила движение, словно воздух сгустился и стал клейким, она содрогнулась, остановилась, застряла. Затем мерзкий свет заплясал на трех зубцах и быстро, с шипением побежал по рукоятке к моим рукам. С криком я едва успел выпустить трезубец, и тут дверь с треском распахнулась. Те двое схватили меня, буквально выбросили наружу, и я покатился по булыжникам, а они вылетели следом. Джип с грохотом захлопнул за собой дверь, и Молл всем телом навалилась на ручку, пока он рылся в карманах в поисках ключей. Я сел, голова у меня кружилась, меня подташнивало. Я сильно ударился головой о булыжники и получил целый набор новых царапин. Я наблюдал, как Джип острием меча рисовал странный символ на толстом слое краски, покрывавшем дверь, – какой-то дикий орнамент из завитков, похожий на ряд переплетающихся арок, кольцом окруживших розу компаса. Затем он перевернул свой меч и вставил его между двойными ручками наподобие символического засова.

Проделав все это, он упал на колени и со всхлипом вобрал воздух в легкие.

– ПРОКЛЯТИЕ! – пробормотал он дрожащим голосом, совершенно непохожим на его обычный уверенный тон. – Проклятый никчемный бездельник! Придется нам напустить сюда старика Ле Стрижа!

– Да уж, придется, – сказала Молл, подтягивая свои облегающие штаны. – А как же с… – Она указала на меня большим пальцем.

Я сглотнул. Слова не шли с языка, разумные слова.

– Что… что это была за проклятая штука? – это все, что мне удалось выдавить.

– НИЧЕГО! – рявкнул Джип так свирепо, что я с трудом узнал его голос. Гнев уничтожил следы его обычного дружелюбия. Его голос звучал почти презрительно. – Ничего такого, куда тебе следует соваться! Ничего для постороннего!

С поразительной силой и настойчивостью он схватил меня за руки, буквально поднял меня и поставил на ноги, словно я был ребенком. Затем он практически вытащил меня на туманную дорогу к тому месту, где стояла моя машина. Двери по-прежнему были широко распахнуты, габаритные огни желтым светом горели в тумане.

– А теперь уезжай! – рявкнул Джип и грубо толкнул меня на водительское сидение. – Сгинь! Убирайся отсюда, слышал? Приезжай где-нибудь через неделю – нет, через месяц, раз уж тебе так хочется! А еще лучше забудь все, что видел, забудь меня – всех нас – все! Уезжай в своей шикарной закрытой машине – и закрой на засов свою память! ЗАБУДЬ! – С этими словами он яростно захлопнул дверь.

Не в силах вымолвить ни слова, я смотрел вдаль, позади него. Молл была едва видна, бледное лицо, наблюдавшее за нами в тусклом свете лампы, освещавшей склад. Она шагнула назад и растворилась в темноте. Джип круто развернулся на каблуках и быстро зашагал прочь по булыжникам, не оглянувшись назад, пока тоже не исчез в ночи.

Медленно, трясущимися руками я включил зажигание, скорость, развернул машину и поехал прочь. Сначала я не был уверен, что смогу вести автомобиль. Но путь назад показался как-то короче, улицы, которые я знал, словно проявляли готовность быть узнанными. Я свернул с Дунайской улицы в яркие огни, в жизнерадостный шум городского вечера. Но здесь я не мог чувствовать себя как дома, во всяком случае, не теперь; я заглянул в сердце другого света, и он все еще извивался внутри меня. Что-то из меня выжгли, и загорелись новые огни. Тогда я с легким удивлением подумал, что никогда прежде я не был, скажем так, чувствительным к другим людям, восприимчивым к чтению их мыслей; обычно со мной такого не бывало. Однако в этот раз что-то дало мне этот дар, пусть даже ненадолго. Я прочитал мысли Джипа, как раскрытую книгу. И поэтому я был не так озадачен, как это могло показаться, и уж вовсе не был обижен его неожиданной грубостью. Просто он был в ужасе. Вот я все. Каким бы странным и грозным ни казался этот человек, подаривший меня своей дружбой, он почти лишился рассудка от страха. И гнал он меня прочь только ради моего же блага.

Только следующее утро вернуло меня к реальности. Реальность ударила меня, как только я открыл глаза, ноющее воспоминание, от которого я подскочил, трясясь, в постели, еще не до конца проснувшись. Этот СВЕТ!

Пижамная куртка прилипла к моей спине. Воздух казался тяжелым и застоявшимся от повисшего в нем запаха страха. Я столкнулся с… с чем-то, во что никогда не верил, даже ребенком. С чем-то, казавшимся совершенно невероятным здесь, в моей спальне, выдержанной в ровных серых тонах и ультрасовременном интерьере, с ярким светом, стоило только дотянуться до выключателя. И все же… какое еще слово можно было подобрать?

С демоном.

Я видел, как он пожрал человека, как муху. Господи, да я сам убил человека! Жуткий глухой удар абордажной сабли, а потом падение, дрожь. Тошнота подступила к горлу. Что я наделал? Господи, что же я натворил! Я ведь только хотел помочь!

Руки у меня были липкими. Я посмотрел на них в ужасе, но, конечно, они были липкими от пота, а не от крови. Неужели я сделал это в действительности? Или это снова был какой-нибудь страшный сон? Таких кошмаров у меня было много. Ужасные фигуры проходили сквозь мой сон, наклонялись надо мной, оскалив зубы в зловещей улыбке; жуткие образы наполняли мои сны, полузаманчивые, полуугрожающие, видения изощренной жестокости и похоти. По меньшей мере трижды они будили меня ревом титанических барабанов, отдававшимся в моих ушах, и я трясся от приступов страха и стыда. Но по мере того, как успокаивался мой пульс, кошмары исчезли, оставив лишь бесформенные тени страха. Причал, склад, свет – это не исчезло. Я мечтал, чтобы они пропали, черт бы их побрал. Я обхватил руками голову и содрогнулся, дотронувшись до свежей раны, которую получил, ударившись о булыжник. Только этого подтверждения мне не хватало.