«Пожалуй, это нам очень пригодится».

Наконец я выдохлась, и Кишан продолжил свои тренировки с диском. Я наблюдала за ним, прихлебывая воду из бутылки.

Кивнув на Кишана, я спросила у мистера Кадама:

– И как у него успехи с диском?

Мистер Кадам рассмеялся.

– Строго говоря, мисс Келси, это не диск. Диск – это метательный снаряд, который используется на Олимпиадах. А оружие нашего Кишана называется чакра. Она имеет форму диска, но приглядитесь хорошенько – видите? – внешняя кромка у нее отточена до бритвенной остроты. Это очень грозное метательное орудие. Вы знаете, что чакра является оружием Вишну? Дурга сделала вам очень ценный подарок, в умелых руках ему цены нет, а наш Кишан, по счастью, обучался обращению с чакрой, хотя давно не тренировался.

Как и гада, оружие Кишана было сделано из чистого золота с вкраплениями бриллиантов. Теперь я разглядела, что у чакры имеется изогнутая кожаная рукоятка в виде символа инь-ян. Металлический край шириной около двух дюймов был заточен до смертельно опасной остроты. Приглядевшись к тому, как Кишан обращается с чакрой, я заметила, что он никогда не берет ее за острый край, а всегда раскручивает на рукоятке или на пальце, просунутом внутрь кольца.

– А диск всегда возвращается к владельцу? – поинтересовалась я. – Как бумеранг?

– Нет. Никогда, мисс Келси. – Мистер Кадам задумчиво потеребил свою бородку. – Смотрите внимательно. Видите? Даже если Кишан метит в дерево, чакра оставляет глубокий зазубренный след в стволе, а потом неизменно возвращается к нему. Я впервые вижу такое. Обычно чакра используется в качестве холодного оружия в ближнем бою, либо ее бросают на дальнее расстояние, чтобы вывести врага из строя, но, поразив цель, она останется в ней, пока ее оттуда не вытащат.

– Мне еще кажется, что она немного сбрасывает скорость, возвращаясь к Кишану.

Мы стали внимательно следить за бросками Кишана.

– Похоже, вы правы, мисс Келси. Эта чакра слегка замедляется при подлете, чтобы Кишану было удобнее ее поймать. Весьма мудрое оружие!

Вечером того же дня, когда мы вернулись в отель после ужина, Кишан разложил на столе настольную игру. Я посмотрела и рассмеялась.

– У тебя есть «Пачиси»?

Кишан улыбнулся.

– Не совсем. В Индии эта игра называется чаупар, но вы играете в очень похожую версию.

Мы разобрали фишки и сели друг напротив друга. Тут в комнату вошел мистер Кадам и тоже увидел игру. Он возбужденно всплеснул руками, в его глазах зажегся огонь азарта.

– Ах, Кишан, да это же моя любимая игра! Помнишь, как мы играли в нее с вашими родителями?

– Разве я могу забыть? Ты всегда выигрывал у моего отца, и он воспринимал это стоически, но когда однажды ты на последнем броске кубика обыграл матушку, я всерьез испугался за сохранность твоей головы.

Мистер Кадам погладил свою бородку.

– Да-да, несомненно. Именно так и было. Она была весьма удручена, ваша матушка, да…

– Значит, вы играли в эту самую игру? – переспросила я, а Кишан захихикал.

– Не в эту самую. У нас была живая версия. То есть люди вместо фишек. Мы заказали огромную доску, расчертили ее, устроили дома, чтобы туда можно было пройти. Все игроки должны были носить наши цвета. Отец выбрал себе синий, мама – зеленый. Кажется, Кадам, ты в тот день был красным, а я – желтым.

– А как же Рен?

Кишан взял с поля фишку, задумчиво повертел ее в пальцах.

– В тот раз он уехал из дворца с очередной дипломатической миссией, поэтому Кадам его заменял.

Мистер Кадам откашлялся.

– Э-кхе, ну да. Если вы не возражаете, я бы хотел опять быть красным, раз уж этот цвет принес мне удачу в прошлый раз.

Кишан повернул доску, так что красный дом оказался напротив мистера Кадама. Я выбрала желтый, Кишан – синий. Мы играли около часа. Я впервые видела Кишана таким оживленным и азартным. Он словно снова превратился в маленького мальчика, на плечах которого не лежало бремя мировых забот. Было совсем нетрудно увидеть в этом гордом, красивом и сдержанном молодом мужчине счастливого беззаботного мальчишку, с детства привыкшего жить в тени своего старшего брата, которого он обожал и боготворил, но при этом горько сознавал свою неполноценность. Все время чувствовал себя менее достойным, менее значимым…

К концу игры мы с Кишаном разбили Кадама в пух и прах. У нас обоих осталось по одной фишке, но моя была ближе к дому.

Последним ходом Кишан мог запросто вывести меня из игры. Несколько секунд он молча смотрел на доску, будто взвешивая что-то.

Мистер Кадам переплел пальцы у подбородка и легонько постукивал себя по нижней губе, дрожавшей в скупой улыбке. Потом Кишан быстро поднял на меня свои золотые глаза, схватил свою фишку и, перепрыгнув через мою, перешел в безопасную зону.

– Кишан, что ты делаешь? Ты же мог обогнать меня и выиграть! Ты что, не видел?

Он откинулся на спинку стула и пожал плечами.

– Да? Наверное, не заметил. Твой ход, Келси.

– Не мог ты не заметить, – процедила я. – Впрочем, дело хозяйское. Горе побежденным! – Я выбросила двенадцать и прошла до дома. – Ха! Слава мне! Я победила двух незадачливых игроков в живые игры!

Мистер Кадам рассмеялся.

– Так и есть, мисс Келси. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мистер Кадам.

Кишан помог мне собрать фишки и поле.

– Давай выкладывай, – пристала к нему я. – Зачем ты сдался мне? Блефовать ты не умеешь, зря старался. Я все прочитала по твоему лицу. Ты видел выигрышный ход, но нарочно не воспользовался им. Неужели ты изменил своему правилу делать все ради победы?

– Напротив, я твердо следую этому правилу. Возможно, проиграв эту игру, я выиграл нечто получше.

– Нечто получше? – рассмеялась я. – И что же ты выиграл?

Он отодвинул коробку с игрой на край стола и протянул мне руку.

– Я выиграл возможность увидеть тебя счастливой, такой, как раньше. Я хочу, чтобы ты снова улыбалась. Ты смеешься и улыбаешься, но теперь улыбка никогда не зажигает твои глаза. За эти месяцы я ни разу не видел тебя счастливой.

Я сжала его руку.

– Это очень трудно, Кишан. Но если сам Кишан, сильнейший соперник, решил нарочно проиграть поединок, то я постараюсь – ради него.

– Идет.

Он нехотя выпустил мою руку, встал и потянулся.

Я положила игру на полку и сказала:

– Знаешь, Кишан, мне каждую ночь снятся кошмары о Рене. Я боюсь, что Локеш его пытает.

– Мне тоже снится Рен, – отозвался он. – И в каждом сне он заклинает меня беречь тебя. – Он улыбнулся. – Но при этом требует, чтобы я не распускал руки.

– Он бы непременно так сказал, будь он здесь. Как ты думаешь, это просто сны или настоящие видения?

Он покачал головой.

– Не знаю.

Я положила ладони на коробку с игрой.

– Каждый раз, когда я хочу спасти его или помочь ему бежать, он отталкивает меня прочь, словно опасность грозит мне, а не ему! Понимаешь, это выглядит совсем как наяву, и я уже не знаю, что и думать.

Кишан подошел ко мне сзади и обнял.

– Я не знаю, что тебе ответить, но чувствую, что он еще жив.

– Я тоже это чувствую, – прошептала я и почувствовала, как он разжал руки. – Кишан?

– Да?

– Спасибо, что дал мне выиграть, – улыбнулась я. – И за то, что не распускал руки. Почти.

– Да, но не забывай, что это была лишь первая схватка. Война еще далеко не закончена, и совсем скоро ты убедишься, что я очень грозный противник. На любом поприще.

– Отлично, – кивнула я. – Тогда переигрываем. Завтра же.

Он церемонно поклонился.

– С радостью принимаю вызов, билаута. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Кишан.

На следующее утро за завтраком я донимала мистера Кадама расспросами о Далай-ламе, буддизме, карме и реинкарнации. Кишан черным тигром валялся у меня в ногах, внимательно прислушиваясь к нашему разговору.

– Видите ли, мисс Келси, карма – очень сложное понятие. Грубо говоря, это вера в то, что каждое наше слово, каждый поступок и каждый сделанный выбор влияют на наше прошлое и настоящее. Люди, верящие в реинкарнацию, надеются на то, что, ведя праведную и жертвенную жизнь в настоящем, они заслужат лучшую участь в следующей жизни. Что же касается дхармы, то весьма условно ее можно определить как поддержание некоего универсального порядка во Вселенной и следование правилам, которые управляют жизнью всего человечества как в светских, так и в религиозных аспектах жизни.