Как же всё-таки бабы любят всю эту любовную чешую, которая никогда в жизни даже в голове моей не зарождалась, куда уж там, чтобы произносить кому-то подобное вслух. Но сегодня я это сделал. И самое смешное — я ни капли ей не врал. Сказал всё так, как есть, просто без маленького уточнения, что вся её особенность заключается в её способности отражать мою силу. Вот и всё.

Больше! Ничего! Нет! Только это!

И знать о своей власти надо мной ей совершенно не нужно, ведь я обязательно её уничтожу.

Сегодня я начну процесс по борьбе с одержимостью дикаркой, которой я не позволю помимо тела подчинить себе всего меня. У Николины Джеймс не получится разрушить мои годами непоколебимые законы и жизненные устои, как бы она их ни сотрясала своим мелодичным голосом, убивающим все клетки моего мозга запахом кожи, синими, как северный лёд, глазами, до невозможности сексуальным телом и «невинными» улыбками юной девчонки, под личиной которой скрывается демон — колдовской, своенравный и, как все другие женщины, продажный.

Я докажу, что она такая же, как и все мои предыдущие любовницы, которых неустанно меняю каждые несколько месяцев. Её ждёт то же самое. Она не исключение. Я сменю дикарку на следующую красотку сразу же, как попользуюсь ею до отвратного перенасыщения своей животной стороны, тем самым избавившись от её влияния.

Оно не будет вечным.

Я излечусь и спокойно пойду дальше наслаждаться другими женщинами, вспоминая о ней как о простом мучительно-увлекательном приключении.

И как только я даю себе эту нерушимую клятву, моё проклятье и спасение в одном флаконе тихо мычит что-то невнятное себе под нос, укладывает свою голову на моё плечо и даже сквозь сон умудряется обнять меня так же, как сделала это возле колонны, когда услышала от меня желанные слова.

Она обнимает меня так отчаянно и крепко, словно я — весь её мир, которым она живёт и дышит.

Да, Лина… Именно так должно было быть с самого начала и теперь будет длиться до тех пор, пока я не решу иначе.

— Я — твой мир, дикарка, — беззвучно шепчу я, сгребая спящую ведьму в охапку, и повторяю тот же сценарий, что происходил у нас в зале: зарываюсь рукой в её шелковистые волосы, прижимаюсь губами к её лбу и, вбирая в себя глубоким вдохом тепло её кожи, изо всех сил пытаюсь игнорировать одно кричащее, недопустимое и раз за разом атакующее моё чёрствое нутро желание — положить весь этот мир к её ногам.

Мою кожу со всех сторон окутывает ласкающий шёлк, а ноздри щекочет лёгкий, едва уловимый аромат мускусного парфюма вместе со знакомым до всех полуоттенков мужским запахом, что за секунду пробивает меня от самой макушки до пят электрическим током.

Раскрываю глаза и первое, что вижу, — своё нечёткое отражение в глянцевой вставке потолка прямо над широченной кроватью, в которой я, совершенно не помню как, оказалась.

От внезапной тревоги из-за неизвестности произошедшего мой пульс взлетает до двухсот ударов, в мгновение ока отгоняя весь сон. Я резко вскакиваю, переходя в сидячее положение, бегло осматриваюсь по сторонам и лишь тогда с облегчением понимаю, что вроде бы не всё так плохо: в незнакомой полутёмной комнате я нахожусь одна, а моё тело по-прежнему облачено в вечернее платье.

Ничего ещё не произошло. Я ничего не пропустила. Паника отменяется, но небольшая растерянность всё ещё присутствует.

Мой слегка мутный после сна взгляд цепляется за планшет на прикроватной тумбочке. Потянувшись, беру в руки девайс и лёгким касанием пальца «оживляю» экран.

Полпервого ночи.

Значит, проспала я чуть больше часа. Надавив на переносицу, пытаюсь вспомнить, как я умудрилась отключиться в машине. Видимо пройденный день оказался настолько насыщенным, что мне удалось провалиться в сон, даже невзирая на звенящее напряжение, в котором я пребывала в ожидании Адама.

Только почему он меня не разбудил? Как я попала в эту спальню? Неужели Адам принёс меня сюда, а я даже не почувствовала этого? И где же он сам? Как сильно он злится? Что меня сегодня ожидает? А может, он уже тоже лёг спать? Тогда почему не со мной рядом?

Чёрт! Уж лучше бы не просыпалась: вопросы скачут в моей голове, точно каучуковые мячики, бьются о стенки сознания, раз за разом отскакивая, будто нарочно избегая попадания мне в руки, чтобы позволить мне хоть на один из них ответить.

Ладно. Неважно. Мне уже не привыкать к вечной викторине у себя в голове, у которой нет ни конца, ни края.

Сладко потянувшись до хруста костей, я вытягиваюсь во всю длину и просто лежу ещё какое-то время, медленно скользя руками по шёлковому пастельному белью, насквозь пропитанному запахом Адама. Вдыхаю его до тихого головокружения и понимаю, что могла бы вечно вот так, уткнувшись носом в подушку и завернувшись в кокон одеяла, плескаться в неге его спящего царства, но всё же какие-то высшие силы заставляют меня встать с кровати и, утонув ступнями в шерстяном ковре, по ощущениям напоминающим травяную лужайку, более тщательно оценить просторную спальню, выполненную в том же сдержанном современном стиле, что и все другие комнаты пентхауса.

Строгий интерьер помещения в тёмно-серых тонах не кажется скучным из-за присутствия в некоторых местах стальных, серебряных красок, двухуровневого потолка со «вдавленными» в него техно-лампами и необычности контуров базовой спальной мебели: низкая кровать королевских размеров, комод, письменный стол, оригинальное кресло в форме куба со спинкой и подлокотниками и встроенный в стену шкаф с отделанными алюминиевыми дверцами.

Интересный футуризм, но какой-то неодушевлённый. Будто бы ещё не обжитый. Помимо металлических и стеклянных элементов декора на стенах и горизонтальных поверхностях я не замечаю ни одной фотографии или же личной вещи Адама, которая свидетельствовала бы о том, что это именно его спальня. Лишь витающий в воздухе особенный аромат его кожи с примесью терпкого одеколона склоняет меня к выводу, что я нахожусь именно в обители хозяина дома.

Неспешно пройдя по периметру комнаты, я упираюсь в очередное сверхуниверсальное стекло, что на сей раз выполняет свою главную опцию — окно, открывающее моему взору ночную панораму Рокфорда.

И в который раз я зависаю от восторга. Никогда ещё не видела наш вечно тусклый город с высоты полёта во время мерцания множества огней и красочных баннеров на зданиях. Сейчас он, должно быть, ничуть не уступает в яркости крупным мегаполисам, хотя… это я могу лишь предполагать, потому как кроме Рокфорда я нигде в своей жизни не бывала.

Я стою в тишине и восторженно любуюсь сверкающей ночью Даунтауна, когда звук открывающейся двери и ударная волна жара мне в спину заставляет меня от испуга настолько резко обернуться, что я умудрилась смести рукой рядом стоящий напольный светильник, который во время падения попутно задевает ещё и горшок с искусственным цветком и какую-то стеклянную вещицу высотой приблизительно с мой рост.

Я хватаюсь за голову, прикрывая ладонями уши, и с ощущением тотального идиотизма смотрю, как всё декоративное комбо с громким треском падает на пол, разбиваясь на несколько кусков. Даже светильник, чтоб его… даже его форма в виде сферы, держащаяся на никелевой подставке, раскалывается пополам.

Похоже, мне пора вводить в свой ежедневный рацион успокоительное, потому как моя реакция на любые внешние раздражители стала уже донельзя дёрганой, бурной и разрушительной для всего окружающего мира.

— Боже… — хриплый, полный вины и сожаления стон вырывается из горла. Другие же слова оправдания моей хронической неуклюжести застревают ещё на полпути к гортани. Мне потребовалась всего лишь секунда, чтобы расквасить в хлам вещи, которые однозначно стоят дороже, чем несколько моих месячных зарплат. В желании хоть как-то попытаться исправить содеянное, я порываюсь опуститься вниз, но твёрдый, рассекающий пространство голос Адама меня останавливает: