— Не трогай, я сам! — говорю, открывая крышку, и еле сдерживаю слёзы от едкой вони. Вот оно — лучшее лекарство — не только от ран и ушибов, но и от каменного стояка и вообще всех остальных ненужных мыслей.

— Раскрой ладони, — требую я, пытаясь не дышать, и Никс сразу же выполняет.

Медленно, стараясь не причинять лишней боли, я покрываю мазью её порезы на руках, обильно смазывая места, где полностью стёрта кожа.

Сколько раз за долгие годы нашей дружбы я точно так же смазывал её синяки, царапины и другие побои?

Не сосчитать!

Но почему-то сейчас я чувствую себя будто не в своей тарелке, словно делаю это в первый раз с совершенно другой Николиной, которую совсем не знаю.

— Очень больно? — спрашиваю, заметив, как она сильно покусывает губы.

— Нет. Всё могло быть гораздо хуже, — тихо отвечает, вынуждая сердце встревоженно ускорить темп.

— Никс, прошу тебя, будь осторожней. — Прочищаю горло, пытаясь подобрать нужные слова. — Ты права, возможно, я не совсем осознаю, что ты уже выросла и можешь сама за себя постоять, но это не изменит того факта, что я никогда не перестану за тебя волноваться.

Она тяжело вздыхает, обдавая меня ягодным ароматом пирога, что не только исходит от её сладкого дыхания, но и успел плотно пропитать всю её одежду и волосы. Такие нежные, точно шёлк, волосы, словно созданные, чтобы в них зарыться носом и бесконечно наслаждаться их особенным запахом.

Сколько раз я и это делал? Вдыхал его, пока распутывал густые пряди, которые она постоянно умудрялась испачкать чем-то липким? Просыпался утром, усыпанный облаком её белокурых волос, когда она оставалась у нас на ночь после очередной ссоры с Филиппом? Целовал в макушку? Обнимал? Прижимал к себе, когда успокаивал?

И почему я всё равно не помню её запаха? Точнее, не того, что она источает сейчас. Не родной запах моей маленькой девочки-загадки. Совсем другой. Незнакомый. Но до безумия приятный. Стирающий из мозга тот исходный файл, что всегда позволял мне видеть в ней младшую сестру, о которой я должен заботиться и оберегать от всех проблем.

— Николина… Ты прости меня за… ну, за то, что я был так резок на кухне, — неохотно начинаю говорить о том, что меня крайне сильно волнует.

— А ты был резок? — Её испытывающий взор, подобно клинку, рассекает воздух и меня вместе с ним.

— А разве не был? — судорожно сглатываю, пытаясь удержать глаза на её сосредоточенном лице.

— Я бы сказала, ты скорее был слегка… возбуждён.

Мне кажется, никогда в жизни я не испытывал такого жгучего стыда. Я с каждой пройденной секундой всё больше ощущаю, как предательски сгорает кожа моего лица, и даже представлять не хочется, какого оно цвета.

И почему я наивно надеялся, что она могла не заметить?

Словно затаив дыхание, Никс ждёт объяснений, а у меня все слова, перемешавшись в кашу, наглухо застревают в горле.

— Э-э-э… — Пытаюсь прокашляться в надежде облегчить себе задачу. — Не знаю, что на меня нашло, Никс, не знаю, что даже сказать… — Прекрасное начало. — Мне так стыдно, я совсем не хотел…

— А мне показалось, что очень даже хотел, — сдержанным голосом перебивает Никс, от чего мне становится ещё сложнее.

Как она это сейчас делает? Так умело скрывает эмоции. И я не про ту «невидимую стену», что мне никак не удаётся пробить, а про то, как ни один мускул на нежном лице не выдаёт её состояния, а ровная интонация голоса вынуждает лихорадочно гадать. Она злится? Поражается? Втихаря смеётся надо мной? Или обижается? А может, ей так же неловко, как и мне?

Чёрт бы её побрал! Это невыносимо…

— Никс, Бога ради, ты только не подумай ничего… — Стираю проступившую нервную испарину со лба. — Я бы никогда… Чёрт! Не могу понять, куда смотрел, но я тебя сначала не узнал. И…

— А потом что? — Ещё один точный выстрел, сбивающий меня с ног.

Вот же блин! Что я там говорил о том, что люблю всё «непростое»?

Глубоко вздыхаю и, справляясь с до сих пор неведомым мне смущением, беру себя в руки.

— Потом ничего! Ты же знаешь, что я бы никогда ничего с тобой не сделал. Я просто был не в духе, немного крыша поехала, а ты попалась под руку и… в общем… можешь об этом просто забыть? Пожалуйста. Такого больше не повторится. Обещаю, — с невероятным трудом наконец выдавливаю из себя слова и лишь тогда ощущаю, как мгновенно напрягается её тело, при этом лицо всё равно не отражает ровным счётом ничего.

— Можешь не переживать… Я всё понимаю, — почти шёпотом говорит она, окатывая меня взрывной волной мурашек.

— Я тебя всё-таки обидел? — Мой вопрос звучит скорее как утверждение, отчего Никс тут же перехватывает мои испачканные мазью пальцы и крепко сжимает своими, в этот раз пронося сквозь меня не уютное тепло, а мощные электрические разряды, что удар за ударом вышибают весь дух из меня.

Говорю же — моё тело больше неподвластно мне. Не могу ни найти объяснений подобной реакции, ни взять её под контроль.

— Ты не обидел меня, Остин, у каждого бывают плохие дни, — вполголоса говорит она, затуманивая мой разум своим нежным морским взглядом. — Мне ли этого не знать? На меня же тоже, бывает, находит какое-то умопомрачение, да и, по сравнению с моими приступами гнева, ты сегодня был просто душкой. — Грустная улыбка касается её губ, отчего я еле справляюсь с неумолимым желанием прижаться к ним, узнать их вкус, ощутить тепло её кожи…

Встряхиваю головой, чтобы сбросить секундное наваждение.

Как я могу думать о таком, когда в душе всё ещё живет гнетущая тревога о решении Лары? Да и это же Никс! Никс!

Раз за разом повторяю в голове её имя, словно отрезвляющую мантру.

— Что опять сделал Филипп? — намеренно резко меняю тему на менее приятную, но более безопасную для ощутимого напряжения между нами.

— Не хочу об этом говорить! — В один момент её голос превращается в сталь, в печальных глазах вновь вспыхивает пламя, а руки сотрясаются мелкой дрожью, отчего я начинаю жалеть о заданном вопросе.

— Как скажешь. Проехали, — угрюмо сворачиваю разговор я, совершенно не представляя, что ещё мне у неё спросить. Мы всегда могли говорить без умолку часами, так почему сейчас в моей голове звенящая пустота?

Осматриваю Никс блуждающим взглядом, будто надеясь найти в ней ответ, и на миг застываю, когда совсем случайно замечаю на её предплечье тёмные следы. Наплевав на то, что мои руки измазаны вонючей мазью, резко закатываю рукав её халата и рассматриваю ближе, чтобы убедиться, что мне не показалось.

— Это что ещё такое?! Это он с тобой сделал?! Из-за этого ты убежала? — Взрываюсь жгучей яростью, уже собираясь сорваться с места и разбить в пух и прах морду этой редкостной мрази, что мало того что сидит на её шее, так теперь ещё и руки распускает, но Никс останавливает меня, ловко хватая за майку.

— Стой! Успокойся! Это не Филипп со мной сделал. — Её слова должны были меня успокоить, но взбесили ещё больше. Если не он, то кто ещё посмел прикасаться к ней так? Кто вообще посмел к ней прикоснуться?!

— Кто это? Скажи, и я убью его! — злобно шиплю я, до боли сжимая кулаки.

— Я не знаю его, — говорит Никс и всё ещё намертво впивается ладонями в ткань моей майки.

— Что значит «не знаешь»?! Кто это сделал?!

— Говорю же — не имею понятия!

— Ты надо мной издеваешься?! У тебя синяки на всю руку, а ты не знаешь, кто тебе их поставил? Кого ты покрываешь? Это Марк?! Опять с ним что-то не поделили? — говорю я первое, что приходит на ум. — Я ему все мозги выбью за это. Говорил же, чтобы даже не смел тебя трогать!

— Господи, Остин, да успокойся ты и заткнись хоть на секунду! Марк ничего мне не делал. Этот говнюк со мной не справится. Я не знаю человека, что схватил меня. Это был водитель.

— Какой ещё нахрен водитель?! — рычу, продолжая считать, что она покрывает Эндрюза. В моей памяти до сих пор чётко отпечатался момент, как он грубо прижимал её к грязной стенке клуба.

— Как какой? Тот, что чуть не сбил меня сегодня. Я не знаю его имени. Да и он просто неудачно схватил меня, когда поднимал. Успокойся уже. — Красная пелена спадает с глаз сразу, как я замечаю болезненное выражение её лица из-за того, что всё это время ей приходилось упорно удерживать меня, игнорируя боль в ладонях.